Возраст не помеха - Мишин Виктор Сергеевич - Страница 5

– Захарка, ты как, сынок? – спросила мама, приводя себя в порядок и вытирая губы мокрым полотенцем.

– Нормально, мам, но есть еще долго не смогу.

– Я тоже. Темнеет наконец. Как назло, сейчас самые короткие ночи стоят, но думаю, успеем.

– Мам, давай оружие немца возьмем? – предложил я.

– А зачем? Поймают с ним, сразу убьют, да и не умею я им пользоваться, а у тебя пока сил мало, не справимся.

– Ты права, – кивнул я. Действительно, а на фига нам эта бандура? Вот ножичек от винтовки я заныкал. Тоже опасно тащить с собой, но хоть какое-то оружие. Вряд ли я смогу им воспользоваться, надо реально смотреть на вещи, но вдруг выменять удастся на что-нибудь нужное?

Едва вокруг стало тихо, мы с мамой, собрав нехитрые манатки, помчались прочь из города. Хорошо, что жили практически на окраине, частный сектор, так сказать. За нашим огородом пруд и соседский участок, а за ним уже небольшая роща. Пробрались тихо, пришлось попотеть, однако луна светит, да и так ночи светлые. Возле пруда остановились, я сам попросил маму искупаться.

– Мам, ну воняет от нас, сил нет. А если немцы собак пустят по следу, по такому запаху они нас сразу найдут.

– Дело, сынок, говоришь, да только мыться-то нечем. Но все же ты прав, давай хотя бы сполоснемся и одежду сменим, я тоже себя чушкой ощущаю.

Я первым залез в пруд, раздевшись донага. Мама не смотрела на меня, а больше и не увидит никто, да и было бы там чего стесняться. Быстренько окунулся, потер тело и потрепал волосы, довольно длинные они у меня, я такие никогда не отращивал. Вылез, мама подала мне белье, которое захватила с собой, я оделся и стал смотреть вокруг, нет ли кого. Тем временем и мама, скинув с себя легкий летний сарафан, а затем и белье (я не смотрел, понял, когда увидел, как одежда упала рядом), зашла в воду.

– Ой, как ты в ней плещешься, холодная! – фыркнула мама, дрожа от холода. Если честно, я тоже заметил, что вода на удивление еще не прогретая, хотя почти июль на дворе. Но позже из рассказов матери я понял, что этот пруд всегда такой, она мне раньше даже запрещала на него ходить.

Пройдя рощу, мы оказались на отличном заливном лугу, я даже засмотрелся, как лунная дорожка освещала блестящую от росы траву. Высокая, мне по горло будет, она мгновенно сделала нашу одежду мокрой, но было не холодно.

– Нужно к лесу уходить, а то враз поймают, – проговорила мама и, сменив направление, пошла быстрее.

К лесу мы вышли посреди ночи и решили остановиться. Все же, промокнув от росы, мы прилично так замерзли, да еще и купание это… У мамы в вещах оказался коробок со спичками, и я обрадовался. Быстренько набрав сухих мелких веточек, я тут же развел костерок. Когда стало светлее вокруг огня, насобирал уже веток посерьезнее. Опасно, конечно, мы даже не углубились в лес как следует, так, прошли метров двести и остановились, но холод брал свое.

– Одежды больше нет, Захар, но я сейчас высушу ту, что прополоскала в пруду, подбери колья, надо развесить.

Я мигом сообразил, что мама имеет в виду, и принялся ломать ветки рябины, растущие вокруг. Сырая рябина ломается плохо, намучился прилично, но пять штук все же добыл и, притащив, повтыкал вокруг костра, как указала мама.

– Что ж нам делать-то теперь, сынок? – мама сидела на земле, опустив голову, а мне отчаянно хотелось ее утешить. – Папки больше нет, немцы, война… Может, я неправильно поступила?

– Когда? – не понял я.

– Ну, с этим немцем, – мама мотнула головой в сторону. – Может, не надо было сопротивляться, глядишь, так и жили бы дальше.

– Мам, ты чего, он же тебя чуть не убил? – вытаращил я глаза.

– Да не, сынка, не убить он хотел, – мама горько ухмыльнулась и продолжила: – Солдаты они, в армии баб нет, вот ему и захотелось. Снасильничал бы меня, но убивать не стал бы, я думаю, вроде сначала не злой был.

– Мам, – меня просто корежило от ее слов, – ты все сделала верно. Думаю, папа бы похвалил!

– Папа… – многозначительно покачала головой мама. – Да, Захар, ты прав. Да и противно это, ты еще не понимаешь пока…

Все я прекрасно понимал, фриц хотел тупо изнасиловать мою новую маму, как такое может быть не противным? Она же не девка какая-нибудь шалавистая, а семейная, хоть и вдова теперь. Да и кому изнасилование может понравиться? Только козлу насильнику, нормальному человеку от этого противно.

Одежка высохла быстро, мама начала переодеваться, и снова даже не попросив меня отвернуться. Я сначала и не обратил внимания на ее возню, а когда скосил глаза и увидел… Черт, какие-то уж слишком простые нравы тут, в этом времени. Каким бы ребенком она меня ни считала, но все же я пацан, мне десять лет, скоро одиннадцать. Отвернувшись, я и сам сменил одежку и повесил сырую на колья.

– Долго тут нельзя сидеть, слышишь, опять грохотать начали!

Забрезжил рассвет, ночь заканчивается, мы уже были сухими, и мама предложила идти дальше.

– А куда? – спросил я.

– Отойдем немного подальше от города, будем искать людей. Должны же бежать люди от войны, видел, сколько через Кобрин шло?

– Ага, много, – кивнул я.

Когда стало светло, идти по лесу было легко и приятно. Через пару часов пути случилось то, что вновь сыграло злую шутку со мной и мамой. Возле кромки поля, на которое мы случайно вышли, наткнулись на четверых солдат. Это были наши, красноармейцы. Все грязные, как чушки, в бинтах и тряпках, пропитанных кровью, было непонятно, как они сюда вообще зашли.

– Кто такие! – Нас с мамой встретили стволы двух винтовок, направленные в нашу сторону.

– Беженцы мы, – быстро ответила мама, прижав меня к себе.

– Откуда? – Винтовки опустились, а я разглядел тех, кто их держал. Странно, что вообще смогли поднять оружие, ранены были все. Рядовые вроде, род войск не понять, гимнастерки в грязи, не разглядеть. У одного, что сейчас лежал на земле, рядом лежит фуражка, густая трава мешает разглядеть, но как бы не зеленая она. Погранцы, что ли?

– Из Кобрина, – продолжала мама. – Вы ранены, вам помочь?

– Спасибо, бинтов все равно больше нет, да и промыть нечем.

– Ну-ка, – мама как-то быстро принялась командовать, – показывайте, у кого серьезнее всего, сейчас сарафан распущу и будет вам бинт! – Она и правда достала из мешка сменный сарафан, в разноцветный горошек, и принялась его рвать на ленты. Я хотел было подойти к солдатам, когда мама окликнула меня:

– Захарка, иди сюда, нужно на тряпку пописать. – Я обалдел, а она повернулась к солдатам и разъяснила: – Детская моча очень полезна, выведет всю грязь и снимет воспаление!

Надо отдать должное солдатам, даже не думали противиться или перечить. Оба, что были с оружием, дружно указали на одного бойца, который лежал в стороне. Это возле него лежала фуражка с зеленым околышем.

– У него ранение в живот, он самый плохой, но там пулю вытаскивать нужно, не поможете вы.

– Плохо. Он в сознании?

– Нет, уже час как бредит, глаза не открывает.

– Извините, ребята, но он, скорее всего, не выживет, – грустно проговорила мама, опустив глаза.

– Да и сами понимаем. Вон у Петро ногу посмотрите, осколком зацепило, еле шел.

– А вы сами? – мама обвела взглядом обоих активных пока солдат.

– Да мы нормально, царапины, устали очень. У вас ничего поесть нет? – Мама развела руками, у нас и правда ничего уже не было, ночью доели то немногое, что она с собой прихватила из дома.

– Откуда вы, ребята, из крепости?

О, а ведь точно, Кобрин совсем недалеко от Бреста!

– Вышли в крепость, батальоном, еще двадцать второго, мы у вас под Кобрином были. А по пути налет, раздолбали под орех. Этого парня, пограничника, подобрали в лесу, он еще говорить мог, а мы трое из одного батальона. Пехота. Пограничник сказал, заставу с землей сровняли, его и еще троих отправили в соседнюю часть, за подмогой, связи не было уже, по дороге нарвались на немцев, и все, кроме него, полегли прямо там, в поле.

– Беда… – прошептала мама.