Иди за мной (СИ) - Семёнова Екатерина - Страница 1

— Лиатри́с! Лиатрис! — всё громче завывала на первом этаже И́льва.

И, как всегда, ничего хорошего мне это не предвещало. Я вздохнула, отложила потрёпанный журнал «Трат на содержание» и побежала вниз. От истошных криков, скрипа старой деревянной лестницы стало так тоскливо, хоть плачь. Даже щебетавшие птички за окном не радовали.

Я спустилась и застыла перед обшарпанной кухонной дверью, попыталась успокоиться: «Тише, тише, Трис. Ты же ничего не натворила. Вроде. Может, она просто так орёт, по привычке». Я закусила губу, изобразила кроткое выражение лица и толкнула тяжёлую дверь в кухню.

Сразу же на меня налетел вихрь ароматов и звуков: запах жареного мяса, подгоревшего лука, дыма из очага, шипение сковородок и бульканье кастрюль. Тёмное помещение кухни заполнял удушливый перегретый воздух. Мне мгновенно стало жарко.

Посреди этого булькающего шипящего хаоса, подперев руками толстые бока, стояла Ильва.

— Вот ты, негодница! Где тебя носит?

Хозяйка Ильва, а именно так следовало к ней обращаться, смотрела на меня с явной неприязнью. От вида её красного потного лица, плотно сжатых губ, прищуренных злобных глаз у меня сердце заходило ходуном.

— Хозяйка Ильва, я была наверху у себя, заполняла журнал, как вы и просили, — постаралась спокойно ответить я. Надеюсь, мой голос не очень дрожал.

В углу у окна на маленьком столике кухарка Ну́на месила тесто и бросала на меня такие испуганные взгляды, что окончательно стало ясно — урагана «Ильва» не избежать. Я чинно-благородно сложила руки на подоле и уставилась в пол, избегая смотреть на хозяйку.

— А ну, отвечай, куда деньги дела? — прорычала Ильва, приближаясь ко мне.

— Какие деньги? — искренне удивилась я и непонимающе уставилась на Ильву. Что на неё нашло, о чём это она, я совершенно не могла взять в толк.

— Ты думаешь, я совсем старая и из ума выжила? Ты на базар ходила? Денег я тебе сколько давала? Пять соларов! Покупок ты принесла на четыре солара. Где ещё одна монета?! — Ильва всё больше распалялась. Лицо её из красного стало уже багровым и пошло пятнами. Пальцы, толстые как сардельки, так сильно сжимались в кулаки, что побелели. «Только бы не решила этими самыми пальцами вцепиться мне в волосы». Про кулаки и думать не хотелось.

— Но, хозяйка Ильва, все солары я потратила на товары по списку, а оставшуюся мелочь отдала вам.

Обычно разбушевавшуюся Ильву ничем не пронять. Самое верное средство — молчать и ждать конца бури. Но тут я не могла не возразить, она же обвиняла меня в воровстве!

— Скидку надо было просить, глупая курица!

На курицу я не очень обиделась. Курица — птица обаятельная. И вкусная. Но вот глупой я себя считать отказывалась, поэтому надулась и отвернулась от Ильвы.

— Наказание ты неизбывное. За что только небеса мне послали такую кару? А всё доброта моя безграничная. Вот не приютила бы мать твою, где бы сейчас ты была, неблагодарная?

От упоминания мамы сделалось еще тоскливее. «Эх, мамочка, жизнь так несправедлива».

Ураган «Ильва» не отступал, ещё немного и крыши с домов полетят.

— Ты скидку просила? Вот скажи мне, ты скидку просила?! — Хозяйка дико размахивала руками и всё больше походила на взбесившуюся мельницу. Весила эта мельница ого-го, больше меня раза в два, так что пора было что-то делать для своего спасения.

— Скидку, конечно, я просила, — заявила я с готовностью. — Но, хозяйка Ильва, вы же знаете, как сильно дорожают продукты перед Великим праздником Света, а тут ещё и засуха в южных провинциях. Мясник в лавке и так продал мне солонину совсем дёшево. Сказал, «этих глаз зелёных взгляд сердце каждого смягчат».

Вспомнила я это и покраснела. При каждой встрече со мной молодой торговец мясной лавки выдавал нечто подобное, заглядывал мне в глаза и самодовольно ухмылялся. А я не знала, куда себя девать от смущения. «Знойной фигуры красивый изгиб, во мне дикий огонь распалит». Ну вот как на это реагировать честной порядочной девушке?

— Надо было ещё скидку просить! — проверещала Ильва.

Но совершенно неожиданно она успокоилась, посмотрела на меня так внимательно, как будто первый раз видела, и пробормотала себе под нос: «Ну да, давно пора уже, хоть толк будет».

Ильва отошла к очагу, небрежно махнула рукой в мою сторону и строго объявила:

— Поди прочь, непутёвая. Я с тобой позже разберусь. Имей в виду, из твоего жалования вычту.

Мой заработок — всего несколько соларов да грошей, и эти заберут. Ещё и ни за что. «Жаль, останусь в этом году без праздника. А так хочется традиционные гуляния посмотреть и попробовать знаменитые лакомства в кондитерской тётушки Грациетты».

В тягостных думах о вселенской несправедливости, я поднялась в свою комнату. Ну как комнату, каморку под самой крышей. «Тесновато, конечно, но зато я тут одна, и никто не мешает».

После скандала работать совершенно не хотелось. И вместо заполнения нудного журнала я завалилась на кровать и уставилась в потолок.

Вспомнились обидные слова Ильвы. «Да благодарная я, благодарная! И мама тоже». Она часто повторяла, как признательна хозяйке за приют. «Подумать только, мамы уже шесть лет как нет».

У постоялого двора Ильвы мама с маленькой трехлетней дочкой на руках появилась шестнадцать лет назад. Она безуспешно искала заработок и ночлег уже долгое время, вот и согласилась на несправедливые условия Ильвы — работать без продыха, а взамен еда, жильё и несколько соларов. Как рассказывала мама, она совсем выбилась из сил, да и кому нужна работница с маленьким ребёнком. А тут хоть какой-никакой угол, и самое чудесное — Лес рядом.

Ильва не прогадала: за скудную плату получила прекрасную работницу. Даже двух — я подрастала и как могла старалась помогать. А ещё мама была замечательной травницей. Она прекрасно разбиралась в растениях, могла заглянуть в душу каждой травинке, умела готовить снадобья, казалось, на все случаи жизни. Это и неудивительно. Мама редко говорила о прошлом, и меня просила поменьше болтать о своём происхождении, но она происходила из старинного рода травников и знахарей, обитавших в Лесу.

Забавно, всех девочек в роду называли в честь цветов. Маму звали Кальмия Хирита Хелоне. А я Лиатрис Лантана Хелоне. И каждое из этих имён — название прекрасного цветка. Мама рассказывала, что с детства обожала цветки лиатриса за необыкновенно красивый цвет и смешные лохматые колоски. Поэтому, когда родилась я, даже не сомневалась, как назвать дочку.

Я не помнила ничего из нашего прошлого. Когда была маленькая, постоянно выспрашивала маму, где же наша семья, почему мы одни, где мой папа. Мама грустнела от моих вопросов, отмалчивалась. И только когда я стала постарше, поведала про наш знахарский род, про цветочные имена, про жизнь в Лесу в гармонии с Природой. Про папу мама говорила мало, сказала только, что он хороший, добрый, но не может с нами быть.

Довольно скоро я перестала расспрашивать маму, чтобы не огорчать. Она и так почти всегда была печальной. Тихая, задумчивая, молчаливая, аккуратно выполняла свою работу, безропотно снося упрёки и ругань Ильвы.

Только когда мы приходили в Лес, мама оживала. Вечера стали для неё любимым временем дня, когда после изматывающей работы мы убегали гулять. Это было мамино условие, единственное, в чём она была непреклонна.

Леса мама совершенно не боялась в отличие от местных. Это была её стихия. Мама учила меня всему, что знала: разбираться в растениях, ценить их силу, наблюдать жизнь лесных обитателей. Раз за разом она приводила меня на лесные поляны созерцать, как из крошечных семечек появляются малюсенькие росточки, как эти ростки набирают силу, вытягиваются, как распускаются цветы и зреют плоды.

А в сумерках, когда становилось слишком темно для прогулок, мы возвращались домой, и я училась готовить порошки и снадобья. Как же я обожала эти посиделки! Уютная полутьма в нашей комнатке, терпкий запах сушёных трав, тихое бульканье отваров. И мама рядом. Она говорила, что в нашем роду ни у кого не было магии, даже самой простенькой. Но знахарство стало для меня подлинной магией, отдушиной и отрадой.