Повелитель морей - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 43

У него есть свой интендант и старшины, и то, что они не выполняли свою работу, не мои проблемы. Конечно, получив письменный приказ, я бы его выполнил, не мог не выполнить, но штаб дивизиона уничтожил всю канцелярию, в том числе и печати.

А вот штаб шестого механизированного корпуса всё необходимое имел, мне выдали приказ поставить на довольствие двадцать шесть командиров штаба, включая комкора, и все три недели я их кормил. Были щи, борщи, уха, шурпа, солянка, я много что готовил. Мои батарейцы даже начали набирать вес, несмотря на тяжёлые физические нагрузки, а остальные усохли до доходяг, но это проблема их командиров и старшин, как я уже говорил.

– Это всё?

– Нет.

Я сделал вид, что лезу в нагрудный карман гимнастёрки, и достал из Хранилища газетный лист с очерком обо мне. Подойдя к столу, я положил его перед судьями.

Все трое с интересом изучили заметку, внимательно рассмотрели фотографию улыбающегося командира и перевели взгляды на меня, сравнивая. Признали, что это я и есть, и после недолгого совещания, во время которого меня даже не выводили, озвучили вердикт:

– Приказы старших по званию нужно выполнять, независимо от того, в письменной или в устной форме они даны. Суд решил понизить вас в звании до красноармейца и направить служить в стрелковую часть простым бойцом. Вам, молодой человек, нужно научиться такой вещи, как взаимовыручка. Похоже, у вас она отсутствует напрочь.

Был подписан приказ, и мне выдали направление на сборный пункт, там дальше разберутся, куда меня направить. Так что, по сути, меня освободили в зале суда. Или в хате суда? Кстати, на судей я не злился, мне даже понравилась их формулировка, может, действительно поможет?

Конвоир уже ушёл за следующим беднягой (а может, и не беднягой, может, заслуженно судить будут), а я, убирая бумаги в карман гимнастёрки, покинул хату и, поискав в деревне место для постоя, нашёл сеновал у старушки, жившей на окраине. Есть не хотелось, уже ужинал. В Хранилище я подобрал себе новенькую, не ношенную форму по размеру, пришил на ворот гимнастёрки и шинели петлицы и эмблемы стрелка, переоделся, застегнул ремень, на котором развесил подсумки с магазинами к СВТ. Винтовка тут же была, новенькая, но почищенная. Форму старшины убрал.

Прикинул свои дальнейшее планы. Мне в Смоленск нужно, я сильно удалился к югу. Вот и думаю: зачем мне входить в состав какой-либо дивизии где-то поблизости? Лучше перебраться в Белоруссию и там влиться в состав любой обескровленной дивизии. По сути, я благодарен Лебедеву и Зиновьеву: я был привязан к батарее, перевестись мне бы не дали, а тут нежданно-негаданно я получил свободу, чему, без шуток, рад. Я ещё во время выхода из окружения думал, что делать, но голова совсем не варила от усталости, и я решил отдохнуть, выйдя к своим, а там что-нибудь придумать. Однако всё решилось за меня, да ещё в самом лучшем виде. Да я везунчик. Теперь могу сам решать, где воевать, и непременно этим воспользуюсь.

Несмотря на то что сильно хотелось спать (казалось, что могу на ходу уснуть), я всё же решил не задерживаться и, покинув сеновал и деревню, побежал по полевой дороге, обойдя стоявшего на въезде часового. Охраны как таковой у деревни и не было, это ведь, можно сказать, неглубокий тыл.

Хлопнув себя по лбу (вот что значит усталость, голова совсем не варит!), я достал из Хранилища велосипед и, устроившись в седле, приналёг на педали. Километров через пять сменил велосипед на мой любимый связной «мессер», и земляной голем, пропустив санитарную автоколонну, поднял самолёт в ночное небо и направил машину в сторону Могилёва. За город, в советский тыл, там отдохну пару дней, высплюсь и пойду куда-нибудь устраиваться.

Голему я отдал приказ найти такое место для посадки, где нас не обнаружат, самолёт спрятать, развернуть палатку, в палатке меня раздеть и охранять стоянку до моего пробуждения или пока нас не обнаружат. А потом я сразу вырубился на заднем сиденье самолёта, и что дальше было, уже не помню.

Проснувшись, я понял, что големы всё же тупые роботы: раздел он меня полностью, и спал я совершенно голый, завернувшись в шинель. Палатка офицерская, в ногах аккуратно сложены форма, сапоги и оружие с амуницией. Потянувшись, я вошёл в управление големом, который находился рядом и охранял меня, и выяснил последнюю информацию по моим делам.

Итак, мы находимся в сорока километрах от Орши, Могилёв в стороне, ближе найти место посадки, чтобы она не привлекла внимания тыловых подразделений советских войск, не удалось: то место для посадки не годилось, то свидетели рядом. А когда сошлось, мы уже были далеко от нужного города. Но это не страшно. Главное, роща большая, самолёт спрятан, закидан ветками, палатка стоит, и я в ней, отдохнувший. Аж голова гудела от пресыщения сном. Кстати, а сколько я сплю? Оказалось, тринадцать часов. Нормально. Время было час дня. Сегодня, к слову, семнадцатое июля. Хм, а может, пару дней надо было с семьёй отдохнуть? Вот почему хорошие мысли опосля приходят? Всегда так.

Я выбрался наружу. Взор уже показал, что рядом находится водоём, похоже искусственный пруд (докопались до ключей, и теперь он не пересыхал), рядом – кирпичные развалины какого-то поместья. Пока я занимался зарядкой и больше часа купался (вода холодная, взбодрился), а потом завтракал, время быстро пролетело, поэтому палатку и самолёт я убрал часа в четыре дня, после чего направился ловить машину, идущую в сторону фронта; тут недалеко трасса проходила, как раз на город Орша. Оснащён я был всем, что положено иметь красноармейцу, даже плащ-палатка к вещмешку приторочена и каска на ремне подвешена. Остальное тоже на месте. Оружие в порядке, полный боекомплект – четыре гранаты: три оборонительные Ф-1 и одна противотанковая РПГ-40 в гранатной сумке.

На дороге дважды попадались патрули, приходилось прятаться в траве: вот уж с кем встречаться не хочу. И мне повезло, маршевую колонну пешим порядком вели в сторону фронта. Вот к ним, когда была остановка, я и присоединился, встав замыкающим. Тут явно всё перемешано, мало кто друг друга знает. Явные проблемы с оружием: у маршевой роты оно было только у сопровождающего командира в звании старшего лейтенанта. Остальных, видимо, планировалось вооружить на передовой. Значит, на складах уже начались проблемы с оружием. Странно, что все призванные были в форме; у многих, как и у меня, новенькая, не обмятая и не разношенная. Вот шинелей мало, едва у трети скатки имелись. Я, конечно, привлёк внимание, но не особенно сильное.

Шли мы долго. Уже стало слышно грохотание на горизонте, было заметно, что многие устали, некоторые начали хромать, видимо ноги сбили. Старлей, хромавший не меньше других (но тут, видимо, ранение сказывалось), объявил привал на полчаса и разрешил перекусить. У многих с собой была ещё домашняя еда в вещмешках.

Остановились мы у безымянной речушки шириной метров пятнадцать, а глубиной даже по колено нет. Берега и дно песчаные, была бы глубина, можно было бы искупаться и прокачать Хранилище, а то оно у меня настолько плотно забито, что кирпич не засунешь. Тут же только лежать на дне можно, и то из воды торчать будешь.

Многие бросились к речке напиться, похоже, не думал никто о такой инфекции, как палочка, скорее всего, даже не подозревали о её наличии. Я отошёл выше по течению и, напившись (а вкусная вода, только тёплая, прогретая), наполнил фляжку. Старлей также напился, черпая ладошками, и устроился в тени кустарника, наблюдая за бойцами. У него вещмешка почему-то не было, а вокруг уже жор стоял.

Я подошёл к нему и произнёс:

– Разрешите?

– Кто такой, почему не знаю?

– Красноармеец Туманов, направляюсь на передовую. Заметил вашу колонну, решил присоединиться.

– Из госпиталя? Почему с оружием?

– Нет, с военно-полевого суда. Был разжалован в красноармейцы и направлен самостоятельно на передовую.

Так и не получив разрешения, я сел рядом с лейтенантом и прислонил винтовку к ветке кустарника. Поставив перед собой вещмешок, развязал горловину. Достал каравай, нарезал его, потом вскрыл банку с тушёнкой и стал намазывать её на хлеб. Сначала старлею передал, потом себе намазал и достал двухлитровый термос с какао и две кружки.