Я из ДМ 9 (СИ) - Калинин Алексей - Страница 56

Дзёнин деревни разящих капель швыряет в мою сторону горсть плиточных осколков. Я закрываю лицо рукой и промаргиваю тот момент, когда Амайя подхватывает с пола полотенце и макает его в ванну.

Через миг она уже вскакивает на ноги с мокрым полотенцем. Длина небольшая, всего в метр, но в умелых руках и мокрое полотенце может быть опаснее секиры. Что и доказывает хлесткий шлепок по моей щеке.

И ведь задела только кончиком, а ощущение такое, словно провела наждачкой. Хорошо ещё, что глаз успел закрыть…

— Ах вот ты как! — вскрикиваю я, отскакивая в сторону. — Тогда и я вооружусь…

— Опять Земляным Мечом? Или чем другим попытаешься ткнуть? — с легкой ехидцей спрашивает Амайя.

Я подхватываю мочалку с пола. Длиной с мою руку, но сухая. Что же, это тоже может пригодиться…

— Я сейчас намылю тебе гриву, грязная девчонка, — хмыкаю я в ответ. — Ты ещё познаешь гнев мочала!

Амайя ухмыляется в ответ и делает выпад. Блокирую. Мочало захлестывает полотенце и отбивает в сторону. Моё оружие едва не вылетает из руки.

Снова атака, на этот раз с подскоком и ударом по ногам. Я поднимаю ногу, блокирую мочалом взлетевшее полотенце и тут же наношу удар стопой. Приходится опять между грудей. Даже ни в одну сиську не попал…

Интересно, а у неё внутри селикон или всё натурпродукт? А то пну неловко и разлетится всё по кафельному раздербану.

— Да что же ты за человек такой? — выдыхает Амайя. — Никак не хочешь сдаваться.

— Русские не сдаются, — бряцаю я в ответ.

— А причем тут это? — недоуменно моргает она.

— К слову пришлось. Хотел сказать, что самураи не сдаются, но язык после твоих сосков слегка стал косоват…

— Ты…

Лицо Амайи наливается краской, а в следующий момент она прыгает в бой. Дзёнин деревни разящих капель ощутимо ускоряется. Мне тоже приходится переходить в режим ускоренного восприятия реальности.

Полотенце пронзает воздух, оставляя капли висеть в воздухе. Я подныриваю, а капли разбиваются о лицо, распадаясь на более мелкие. Мочалка с хлестким звуком ударяет по поджарому животу и оставляет красный след.

Полотенце закручивается в воздухе, превращаясь в гнущуюся дубину. Мочалка идет тонкой стороной по касательной и врезается в ухо Амайи. Теперь уже приходит пора уха покраснеть.

Мочалка… Полотенце… Мочалка… Полотенце…

Как будто бешеный Мойдодыр велел своим слугам очистить двух «нечистых трубочистов».

Капли висят в воздухе. Воздух вспарывается тканью, хлопает под напором конца полотенца.

Моё тело покрывается красными отметинами от ударов. Но и тело Амайи не остается неповрежденным.

И вот приходит тот момент, когда нога женщины снова нацеливается мне в лицо. Я подставляю блок, но в момент касания пальцы на ноге разжимаются и в мои глаза летят мелкие осколки плитки.

Она специально зажала пальцы, а потом выпрямила их при блокировке!

Я отшатываюсь, чтобы уберечь глаза, и в этот миг в меня летит полотенце. Когда я перехватываю его в воздухе, то мою грудь, живот и ноги вспарывают зубьями железные грабли!

Мне кажется, что грабли, но чуть позже понимаю, что это Амайя пустила в ход когти.

Отравленные когти? И я…

Я делаю шаг, но тело уже не слушается. Я грохаюсь навзничь, парализованный быстродействующим ядом. Грохаюсь лицом вниз, даже нос успешно разбиваю, отчего в голове вспыхивают мириады фейерверков.

Меня переворачивает на спину женская стопа. Легко переворачивает, без усилий. И я смотрю снизу вверх на дзёнина деревни разящих капель.

— Допрыгался, молодой хинин? — с улыбкой спрашивает Амайя. — А ведь я предупреждала.

Я пытаюсь ответить ей какой-нибудь колкостью, но губы отказываются слушаться. Руки отказываются слушаться, ноги отказываются. Член и так не слушался, так что на него я и раньше-то особо не рассчитывал.

Похоже, что всё, отбегался Изаму. Заборола комара коварная паучиха.

И ведь знал, что нельзя подпускать близко, а вот на тебе…

— Думаешь, что если отбил пальцы, то я не смогу победить? А ведь и без оммёдо можно одержать победу. Ладно, мы и так долго тут бушевали. Скоро вызовут полицию, а пока что, до прихода офицеров я успею сделать то, что сделала недавно с Хидики…

При этих словах Амайя стягивает с себя трусики…

Я замираю. Даже в такой ситуации не могу не восхититься формами этой чертовки. Как же всё-таки она великолепно сложена… Как же красива и соблазнительна…

Блин, да мне надо изгнать весь яд из тела. Изгнать, иначе…

Я заставляю тело ноппэрапона сражаться за жизнь. Пусть завтра я не встану, но сегодня вся кровь должна бурлить. Сегодня я должен выжить…

— Ну что же, освободим и нашего дружка. Через него и выйдет твой боевой дух, Изаму-кун, — со смешком Амайя стащила с меня трусы. — Как всегда готов и стоек. За что люблю молодых — вы всегда наготове.

Она садится сверху и от удовольствия прогибается в спине. Я же оказываюсь во влажном горячем плену. Там, где хотел недавно очутиться. Правда, не совсем так…

Колени дзёнина деревни разящих капель прижимают мои руки к осколкам плитки. В кисти впиваются острые края, но я уже не в силах ничего поделать.

— А теперь начнем, — шепчет Амайя и начинает двигать бедрами.

Она двигается, а я чувствую, как накатывает усталость. Усталость и апатия. Мне уже не хочется ничего. Только лежать и пребывать в спокойствии…

Пусть от меня все отстанут. Пусть дадут полежать спокойно…

Кровь внутри меня бурлит, она изгоняет яд, но я чувствую, что его слишком много. Слишком… И я скорее истеку кровью, чем выгоню из тела всё то, что в нем гуляет.

Надо мной продолжает двигаться одна из самых красивых женщин Японии. Продолжает высасывать из меня силы. И делает это очень умело. Забирает у меня жизнь.

Весьма необычным способом, как сказала Шакко.

«Хинин Изаму Такаги был убит весьма необычным способом» — так напишут на табличке возле урны с моим прахом?

— Ах, как бы двигалась на тебе Кацуми. Но, видно не судьба… — шепчет Амайя. — Не судьба. На тебе уже никто не будет прыгать. Никто и никогда… Я заберу всё, что у тебя есть…

Кацуми!

Кацуми, которая была на похоронах Хидики. И он потерял жизнь с этой женщиной. Потерял всё. А я? Неужели я тоже потеряю? Неужели все мои силы уйдут и я…

Нет!

Я буду бороться до конца!

Пусть я сдохну, но сделаю это в борьбе, а не жалкой безвольной медузой с торчащим членом!

Внутри меня вспыхнул огонь. Это был не просто словесный оборот — на самом деле я почувствовал, как по венам разливается жидкое пламя. Как будто мне заменили кровь на жидкость для розжига и подожгли её.

И это пламя выжигает участки яда. Просто уничтожает их, оставляя за собой ровное место. Как будто и не было той дряни, что блокировала движения.

Неужели подарок, который возник после смерти Камавуры Тэкеши? Тот самый огонь, возникающий, когда я злюсь.

— Ну что, разве не этого ты хотел, молодой хинин? Разве не за этим ты пришел? — говорит Амайя, продолжая двигать тазом. — Ах… А ты хорош… Какой большой и крепкий…

Я скашиваю глаза на палец на ноге. Тот самый палец, который первым дернулся, когда я избавлялся от яда. И он…

Он вспыхнул! Как будто его облили бензином, а потом поднесли спичку. Но боли не было!

— Теперь ты мой раб, но побудешь им ещё немного. Мой раб, хинин… — шептала Амайя, продолжая двигаться.

— Я бы мог с тобою быть, я бы мог про все забыть, — срывается с моих губ шепот.

— Что? Ты можешь шептать? Забавно… Мне стихи во время секса ещё никто не читал. Давай же, это будет интересно, — улыбается Амайя.

Она улыбается, но в её глазах мелькает озабоченность. Она явно не ожидала, что я смогу двигать губами. Да ещё забабахать песню Кипелова…

— Я бы мог тебя любить, но это лишь игра. В шуме ветра за спиной я забуду голос твой,И о той любви земной, что нас сжигала в прах, и я сходил с ума...

Я продолжаю напевать, позволяя огню выжигать всё новые и новые участки яда. Моё тело воет от боли, но все чувства я прячу глубоко внутри. Сейчас надо лишь доделать дело до конца.