Темное дело в Гейтвее - Джэссеп Ричард - Страница 23

• Предыдущая
• 23/33
• Следующая

– Вы в самом деле считаете, что я убил ее? – едва слышно спросил Макдафф.

– На это вам ответят присяжные. Так решайте: или вы пишете показания, или милости просим в тюрьму.

Смерив Вирлока долгим взглядом, Макдафф медленно встал и подошел к письменному столу. Он закончил минут через двадцать и в своих показаниях подробно рассказал, где был и что делал в то воскресенье, когда была убита жена. Вирлок заставил его прочесть написанное вслух, поставить на каждой странице свои инициалы и скрепить показания своей подписью, после чего расписался сам и попросил сделать то же самое Смита. Эллендер расписываться отказался. По требованию инспектора Макдафф вернулся к столу и добавил, что показания были написаны в присутствии Эллендера, однако тот по неизвестным ему причинам подписываться отказался. Затем Вирлок вложил показания в конверт, надписал на нем адрес прокурора штата и, даже не взглянув на Макдаффа и Эллендера, ушел в сопровождении Смита. На главном почтампе он купил и наклеил марку и опустил пакет в почтовый ящик.

– Между прочим, мистер Вирлок, – проговорил Смит, когда они вышли на улицу, – секретарь местного отделения профсоюза музыкантов – мой приятель, и я думаю, он не очень рассердится, если мы разбудим его и попробуем узнать адрес Вудроу.

Вирлок одобрительно кивнул:

– Вы правы, поехали к нему.

К половине третьего утра Вирлок и Смит уже знали, что Джеймс Вудроу проживает в Гэйтвее и работает пианистом в ночном загородном ресторане «Комбо клуб». Ресторан они нашли без труда. Это было квадратное белое здание с двумя входами и красной неоновой вывеской, сулившей «жареных кур-танцы-бар».

Посетителей в ресторане почти уже не оставалось, но несколько пар все еще топталось посреди зала, и Вирлоку со Смитом пришлось подождать, пока Вудроу не закончит играть для них тягучую танцевальную мелодию. Когда ресторан наконец опустел, они уселись с Вудроу за столик в углу, коротко рассказали, что написал о нем Макдафф в своих показаниях, и порекомендовали сжато и быстро ответить на их вопросы.

Вудроу, красивый, тщательно причесанный молодой человек с округленным слабохарактерным подбородком, с готовностью согласился «помочь господам детективам». Чувствовалось, что он напуган. Он подтвердил, что весь день провел с Элен Макдафф, но утверждал, что ему не было известно о присутствии в доме самого Макдаффа.

– Вы впервые застали ее одну в тот день? – спросил Вирлок.

– Нет, мы встречались почти ежедневно и раньше – на пляже и в других местах. Честное слово, я давно бы пришел к вам и рассказал, что был в тот день у нее, но… побоялся.

– А между тем ваши показания очень важны для следствия, – сухо заметил Смит.

– Понимаю, но я же говорю, что до смерти перепугался. Сами подумайте, кому хочется подвергаться допросу по делу об убийстве! Потом сам Макдафф… Он же такая важная персона! Да и газеты в один голос утверждают, будто полицейские не сомневаются, что ее убил какой-то Уэстин.

– Ну, не все полицейские, – нахмурился Вирлок. – Вот мы, например, думаем несколько иначе.

– Очевидно, – уныло согласился Вудроу.

– В какое время вы ушли от нее?

– Часов около шести… Думаю, что около шести, потому что я начинаю играть здесь в семь тридцать, а мне еще надо было заехать домой переодеться.

– В какое время вы приехали домой?

– Видимо, в шесть или в шесть пятнадцать. Что-то около этого.

– В каком настроении вы оставили Элен Макдафф? Она не высказывала опасений, что муж узнает о вашей связи?

– Она вообще никогда не говорила со мной о муже. Когда мы расставались, она была спокойной, как всегда… Скажу вам откровенно: я ведь знал, что у нее и до меня были возлюбленные, и все же мне казалось, что я по-настоящему люблю ее. Я даже собирался уговорить ее развестись с мужем и стать моей женой. Меня удерживало только одно: ее доступность.

– Вы согласны изложить на бумаге все, что рассказали нам? – спросил Вирлок.

– Н-не знаю… А если я откажусь?

– Тогда нам придется временно взять вас под стражу как крайне важного свидетеля. В подобных случаях назначается очень большой залог. Он не будет для вас чересчур обременительным?

– Но мать может подтвердить, что я вернулся домой в шесть пятнадцать – шесть двадцать, а потом приехал сюда, в ресторан. В тот час, когда, по сообщениям газет, была убита Элен, я сидел здесь за пианино… Пожалуй, мне надо пригласить адвоката.

– Вы можете избавить себя от многих неприятностей, а заодно и от напрасной траты времени и денег на оплату адвоката, если сейчас же напишете свои показания, – заявил Смит. – В противном случае придется задержать вас.

– Смит, попросите у бармена бумагу и ручку, – распорядился Вирлок закуривая.

В понедельник за завтраком Нонна Эш прочла написанное детскими каракулями письмо Берты Пул. Берта просила разрешения вернуться домой. Но расследование еще не закончилось, а пока Берта жила в Мейконе, полиции вряд ли придет в голову допросить ее. «Пусть Берта еще побудет у сестры», – решила миссис Эш, порвала письмо и постаралась забыть о нем.

В понедельник утром в полиции уже знали о крупных разногласиях между Эллендером, Фэйном и Вирлоком. Все как-то притихли и обходили их чуть ли не на цыпочках.

После нескольких часов сна Вирлок и Смит снова приехали в полицию, намереваясь опять отправиться на Бэккер-авеню и продолжить допрос соседей Макдаффа. Однако в последнюю минуту Вирлоку позвонил Роланд Гуд и заявил, что хотел бы поговорить с ним. Вирлок ответил, что сейчас же приедет.

Гуд, все еще в халате, встретил инспектора и его помощника у двери, провел в столовую и приказал служанке подать кофе.

– Я не хотел бы показаться вам слишком уж охочим до сплетен или до чужих замочных скважин, – начал он, – но поверите ли, последнюю ночь я не спал… почти не спал, все думал об этом печальном случае. Надеюсь, вы понимаете меня?

– Да, да, сэр, мы все понимаем, – подтвердил Вирлок.

– Мы, например, установили, что вы действительно были близким другом четы Макдаффов, – с невинным видом добавил Смит.

– Правильно, – с готовностью подтвердил Гуд. – Вы знаете, мистер Вирлок, я не собираюсь распространяться о гражданском самосознании, общественном долге и прочее, и прочее. Не стану скрывать, я предпочитаю жить только для самого себя, не вмешиваясь в чужую жизнь. Но иногда приходит нечто такое, что заставляет отходить от этого принципа… Вы правильно изволили заметить – мы дружили с Макдаффами, и поэтому я считаю себя просто обязанным сообщить вам кое-что. Видимо, надо было сделать это раньше, но… Полагаю, вы, как служащие уголовной полиции, имеете хотя бы некоторое представление о том, что такое Бэккер-авеню?

– В каком смысле?

– Видите ли, люди моего круга составляют элиту нашего города. Мы любим богатство и комфорт и используем наши деньги, если хотите, как буфер, предохраняющий нас от всякого рода неприятностей. Лица со средствами и с определенным положением в обществе могут позволить себе нечто такое, на что никогда не осмелится простой смертный из страха понести самое суровое наказание.

– Довольно точный и откровенный анализ, – заметил Вирлок, все еще не угадывая, к чему клонит Гуд.

– Ну вот, в таком случае нам будет легче понять друг друга. – Гуд удовлетворенно потер руки. – То, что зачастую происходит у нас на Бэккер-авеню, в другом месте и среди других людей было бы расценено как преступление или во всяком случае вызвало бы громкий скандал. А у нас все обходится тихо и мирно благодаря деньгам и общественному положению действующих лиц. Измена одного из супругов рассматривается на Бэккер-авеню скорее как милое приключение, нежели как трагедия, а флирт – как невинное развлечение, не дающее повода для ревности. У нас есть свой кодекс поведения – неписаный, конечно, но не менее строгай, чем кодекс поведения тех, кто трудится в поте лица своего. В сердечных делах, например, мы редко позволяем нашим романам оканчиваться разводом, это просто не принято. И тем не менее нечто подобное имело место совсем недавно и, как мне кажется, может заинтересовать вас.

• Предыдущая
• 23/33
• Следующая