Малышка его мечты (СИ) - Соловьева Елена - Страница 3

— Ты что, уснула?! — окрик отца вернул меня в действительность. — Отвечай, когда к тебе обращаются!

Я словно окаменела под его недовольным взглядом. Задумавшись, прослушала вопрос. И теперь понятия не имела, что ответить.

— Простите, — это все, что я могла из себя выдавить.

— Тебе ведь исполнилось восемнадцать? — спросил он, прищурившись. — Верно?

— На позапрошлой неделе, — подтвердила я.

Не было ни подарков, ни праздничного торта, ни, тем более, друзей и поздравлений. За бегство сестры была наказана я. Теперь об учёбе в городе не могло идти и речи. В этом году я закончила двенадцатый класс, и отец уже присмотрел мне место на ферме.

Он даже нашёл и отобрал подаренный сестрой сотовый. Теперь я не могла связаться с ней, если бы даже захотела. Всё достижения науки и техники в нашем доме были объявлены дьявольскими. Всё, на что согласился отец, это подержанная плазма, по которой он иногда смотрел новости. Из развлекательных передач только уроки кулинарии и шитья. Об интернете и общении в соцсетях и речи не шло. Мы с сестрой были отрезаны от внешнего мира, практически похоронены заживо в доме.

Но никому из знакомых и соседей не пришло в голову осудить отца или пожалеть нас с сестрой. Для всех в деревне он был идеалом доброго христианина и доброго отца. Ведь он в одиночку поднял двух дочерей, содержал хозяйство и уделял много времени приходу и прихожанам. Ему целовал руки и поддакивали во всем.

А отцу требовалось деньги. Прежде всего, для его мастерской.

— Я отправлю тебя к нему! — объявил отец, приглаживая бороду.

— Что?..

Я едва не упала в обморок от такой новости. Вцепилась в спинку стула и неверяще уставилась на отца. Он же это не в серьез?

— Я всегда считал тебя недалекой, но не до такой же степени, чтобы не понять суть разговора, — отец свёл мохнатые брови к переносчице. — Ты ничем не хуже своей сестры. А, может, даже и лучше. Всем скажем, что ты уехала учиться. Но для начала получу перевод.

Он довольно потёр руки. А я покраснела от унижения и досады.

— Но Михаил ждёт Лизу, это ее он пригласил в Штаты, — напомнила я, снова забыв о покорности и смирении. — Это будет обман…

— Не смей! — Отец ударил по столу с такой силой, что тот едва не развалился. — Перечить отцу страшный грех. А что до этого паршивца Мишки… Он просит в жены мою дочь, он её получит! На этом точка.

Я набрала полную грудь воздуха и покусала щеку изнутри, собираясь с силами. Для того чтобы задать новый вопрос, требовалась немалая выдержка. Но я не могла молчать, ведь дело касалось моего будущего.

Наказания уже не боялась. Не больше того, что Михаил избавится от меня, узнав, что его обманули.

— Можно прочесть письмо?

Я шагнула вперёд и протянула руку.

Отец уставился на неё, как на гремучую змею.

— Нет! — отрезал он и, изорвав письмо на мелкие клочки, ссыпал в урну. — Оно предназначалось не тебе, а мне. Учись быть скромной и молчаливой, ведь именно такой хочет тебя видеть Мишка. В этих пропитанных грехом Штатах, поди, не осталось ни одной приличной девушки, вот и приходится выписывать невест из-заграницы. Приготовь ужин, и не вздумай снова лить на сковороду столько масла. Я не Мишка, и не могу сорить деньгами направо-налево.

Сказав это, он вновь ушёл в свою мастерскую и пробыл там до полуночи. А уже на следующий день получил денежный перевод, тем самым подтверждая сделку. Сколько за меня (вернее, за Лизу) дали, я так и не узнала.

Но наверняка много, именно поэтому отец побоялся показать мне письмо. Либо в нем было написано что-то ещё. То, из-за чего отец не мог отказать Михаилу в его просьбе.

Меня продали, как живой товар. Распорядились по своему усмотрению, не спросив согласия. И пусть на дворе двадцать первый век, я все равно почувствовала себя рабыней. Меня отдали тому, кто предложил больше.

Отдали тому, в кого я прежде была влюблена.

Но каков Михаил сейчас, я не знала. Кем он стал? Насколько сильно изменился? Узнаю ли я его при встрече, ведь мы не виделись долгих десять лет…

А иногда мне казалось, будто целую вечность.

Получив деньги, отец отправил меня в город, в магазин. Купил несколько платьев, все как одно напоминавшие монашеские одеяния. Длинные, в пол, серых, коричневых и черных оттенков. Будто я не замуж собиралась, а на похороны, притом на собственные. В приданое были также куплены туфли — разумеется, черные, сапоги и трикотажные колготки.

Похмурившись, отец за руку отвел меня в магазин нижнего белья. У меня глаза загорелись при виде яркого кружева, маленьких стрингов и разнообразных корсетов, чулок, подвязок. Вот бы примерить хоть что-нибудь их всего этого изобилия. Или показать Мише…

Только представить, как скинув черное платье, я остаюсь в кружевном пеньюаре (непременно красном — ведь этот цвет так шел мне. Вот только отец считал его греховным и не позволял носить дочерям).

Краска прилила к моим щекам. Разнервничавшись, я даже не сразу заметила продавца — миловидную девушку чуть старше меня.

— Для такой красавицы у меня найдется что-нибудь особенное! — она восхищенно всплеснула руками, рассматривая меня. — Да за такую фигуру я убить готова.

— Это вы мне?

Я поморгала, словно прогоняя наваждение. Девушка-продавец казалась мне очень красивой, она просто не могла восхититься мной, сереньким мышонком из провинции. В отличие от нее, у меня не было ни грамма косметики на лице, а волосы были туго заплетены в две косы, точно я все еще школьница. А как можно рассмотреть фигуру под мешковатым платьем, вообще непонятно.

— Конечно, тебе! — рассмеялась девушка. Покосилась на отца и произнесла с легкой укоризной: — Вы можете уже отпустить ее руку. Присядьте в кресло, многоуважаемый, обычно именно там спонсоры ждут своих девушек. А мы пока пощебечем и подберем все необходимое. Хотите кофе?

Отец покраснел, точно вареный рак. Глаза его округлились, а кончик носа дернулся — явный признак крайней степени злости. Ой, что сейчас будет…

— Это мой отец, — я попыталась предотвратить катастрофу.

— Оу… — только и произнесла девушка и снова улыбнулась. — Простите, не догадалась. Обычно молодые девушки не приходят к нам вместе с отцами. Только с папиками.

— Как смеешь ты, греховная блудница! — не на шутку разошелся отец.

Могу поспорить, что девушка-продавец еще никогда не подвергалась такой словесной атаке. Отец отчитывал ее долго, со знанием дела. Он не сказал ни одного грубого слова, но так обидел, что мне стало стыдно.

— Идем! — закончив речь, он потянул меня за руку к выходу.

— Простите, — только и смогла сказать я побледневшей девушке.

В итоге в мой чемодан легло белье, купленное в сельском магазине. Белое, хлопчатобумажное, единственным украшением которого были бантики с передней стороны трусиков. Две длинные ночные сорочки в цветочек ничем не напоминали виденный мной пеньюар. Не хотелось, чтобы Миша видел меня в таком.

Да и с чего это он вообще захочет на меня смотреть? Я боялась показаться ему на глаза, хотя и жаждала этого всей душой. Но до дрожи в коленях опасалась, что он отправит меня обратно. Сразу, как узнает о подмене.

— Он просил купить тебе украшения, но это явная трата денег, — сообщил отец, наблюдая за моими сборами. — Про купальник и говорить не стоит. Вот выйдешь замуж, тогда и надевай бесовские одежды. Я в этом участвовать не собираюсь. К тому же пришлось неслабо потратиться. Чтобы побыстрее сделать загранпаспорт и визу. Еще и этот консульский сбор… Почти все деньги ушли, что этот паскудник выдал на твое приданое!

Выходит, это Михаил дал денег на поездку и мой гардероб. А я-то на секунду решила, будто это отец расщедрился. Какая глупость с моей стороны.

— Где он живет? — спросила я, стараясь, чтобы тон звучал обыденно, и отец не заметил моего явного интереса.