Пятнадцать ножевых 4 (СИ) - Линник Сергей - Страница 28

— Может, к ветеринару? — робко предложила Аня, глядя на распластавшегося на столе Кузьму.

— Ты знаешь хоть одного? Я в смысле ветлечебницы?

— Нет, — в глазах у девушки начала копиться избыточная жидкость. — А вдруг он умрет?

Но тут Кузьма решил напомнить, что коты — не люди, и жизней у него в запасе чуть побольше, чем у несчастных рабов, лишенных шерсти и имеющих смысл своего существования в снабжении благородных котиков продуктами питания. Он перевернулся на живот, с видимым усилием встал, пошатываясь, подошел к краю стола и слабо нявкнул. Типа, хватит меня уже тут держать, давай на мягкую подстилку перекладывай.

Вечером я опять поехал к Суслову. Да, неохота, а что сделаешь? За плюшки надо платить. Не бывает так, чтобы только хорошо всё время было. Дед, конечно, расклеился сильно, кашляет, хрипит, температура — тридцать семь и пять. Ни то ни се. Самая паршивая. Бледный, мокрый от пота. Пришлось лечить тем, что было. Хорошо, сейчас время благословенное, и без рецепта можно купить почти всё. Так что капалку с эуфиллином, дексаметазон и ампициллин для начала я сделал. Ничего успокаивающего не давал — он и так слабый, и без этого будет спать хорошо.

Пока капал, вышел на кухню, воды попить. Как раз и Юрий Геннадьевич приехал. Переживает, как же. Это для меня калым, а ему — работа, причем очень хорошая.

— Как он? — кивнув на дверь в спальню, спросил куратор.

— Хуже, чем утром. А где все хоть?

— В Москву отправил. Лекарство завтра будет, рейс в двенадцать сорок.

— Вот и хорошо, продолжим импортом лечить. Родственников предупредили?

— Жена и дочь в доме отдыха. Я позвоню.

Гостиница «Украина» — она пошикарнее «России». Да, там и место хорошее, и киноконцертный зал, и кинотеатр. Только вот в начале Кутузовского, в последней сталинской высотке, все это не надо. И так понятно, что крутизна — вся здесь. Довелось мне тут бывать много раз — и при советской власти, и после реставрации. От одиночных коморок метров по пятнадцать до трехкомнатных люксов с пианинами и картинами по стенам. Так что вызов сюда не впечатлил. Еще кто-то из спецконтингента захворал, только не местный, а приезжий. Честно говоря, анатомически никакой разницы. Так что поедем, полечим.

Встречал нас какой-то помощник захворавшего, лет тридцати пяти, в сером костюмчике, расстегнутом ратиновом пальто, пыжиковой шапке. Причем, не в лобби даже, а на ступеньках. Подлетев к Геворкяну, он что-то затараторил. Я не прислушивался. Оно мне надо? Моя забота — чемодан таскать, уколы делать, а слушать — дело Ависа Акоповича. Вот как раз ему за это деньги платят.

Когда там сдали эту гостиницу? Лет двадцать пять назад? Недавно совсем, казалось бы, а упадок уже чувствуется. Самое начало, но есть. Где-то трещина на штукатурке, в лифте панель деревянная отошла немного, а все вместе говорит, что расцвет прошел. А как в коридор вышли, так сразу вспомнился отель «Оверлук» из «Сияния». Благодаря Ане я этот фильм просмотрел раз десять, не меньше. Прямо ждать невольно начал, что сейчас появится мальчик на велосипеде. Или близняшки.

Помощник подошел к двери, дернул ручку — и замер. Снова подергал, потом заговорил:

— Андрей Петрович! Это Пылевич! Откройте! — и, не дождавшись ответа, затарабанил, сначала робко, но с каждой секундой всё быстрее. — Товарищ Гальков!

Повернулся к нам и я увидел в его глазах рушащуюся карьеру. Как же, не выполнил поручение, не предусмотрел, не обеспечил. Куда там Стенли Кубрику, отечественный хоррор покруче будет.

— Он там!.. Надо дверь вскрывать!

Дежурная по этажу прониклась серьезностью момента, и метнулась за запасным ключом. Не прошло и минуты, как замок был отперт. Но дверь так и не открылась. Всё еще надеющийся на чудо Пылевич нажал было плечом, но смог только чуть приоткрыть проем, выторговать буквально малюсенькую щелочку, в которую он немедленно уцепился руками. От натуги он даже громко испустил газы, но не обратил на это никакого внимания, повторяя тщетные попытки проникнуть внутрь.

Всё это продолжалось секунд десять, не больше, потом мы с Валентином отодвинули в сторону неудачливый таран и приступили к делу самостоятельно. Пока к нам присоединился подошедший милиционер, дежуривший в лобби, мы смогли раздвинуть щель до размеров, позволяющих проникнуть в номер не очень крупному коту.

Вместе с ментом мы провозились еще с минуту. И только после этого дело вдруг сдвинулось с мертвой точки. Одним рывком мы сдвинули преграду, и путь оказался свободен. Всему виной был Андрей Петрович. Это он лежал баррикадой сразу за дверью. Упал партийный, или какой там еще ответственный работник крайне неудачно. Своей полуторацентнерной тушей он лег на пороге, при этом правым боком уперся в некстати открывшуюся дверь в ванную. Наглухо закупорил.

Спасать было некого. Товарищ Гальков был мертв самым категорическим образом. Перед смертью он безбожно квасил, о чем свидетельствовали пустые бутылки из-под «Посольской», две штуки по ноль семь, дополненные густым запахом перегара, смешанным с блевотой, щедро покрывшей пол и постель, а также физиологическими отправлениями, донести которые до унитаза покойный не потрудился. Что послужило причиной того, что поутру организм Андрея Петровича решил истечь зловонной рвотой, нам было неизвестно. Но исторгал он ее обильно, ибо дурно пахнущая жижка большой лужей растеклась по полу, безнадежно испортив казенный ковер, и придав витавшему в номере тошнотворному аромату особую гадкую нотку.

Смерть, она только в кино красивая. Там режиссер долго выкладывает вместе с исполнителем самую драматичную позу, следя за тем, чтобы не испортить прическу и грим. А в жизни вот так — пузом кверху, в обоссаных семейниках и с нелепо вывалившейся сизой мошонкой. Никакой драматургии момента. Впрочем, всё это не помешало заревевшему белугой Пылевичу упасть на грудь тела своего бывшего начальника и запричитать в лучших традициях плакальщиц. Кто ж его знает, может, он карьеру строил не самым популярным в Союзе способом?

— Что здесь, товарищи? — раздался уверенный в своих правах голос и нас с Валентином мягко, но вполне решительно отодвинул в стороны какой-то хрен в сереньком костюме, точно таком же, как у помощника Галькова, портящего свой экземпляр чиновничьей униформы в полуметре от нас. — Прошу посторонних немедленно покинуть помещение, — и посмотрел на нас как на главную помеху строительства социализма в Сомали.

Чекист, конечно. Поленился вместе с ментом прийти? Или по чину не положено? Не важно. Начал локализовать ситуацию. Милиционер схватил Пылевича за ворот пальто и весьма бесцеремонно потащил в коридор. Впрочем, на нас управы у парня с горячей головой и холодными руками не нашлось. Ибо в дело вступил доктор Геворкян. Самого главного начальника вот этого хлопчика недавно на моих глазах из комнаты выпроваживал, а с этим и вовсе походя справится.

— Вы, товарищ, занимайтесь своей работой, а мы приступим к нашей. Смерть еще не зафиксирована.

Ну и началось. Без зазрений совести оттерли казенным полотенцем места для электродов, сняли изолинию на ЭКГ. Чекист потрошил Пылевича. Гальков оказался вторым секретарем какого-то обкома или крайкома, не разобрал. Пить ему по состоянию здоровья было категорически нельзя. Понизив голос, помощник начальника поведал о профессиональном заболевании ответственного работника, от которого тот пытался лечиться с помощью эсперали. Позавчера после неприятностей по работе Гальков сорвался, а потом заперся у себя в номере и никого не пускал. Вот сегодня утром верный ассистент постучал в дверь и услышал, как Андрей Петрович рухнул на пороге.

Вот она обратная сторона торпед. Мотивация к выпивке растет и растет, происходит срыв. Человеку уже все равно, что у него в тело вшита порция дисульфирама. А если еще догнаться снотворным... Я повертел в руках пачку таблеток, что лежали на тумбочке — вместе с водкой в организме образуется смертельный коктейль. Нет, не действуют торпеды без психотерапии и групп поддержек. С мотивацией, личностными изломами надо тоже работать. Одной химией не спасешься.