Обезьянья лапка (сборник) - Джейкобс Уильям Уаймарк - Страница 2

Мистер Уайт стыдливо улыбаясь собственной доверчивости, вытянул руку с талисманом, а его сын с торжественной миной, слегка исказившейся в момент, когда он подмигнул матери, сел за фортепиано и взял несколько торжественных аккордов.

— Желаю получить двести фунтов, — отчетливо проговорил старик.

В ответ на его слова инструмент издал великолепный грохот, который вдруг прервался пронзительным криком старика. Сын и жена подскочили к нему.

— Она шевельнулась! — воскликнул он, с отвращением глядя на лапку, которую выронил на пол. — Когда я загадывал двести фунтов, она вдруг стала извиваться, словно змея!

— Я что-то не вижу денег, — проговорил Герберт, поднимая лапку с пола и кладя ее на стол. — Держу пари, что и не увижу.

— Тебе это, наверное, почудилось, — предположила миссис Уайт, с тревогой глядя на мужа.

Тот покачал головой.

— Впрочем, пусть; ничего плохого ведь не случилось, хотя она меня порядком напугала.

Они снова сели у камина; мужчины закурили трубки. За окном все сильнее завывал ветер, и старик нервно вздрогнул от звука захлопнувшейся наверху двери. В комнате воцарилась непривычная гнетущая тишина. Наконец родители поднялись, чтобы идти спать.

— Полагаю, ты найдешь деньги в сумке прямо на кровати, — сказал Герберт отцу на прощание, — а на шкафу будет сидеть какое-нибудь чудище и наблюдать, как ты рассовываешь по карманам незаконно нажитое богатство!

Он сидел один в темноте, смотрел на угасающий огонь и видел в нем лица. Последнее лицо было таким ужасным и так походило на обезьянье, что он изумился. Оно стало таким живым, что он с неловким смешком протянул руку к столу за стаканом воды, намереваясь плеснуть ею в огонь. Случайно прикоснувшись к обезьяньей лапке, он с легкой дрожью вытер руку о куртку и поднялся к себе в спальню.

На следующее утро, завтракая за столом, освещенным ярким зимним солнцем, Герберт посмеялся над своими страхами. В комнате царила привычная атмосфера благообразия, которой не хватало предыдущей ночью, а грязная, сморщенная лапка была небрежно брошена на буфет, что свидетельствовало о том, что в ее достоинства не очень-то верят.

— Полагаю, все старые солдаты одинаковы, — рассудила миссис Уайт. — Боже, и мы еще слушали эту чепуху! Разве могут в наши дни исполняться желания? Даже если и так, каким образом двести фунтов могли бы тебе навредить?

— Наверное, свалились бы на голову, — развязно вставил Герберт.

— Моррис говорил, что все происходит настолько естественно, — вспомнил мистер Уайт, — что может даже показаться, будто бы это всего лишь совпадение.

— Что ж, не вздумай только завладеть деньгами до моего возвращения, — воскликнул Герберт, вставая из-за стола. — Боюсь, это превратит тебя в подлого, скупого человека, и нам придется от тебя отречься.

Мать рассмеялась и, проводив его до двери, смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Вернувшись к столу, она порадовалась, что ее муж получил по заслугам за свое легковерие. Однако все это не помешало ей броситься к двери, когда постучался почтальон, а также вспомнить недобрым словом отставных старших сержантов с их тягой к спиртному, когда оказалось, что ей пришел лишь счет от портного.

— Полагаю, Герберт не упустит возможности сделать какое-нибудь забавное замечание, когда придет домой, — заметила она мужу, когда они сели обедать.

— Осмелюсь сказать, — отозвался мистер Уайт, наливая себе пива, — что эта штуковина все-таки двигалась у меня в руке. Клянусь!

— Тебе показалось, — ответила миссис Уайт, успокаивая его.

— Да говорю же, что двигалась, — твердил он. — Это вне всяких сомнений. Я просто… В чем дело?

Его жена ничего не ответила. Она наблюдала за таинственным незнакомцем снаружи, который, нерешительно поглядывая на дом, по всей видимости собирался с духом, чтобы войти. Не забыв еще о двухстах фунтах, она заметила, что незнакомец хорошо одет и что на нем совершенно новая шелковая шляпа. Трижды он останавливался у ворот, а затем снова проходил мимо. На четвертый раз он замер, держась за калитку, а затем с внезапной решимостью распахнул ее и двинулся по тропинке. Миссис Уайт в тот же миг убрала руки за спину и, торопливо развязав фартук, положила этот полезный предмет одежды под подушку своего кресла.

Она пригласила незнакомца, который явно чувствовал себя неловко, в комнату. Он пристально смотрел на нее и с озабоченным видом слушал, как старушка извиняется за скромное убранство и за истрепавшееся пальто мужа, которое он обычно надевал, работая в саду. Тогда она замолчала, ожидая, что гость объяснит причину своего визита, однако тот почему-то долгое время не решался заговорить.

— Меня… просили зайти, — наконец произнес он и достал из кармана кусок хлопчатобумажной ткани. — Я от «Мо и Мэггинз».

Миссис Уайт вздрогнула.

— Что-то случилось? Что-нибудь с Гербертом? Что с ним? Что с ним? — спросила она, задыхаясь.

Тут вмешался мистер Уайт.

— Ну, успокойся, мать, — торопливо произнес он, — садись и не делай поспешных выводов. Вы не принесли дурных вестей, я уверен, сэр, — добавил он и с тоской посмотрел ему в глаза.

— Мне жаль… — начал гость.

— Он ранен? — чужим голосом спросила мать.

Гость поклонился в знак согласия.

— Был тяжело ранен, — тихо произнес он, — но сейчас ему уже не больно.

— О, слава богу, — воскликнула миссис Уайт, всплеснув руками, — слава богу, слава…

Ее речь вдруг оборвалась на полуслове, когда до нее дошел зловещий смысл этого заверения и она увидела ужасное подтверждение своих опасений на искаженном лице гостя. Чуть дыша, она повернулась к своему мужу и накрыла его ладонь своей дрожащей морщинистой рукой. Наступило долгое молчание.

— Его задавило станком, — наконец тихо произнес гость.

— Задавило станком, — ошеломленно повторил мистер Уайт, — да.

Он сидел, молча глядя в окно и, держа жену за руку, сжимал ее, как в те дни, когда еще только ухаживал за ней, лет сорок тому назад.

— Он был у нас единственный, — повернувшись к гостю, сказал мистер Уайт. — Как это тяжело.

Тот кашлянул, поднялся и медленно подошел к окну.

— Фирма поручила мне принести вам искренние соболезнования в связи с горем, которое постигло вашу семью, — произнес он, не оглядываясь. — Прошу вас понять, что я всего лишь служащий и только выполняю распоряжения.

Ответа не последовало. Лицо миссис Уайт покрылось бледностью, глаза остекленели, дыхания почти не слышалось; выражение лица мистера Уайта, должно быть, было таким же, что и у его друга, старшего сержанта, во время его первого боя.

— Мне поручено передать, что фирма «Мо и Мэггинз» не несет ответственности за случившееся, — продолжал гость, — она снимает с себя все обязательства, связанные с делом, однако, принимая в расчет заслуги вашего сына, она хотела бы предоставить вам некоторую сумму в качестве компенсации.

Мистер Уайт выпустил руку жены и, поднимаясь, с ужасом посмотрел на гостя. С его губ сорвалось лишь:

— Сколько?

— Двести фунтов, — прозвучал ответ.

Не слыша пронзительного крика жены, он слабо улыбнулся, протянул перед собой руки, словно слепой, и без чувств рухнул на пол.

Милях в двух, на большом новом кладбище старики похоронили своего единственного сына и вернулись в дом, погруженный во мрак и тишину. Все произошло настолько быстро, что они не сразу осознали это и находились в состоянии ожидания, словно что-то еще должно было случиться, что-то еще, что могло бы облегчить их страдания, которые легли непосильной ношей на их уже немолодые сердца.

Но дни шли, и чувство ожидания сменилось смирением — безнадежным смирением старости, которое иногда неверно называют апатией. Порой они могли не проронить ни слова целый день, потому что теперь им не о чем стало говорить, и дни их тянулись до изнеможения.

Со дня трагедии прошла неделя. Среди ночи мистер Уайт неожиданно проснулся и, протянув руку, не нашел рядом с собой жены. В комнате стояла темень. За окном слышались приглушенные рыдания. Мистер Уайт поднялся и прислушался.