Между Явью и Навью - Ильина Наталья Леонидовна - Страница 12

Десятник коротко свистнул и наклонился над израненным мертвецом, единственным, про которого непонятно было – нечисть он или человек. Ткнул ножнами в плечо. Заметил на спине, повыше лопаток, под кровавыми следами, колдовской знак. Опасливо подцепил сапогом тело, перевернул и отшатнулся. Мертвец слабо замычал и дрогнул веками.

– Сюда! – уже не скрываясь, крикнул вой.

Трупы сволокли в овраг, завалили ветками да запалили. В сторону деревьев поплыл дым, слоясь во влажном воздухе как сизый туман. Оставлять их в лесу десятник опасался. А ну как оживут к ночи? Кто их знает… Дозорные ворчали, но дело делали.

Живому, но беспамятному связали руки-ноги да перекинули десятнику через седло, мордой вниз. Слипшаяся от крови борода пленника елозила по голенищу нового сапога, и десятник досадливо поморщился.

– Погодь, – окликнул его младший из дружинников. – Тут что-то…

Не договорив, он вдруг заорал и рухнул на колени под деревом, баюкая правую руку и грязно ругаясь сквозь зубы.

– Что? – крутанул захрапевшего коня десятник.

– Тут какой-то медальон, – просипел раненый.

– Не трожь! – велел десятник.

Спешиваться не стал. Направил коня – возбужденного, храпящего под двойной тяжестью – к дружиннику, которого уже обступали остальные. Тот уже вставал, разглядывая обожженную руку.

– Смотри, чуть не до костей спалил! – сунул он ладонь в лицо товарищу.

Тот отступил от находки.

– За шнурок возьми, – велел командир, свесившись с седла и почти касаясь лицом зловещей метки на спине пленника.

– Не, – помотал головой раненый.

– Да не ты!

Стоявший ближе всех к опасной находке потянул из травы шнурок. Ничего не случилось. Держа медальон за шнурок как гадюку за хвост, он протянул его десятнику.

– Дурни! Это же княжеская печать! Видать, нечисть в ночи на княжьего избранника напала… Силен был – скольких успокоил! Жаль… Ну, этому-то не отвертеться.

Он пнул пленника коленом в ребра и выслал коня вперед.

– Возвращаемся!

В тяжелой голове грохотало, словно в ней с боевым кличем мчался целый печенежский фем. Волшан замычал и попытался открыть глаза. Первое, что он увидел, – свои руки, связанные грубой веревкой. Они болтались над дорогой, убегавшей под копыта коня. Заслезились налитые кровью глаза. Он моргнул и скосился на сапог из доброй кожи возле самого лица.

Поднять голову не получилось. Захрипев, Волшан пошевелился и почувствовал, как давит на ребра высокая лука седла. В спину ударили – болезненно, резко – вместе с грубым: «Не дергайся!»

Судя по стуку копыт, коней было несколько. Теперь Волшан чуял запах оружейного железа и жесткость кольчуги, кольцами впивавшейся ему в бок. От желания немедленно обернуться свело челюсть, но это был бы огромный и, скорее всего, смертельный риск.

– Куда мы его? – перекрикнул кто-то из всадников конский топот.

– В Киев, к воеводе. Пусть там и разбирают, – отозвался грубый голос вибрацией в Волшановом боку.

Оборотень растянул в улыбке губы, отчего на них растрескалась корка засохшей крови. Его голова дергалась на тряском галопе, лицо тыкалось в покрытую потом шкуру лошади, сапог всадника то и дело норовил заехать в подбородок, а Волшан смеялся, не в силах остановиться. Голый, связанный, лишенный всего, он смеялся над собственной судьбой. Только сейчас он вдруг понял, что старый жрец не просто так подарил ему вторую жизнь, и поверил, что все пути, пройденные за двадцать лет, вели именно сюда. В Киев. И именно теперь.

На загривке запульсировала огненная боль, будто дед Славко снова притиснул туда раскаленную в углях железку со знаком Семаргла. И с этой болью тело наполнялось небывалой силой.

Конь внезапно захрапел и вскинулся, Волшана перебросило на всадника, и передняя лука седла мгновенно выбила из него дух, ударив в живот. Оборотень вместе с десятником рухнули под копыта. Взбесились все кони. Они крутились, свечами вздымались на задние ноги, но остальные дружинники умудрились остаться на лошадях и безнадежно пытались их усмирить. Если бы не вес Волшана, усидел бы и десятник, но теперь он, оглушенный падением, тряс головой и глотал пыль на земле, рядом со связанным пленником. Волшан, который упал на него сверху, с трудом поднялся на ноги, путаясь в распустившейся веревке на ногах, и пытался разглядеть причину суматохи.

Путь дозорному отряду преграждал огонь. Невысокий, он горел нестрашным бледно-зеленым пламенем по кругу. В центре огненного кольца стоял кто-то высокий, кутаясь в черный плащ, пряча лицо под низко надвинутым капюшоном. На корявом посохе, который держал незнакомец, недвижно сидел крупный ворон.

– Чего ждешь, оборотень? – спросил незнакомец и сдвинул капюшон. Черные глаза на бледном лице горели отсветами колдовского огня. – Наш час близок! Прими свой истинный облик и покажи этим жалким червям, чья здесь воля!

Он ткнул посохом в пыль под ногами, и ворон слетел с него, хлопая крыльями и разразившись сварливым карканьем.

Зверь рванулся наружу, подкосив Волшану ноги. У висков заломило как никогда прежде. Колдовской приказ ломал его волю, словно жалкий прутик, и не было на груди волохова оберега, чтобы защитить. Была лишь дорога, колдун в круге огня впереди – и вои за спиной, беззащитные перед колдовством. А еще – злость, какой Волшан раньше не испытывал. Холодная и опаляющая одновременно.

Кто-то из дружинников бросил обезумевшую лошадь и ринулся к колдуну, выставив копье, но огонь стеной поднялся на его пути, и молодой вой с криком повалился на землю. Над плечом Волшана пропела стрела и огарком упала за пределами колдовского круга.

Волшан закричал страшно, нечеловечески, сопротивляясь обороту, колдовству, страху и себе самому. Вытянул меч из ножен оглушенного десятника и выпрямился, надрывая сведенные судорогой жилы. У него был шанс решить, кто же он такой, в конце концов? И оборотень всем существом чувствовал – другого шанса не будет никогда.

– Истинный облик, говоришь? – прохрипел он. На губах треснула корка, и рот заполнился вкусом крови. – Сейчас, покажу!

Колдовской огонь не жег и не причинил ему никакого вреда. Не от таких, как Волшан, он должен был защитить колдуна. Совсем еще нестарый, тот удивленно смотрел, как нагой и грязный человек перешагнул пламя и, не замедляясь, с широкого замаха снес ему голову вместе с капюшоном. Посох выпал из ослабевшей руки, обезглавленное тело колдуна мешком осело в пыль и вместе с ним осело пламя, не оставив после себя никакого следа.

Волшан повернулся к десятнику, которого поддерживали два воя, и направился прямо к ним, не обращая внимания на ощерившиеся в его сторону острия мечей. Почти наткнувшись на один из них, Волшан протянул руку. Княжья печать тепло засияла, едва ее снова коснулись пальцы Волшана. Он сдернул тесьму с пояса дружинника, надежно упрятав амулет и оберег, словно свою судьбу, в крепко сжатом кулаке.

– Меня зовут Волшан. Я – княжий избранник. Иду к Лысой Горе, и это принадлежит мне!

Получилось негромко, но услышали все. Зверь недовольно ворочался в его груди, но Волшан знал, что никакой власти над телом у волка больше нет. Никто – ни жрец, ни колдун, человек или нежить – больше не сможет решать за Волшана, кем ему быть. Он сделал свой выбор.

Дорога в этом месте делилась надвое. По левой обочине еле-еле ковылял старик с берестяной котомкой на плече.

Андрей остановил лошадь, спрыгнул, подошел поближе:

– День добрый, отец!

– И тебе здравствовать, воин! – Дед, прищурившись и закрыв ладонью глаза от солнца, окинул взглядом Андрея.