Расписание тревог - Богданов Евгений Федорович - Страница 52

— Тут… А ты?

— А-то?.. Я неподалеку обосновался! В совхозе.

— Все еще работаешь?

— Подрабатываю к пенсии. А Николай небось в отставке уже?

— Давно-о.

Они замолчали, не зная, о чем говорить еще, о чем можно говорить после тридцати лет разлуки, а чего не следует касаться вовсе.

Филипп, раскурив папироску, спросил неуверенно:

— Так нужен навоз-то?

— Да надо бы, коль недорого.

— Цена известная, двести рублей тонна.

— Скоко?! — Варвара Михайловна тотчас справилась со своим волнением. — Ты шутишь?

— Зачем? Навоз нынче дефицит. А у меня конский.

— Да что в нем такого драгоценного?

— Как что! Шампиньоны, например, выращивать. Дело очень стоящее, Варвара! Я бы сам взялся, да условий нету. А у вас что надо! Подвал-то велик ли?

— Ну… метров, может, тридцать.

— Тридцать?! Да с одного только метра можно до пятнадцати кило грибочков снимать!

— Баламут ты, Филя. Каким ты был, таким ты и остался. Казак лихой. Орел степной.

— Кило — пять рублей! Можно продавать кучками. Из одного кило — семь, а то и восемь кучек. Каждая по рублю. Прикинь-ка!

— Ой, да ты проходи, проходи во двор-то, — спохватилась Варвара Михайловна. — Сейчас Николай Карпыч придет. Да вот он!

— Варвара! Ты где? — раздался голос Николая Карповича. — С кем это ты?

— Гость у нас!

— Лушников? — удивленно, слегка смешавшись, сказал Николай Карпович, выходя навстречу. — Филипп? — Круглое его лицо стало еще круглей, очки запотели. — Забыл, как тебя по батюшке.

— Алексеевич, — отвечал Филипп. — Здравствуй, Николай Карпыч. Экий ты бравый.

— Наше дело дачное, круглый год на свежем воздухе… — Николай Карпович пожал ему руку. — Как чувствовали, что гость будет! Пошли к столу.

Они вошли в беседку. Разговор пошел на ощупь, с недомолвками и обиняками, но понемногу все трое освоились, приободрились, повеселели. Николай Карпович понял, что Филиппа остерегаться нечего: что было, то прошло и быльем поросло, какие они нынче соперники. Филипп тоже не чувствовал к нему былой неприязни, даже напротив, общество его было приятно, возвращало в молодые годы, в пору дерзаний. Варвара Михайловна смотрела на них с печальной улыбкой. Вот они, ее мужчины, единственные мужчины в ее жизни, сидят себе смирненько, уравнявшиеся старостью, успокоившиеся, перегоревшие. Однако нет, Филипп и теперь был полон нерастраченной энергии, вскакивал без нужды, беспрестанно курил, стряхивал пепел куда попало.

Речь шла о приемах выращивания шампиньонов. Филипп излагал дело с цифровыми выкладками, рисовал вынутым из-за уха Николая Карповича карандашиком схему теплицы, ее размеры и основные коммуникации. Николай Карпович слушал с нескрываемым интересом, переспрашивал, размышлял вслух. Разгоряченные выпивкой, они тут же отправились в подвал и торчали там, пока Варваре Михайловне не надоело.

— Мне скучно! — сказала она, заглянув к ним в темноту и сырость.

— Сейчас! — ответил Николай Карпович. Он замешкался с обмерами, и к столу Варвара Михайловна вернулась под ручку с Филиппом.

— Толковый у тебя мужик, — сказал Филипп и хохотнул. — Налей-ка под наши будущие грибочки!

Варвара Михайловна наполнила рюмки.

— Ну, со свиданьицем? — спросил он.

— Давай за нашу любовь, — сказала она, озорно сверкнув глазами.

— Подписываюсь! — Филипп подождал, пока она выпьет, торопливо опрокинул свою рюмку, поцеловал в губы.

— Ошалел… — прошептала Варвара Михайловна.

Филипп молча перекатывал желваки.

Вскоре послышалось пыхтение Николая Карповича.

— Н-да, задал ты мне задачу, Филипп Алексеевич…

Филипп скомканно улыбнулся, поднялся из-за стола.

— Может, того, переночуешь? — предложил Николай Карпович, отдуваясь. — Еще бы раз прикинули, как и что.

Филипп отказался. Условились, что он придет в субботу для окончательного решения.

Встреча эта, как ни высмеивала себя Варвара Михайловна, вывела ее из равновесия. Филипп — шампиньоны — эти два слова слились в единое целое. Стоило ей подумать: шампиньоны, как в сознании тотчас всплывал Филипп. И наоборот, только она произносила его имя, как душа тут же посылала отзыв — шампиньоны. Она даже похудела за эти дни, что было ей к лицу, стала опрятнее одеваться, краситься. Варвара Михайловна была голубоглаза. Собираясь из дому, она накладывала теперь голубые тени, за что и получила у соседей прозвище Синеглазка.

Николай Карпович потихоньку радовался этим переменам. Преодолевая женский рубеж, Варвара Михайловна в последнее время сделалась совершенно нетерпима: дулась, капризничала, замыкалась в себе на целые дни. Филипп с шампиньонами появился как нельзя кстати. Николай Карпович убивал двух зайцев: шампиньоны развлекут Варвару Михайловну, а в случае удачи принесут немалый барыш. Николай Карпович отдавал себе отчет, что на Филиппа всецело полагаться нельзя. Филипп был известный фантазер и неудачник, но, если не терять здравого смысла, действовать обдуманно и осторожно, шампиньоны могут и должны оказаться золотой жилой. В случае же неудачи он станет обладателем двух тонн ценнейшего органического удобрения. И оценив все про и контра, Николай Карпович решился.

Между тем стали появляться дачники. Варвара Михайловна вела деловые переговоры, показывала помещения и участок. Бельэтаж, предназначенный для летчика Поликарпова, несмотря на отсутствие последнего, они держали сколько было возможно, звонили Поликарпову сами и просили позвонить Клавдию — все было безрезультатно, у летчика никто не снимал трубку. Не получив ответа и на письмо, они решились сдать бельэтаж семье инженера Зотова, Этих тоже было четверо: сам Зотов, жена, свояченица и: великовозрастный сын. Люди, судя по первому впечатлению, спокойные, тихие, привычные к коммунальному быту. Нижний этаж сняли колхозные грузины из Бакуриани, державшие винный ларек на станции. Деньги грузины предложили даже очень хорошие, на участок не посягали, на кухню тоже, объясняя, что будут питаться в станционном буфете. Пискуновы уступили им все четыре комнаты, сами перебрались в беседку.

Филипп привез три машины навоза. Так как в теплице необходимо было поддерживать постоянный режим, то Николаю Карповичу пришлось заняться теплоизоляцией и вентиляцией подвала, врезать краны и ставить радиаторы отопления. Вообще, производство шампиньонов на поверку выходило и сложным, и трудоемким. Остро встал вопрос семенного материала. Николай Карпович дважды ездил за мицелием в Марфино — не достал. Наконец ему посоветовали попытать счастья в Заречье; Николай Карпович попытал. Повезло с первого захода, домой вернулся с несколькими банками искомой грибницы. В этих экспедициях он, однако, сильно простудился и слег, так что в пору было вообще бросить затею, если бы не энтузиазм Филиппа и не деньги, уже вложенные в предприятие. Сильно обнадеживали в успехе квартиранты-грузины, обещавшие помощь в реализации будущего урожая. Пожалуй, это обстоятельство было последним доводом в пользу грибной кампании.

Все чаще Филипп оставался ночевать у них, перевез часть пожиток. Николай Карпович наблюдал за этим процессом с неудовольствием, но делать было нечего — без Филиппа одной Варваре Михайловне пришлось бы туго. Николай Карпович утешал себя мыслью, что скоро поправится и необходимость в услугах Филиппа отпадет сама собой.

Все трое жили теперь в беседке на двенадцати квадратных метрах. Николай Карпович и Варвара Михайловна спали на старой панцирной койке, Филипп стелил себе на раскладушке. Еще тут был у них стол с портативной газовой плиткой и шкафчик с необходимой посудой. Личные вещи Пискуновых хранились в бельэтаже.

Коммунальные Зотовы скоро освоились, посадили несколько грядок зелени, построили стол для тенниса, потребовав доски и инструмент, подвесили гамак. По утрам они делали гимнастику и расхаживали по участку, по выражению Николая Карповича, «во всем голом». Варвара Михайловна не приходила в ужас от всего этого только по той причине, что была слишком занята внутренней жизнью и деятельностью в теплице. Однажды она застала инженера Зотова целующимся со свояченицей; она сделала вид, что приняла свояченицу за жену Зотова, но сцена эта долго не выходила у нее из головы, всякий раз обдавая жаром.