Счастье момента - Штерн Анне - Страница 29

– Давай помогу.

Эгон чиркнул спичкой, и Карл, затянувшись, благодарно кивнул. Он заметил, что маленькие глазки трактирщика смотрят на него с любопытством, как будто удивляясь поведению своего постоянного посетителя. Карл непринужденно положил руку на страницу дневника, чтобы Эгон случайно не прочел написанное.

Прочистив горло, Эгон вернулся к прилавку, где, кряхтя, просыпался припозднившийся гость.

Карл курил, задумчиво глядя, как сизый дым поднимается к закопченному деревянному потолку таверны. Он решил разузнать побольше об этом Далльдорфе, где Рита Шенбрунн когда-то была так счастлива. При мысли о том, чтобы заняться поисками самостоятельно, у него по спине пробежал холодок, но потом он презрительно спросил себя: что ты боишься? Мертвой медсестры?

Тяжко вздохнув, Карл оглядел вечернюю улицу. Он слишком долго предавался раздумьям, пора и делом заняться – поискать свидетелей. Несмотря на то, что больше всего на свете ему хотелось вернуться домой, лечь в кровать и, спрятавшись под одеялом, ждать, пока это проклятое дело не растворится в воздухе. Карл почувствовал, как его снова захлестнул гнев, да такой обжигающий и ослепительный, что пришлось зажмуриться. Захотелось кого-нибудь ударить. Как нарочно в следующую секунду к Карлу с недобрым рычанием подбежала уличная псина, которая, похоже, преследовала его с выхода из трактира. Замахнувшись ногой, Карл пнул тощую тварь, но потом потерял равновесие и свалился прямо посреди улицы.

– Поделом! – завопила продажная девица с другой стороны улицы. – Бедное животное ничего тебе не сделало!

Ее подруга пронзительно рассмеялась:

– А шлепнулся-то как!

Карл выругался и потер копчик. Было чертовски больно. Он со стоном перевернулся на четвереньки, встал и отряхнул штаны. Что сегодня за день такой?

Девицы подошли и встали по обе стороны от Карла. Та, что постарше, сочувственно стряхнула пыль с его куртки. Другая, невысокая и в теле, сказала:

– Ну что, красавчик? Похоже, вечер у тебя не задался.

– Но мы можем это изменить, – добавила девица постарше и надула губки, пытаясь выглядеть соблазнительно, но смотрелась она изможденной и бледной. – Особая цена! Только для тебя. Всего два миллиона и сигаретка. У тебя случайно нет с собой наручников?

Толстушка снова визгливо рассмеялась.

– Да, Магда, это ты хорошо придумала! – воскликнула она. – У комиссара искры из глаз посыпятся, когда мы с ним закончим!

Карл сердито покачал головой.

– Я не собираюсь иметь с вами дела.

«Откуда они узнали, кто я?» – угрюмо подумал он. У него на лбу не написано, что он комиссар, и ему редко доводилось бывать в этом районе. Он осмотрел себя. Наверное, только полицейский заявится сюда в такой нарочито неприметной одежде: серый галстук, брюки со стрелками. Через руку у него была перекинута серая накидка, потому что утром шел дождь.

– Он считает нас страшными, Мари, – сказала девица, которую назвали Магдой, и скривилась в притворном разочаровании.

– Возможно, он предпочитает кривых-косых чудищ с Ораниенбургерштрассе. Или девушек на сносях? Тогда тебе в Шойненфиртель.

Карл слушал лишь вполуха, задумчиво рассматривая проститутку постарше. Под глазом у нее красовался знатный фингал. Ее подруга – или скорее коллега – на вид была более свежей, фигуристой и крепкой. Про таких говорят «кровь с молоком». Но как женщины они Карла ни капельки не интересовали. На ум вновь пришла девушка с короткими черными волосами и выделяющимися на их фоне серо-голубыми глазами.

Потом Карл резко вспомнил, зачем он здесь.

– Вы обе прекрасны, – солгал он, нацепив на лицо улыбку, которую обычно использовал в таких случаях и которая не имела никакого эффекта. – Позвольте угостить вас сигареткой, – предложил он, потому что алкоголь и сигареты – это валюта, которой можно расплатиться за сведения. По крайней мере, с простыми людьми. Рыбы покрупнее рассчитывают на плату побольше.

– О, господин решил раскошелиться? – хихикнула Мари, схватила его за руку и повела вперед.

Карл почувствовал запах ее сладких дешевых духов. Магда шла рядом. Она держалась деревянно и слегка прихрамывала, но очень старалась это скрыть. Девицы затащили его в заведение на углу, где в такой ранний час было немноголюдно. Протиравший стаканы хозяин кивнул, узнав Карла, потом вернулся к прерванному занятию, но продолжал посматривать на него краем глаза. Никто не любит, когда к нему приходит полиция.

Карл знал, что некоторые его коллеги берут с развлекательных заведений «откупные», но закрывал на это глаза. Но сам он денег никогда не брал. Он просто делал свою работу, пытаясь не разворошить осиное гнездо, а потом уходил.

Оглядевшись по сторонам, Карл увидел экстренный выпуск с заголовком «Нападение на Шейдемана». Он уже читал эту газету в полдень, за обедом, и узнал, что вчера, в День святой Троицы, неизвестные плеснули кислотой в лицо бывшему премьер-министру, социал-демократу Филиппу Шейдеману. Он был на прогулке со своей семьей в Касселе, где теперь занимал пост мэра. Шейдеману повезло, он выжил. Преступников еще не поймали, но Карл не сомневался, что за нападением стоят правые. Скорее всего, те же самые люди, которые прошлым летом убили Матиаса Эрцбергера, подписавшего перемирие в 1918 году. Безжалостные члены организации «Консул», обвинявшие политиков молодой республики в том, что те растоптали честь Германии. Карлу захотелось сплюнуть.

Но он пришел сюда не за тем, чтобы размышлять о политике.

– Что будете пить? – спросил он своих спутниц после того, как они сели за столик в углу.

– Шампанское! – в один голос воскликнули Мари с Магдой и снова визгливо засмеялись.

Карл вежливо улыбнулся. Все знали, что шампанского здесь не подают.

– Три красных вина, пожалуйста! – крикнул Карл, обернувшись к хозяину.

Вскоре тот принес заказ, и, взглянув на грязные стаканы с красноватой жижей, Карл понял, что до вина этому напитку так же далеко, как Земле до Юпитера. Но девиц, похоже, все устраивало – они глотали напиток с пугающей скоростью. Карл сделал хозяину знак, тот вернулся с целой бутылкой и довольно забрал со стола несколько купюр.

Карл подлил своим спутницам вина и положил перед ними пачку «Юно». Девицы вытащили по сигарете, зажали между своими накрашенными губами, и Карл щелкнул зажигалкой, давая им прикурить. Та, что постарше, Магда, курила глубокими затяжками, а маленькая Мари пыхтела, как новичок. Карл тоже угостился сигареткой.

Примерно на половине второго стакана Карл решил, что пора приступать к расспросам.

– Значит, тебя зовут Мари? – обратился он к пышногрудой девице справа от себя.

– Можешь звать меня хоть Эсмеральдой, – ответила она, глядя на него слегка остекленевшими глазами.

– В этом нет необходимости. – Он улыбнулся и повернулся ко второй. – А тебя зовут Магда?

Та молча кивнула и снова поднесла к накрашенным губам стакан. Только сейчас Карл заметил, что полумесяцы на ее ногтях потемнели. Это заставило его содрогнуться, но он быстро взял себя в руки.

– Вы двое всегда здесь работаете?

– Каждую ночь, милый, – сказала Мари. – Хочешь увидеть наши разрешения?

Карл отмахнулся. Он сомневался, что разрешения у них есть. Наверняка Мари просто блефовала, но… Двумя проститутками больше, двумя меньше – ему все равно, сколько их околачивается в Бюловбоген. Если у девиц нет разрешения, то это проблема отдела нравов.

– Я просто хочу кое-что узнать. – Он немного наклонился вперед. – Вы знали Риту Шенбрунн?

– А почему ты спрашиваешь? – Несмотря на то, что они сидели в темном углу, было видно, что Магда побледнела еще больше.

– Потому что она мертва, дуреха! – вмешалась Мари.

Магда пихнула ее в бок.

Карл обратился в слух.

– Значит, вы ее знаете?

– Конечно, – тихо произнесла Магда. – Здесь все знали шуструю Риту.

– Почему шуструю? – спросил Карл.

Магда смерила его презрительным взглядом. Через несколько мгновений он понял почему и, к своему раздражению, покраснел. Сестры воспитывали Карла в строгой религиозности и прикасались к нему только тогда, когда били. Дети в приюте не знали ни нежности, ни ласки, и Карлу порой казалось, что с него слезла кожа, что он растворился и перестал существовать, раз никто до него не дотрагивается. У тела, как он усвоил с ранних лет, не должно быть потребностей, а от эмоции нужно избавляться любой ценой. Со временем Карл смог немного освободиться от этих установок, приобрел опыт общения с женщинами, в полной мере наслаждаясь чувственностью этих встреч. Но он так и не смог избавиться от страха, что желание – это грех, непременно ведущий к осуждению на вечные муки. Вот почему в подобных местах, где правил порок, он неизменно чувствовал себя не в своей тарелке, неуклюжим и недостойным. Ощущал себя так, словно снова стал бледным, никому не нужным мальчиком-сиротой.