Притворная дама его величества (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 11

Служанка ушла, тоже не заперев дверь, а я так и не смогла заставить себя лечь в кровать-гробик, несмотря на то, что грела жаровня и в комнате стало немного — совсем немного, но теплее. Дело было не в гробике, а в том, что у меня и так уже начинало чесаться тело. И голова, и это было ужасно. Я говорила себе, что это психосоматика, что надо просто отвлечься и перетерпеть, но терпеть было сложно из-за неудобной позы: жесткий деревянный стул ни в каком веке не предназначен для сна. Даже сидения автобуса и плацкарт нельзя было сравнивать, или я просто отвыкла?

Я вертелась, хныкала, мне было физически нехорошо и даже на глаза навернулись слезы. От усталости, решила я, и все-таки запоздалый стресс. Плюс то, что мне неудобно и при этом хочется спать, что я наелась, откровенно сказать, какой-то жирной дряни и от нее меня мутило, плюс то, что мне хотелось укрыться, но решиться даже вытащить одеяло я не могла. 

Подумав, я встала и выволокла из-под кровати жаровню — выпинала ногами, чтобы не обжечься, и очень некстати вспомнила, что читала о дамах в красивых платьях. Камин, искра… 

Почему я не подумала раньше? Почему только в этот момент у меня в голове что-то щелкнуло? То, как бедняжку Маризу гоняли и били по щекам в замке — без разницы, что в тебе течет графская кровь, а не такие они уж тут и поклонники аристократии…

— Эй! — заорала я на весь коридор, помогая себе мощными ударами ногой в дверь, наплевав на то, что перебужу воплем и грохотом половину гостей. — Эй, девка!

Наверное, мне бы кричали так же. Точнее, той Маризе, которой не посчастливилось родиться той, кем она родилась. Девка, подай, принеси, получи оплеуху, проглоти ее и разноси туфли. Насколько это было нормально — испытывать сострадание к собственному телу и отделять его от собственного ума, я старалась не думать.

Но познания об обращении с прислугой у меня ограничивались сериалами, и то зарубежными фэнтези, ни на одну отечественную поделку не хватило не то что меня, но и мою помощницу по хозяйству, а вот к ее «Игре престолов» я относилась весьма снисходительно. 

— Девка! Эй! Кто-нибудь, чернь ленивая!

Мариза, фамилии которой я не знала, и Адриана де Аллеран показала свой довольно паршивый нрав и зычный голос. Я легко перекрикивала двигатели дизельных фур и заставляла шевелиться сонных гастарбайтеров.

— Что желает ваша милость?

Моя милость алчно усмехнулась. Мою милость переклинило, зато я теперь понимала, откуда такие перепады в моем настроении. Я их то ли никогда не испытывала, то ли забыла с возрастом, и внезапно выяснилось, что справляться с ними не так уж и просто.

Девушка, которую я раньше не видела, и на мгновение мне ее стало жаль, стояла передо мной, покорно склонив голову. 

— Во-первых, принеси мне соломы свежей, сухой, накидай на пол. — Я решила, что лучше жуки, чем иная живность. — Что смотришь, не знаешь, что свежая солома придает свежий цвет лицу?

Это был бред, причем отвратительный. Но бреду верили даже в мои просвещенные времена. Я видела, что продают в инстаграме, да и вообще в сети.

— Сейчас сделаю, ваша милость.

— Стой. Видишь это? — я потыкала в сундук пальцем. — Там платья. Приносишь сюда еще пару жаровен. Растапливаешь их. Сверху кладешь металлические листы. Есть металлические листы? Большие. Спроси на кухне. На эти листы кладешь платья по очереди и ждешь, пока они хорошенько прогреются, но следи, чтобы они не сгорели. Поняла?

Девушка кивнула. В ее глазах я читала: «Ее милость умом тронулась».

— После того, как обработаешь… я хотела сказать — прогреешь, складывай на солому. Не в сундук и не на кровать! С сундуком сделаешь так: анис, герань, базилик, шалфей, есть что-нибудь?

— Герань у хозяйки есть, ваша милость.

Бедное дитя, показалось мне, привыкла иметь дело с умалишенными. Точно знала, что перечить не стоит. Это только начало, не сдержала усмешки я.

— Тащи все… Неси все. — А мне следовало выбирать выражения. Когда маску Маризы мне позволено было снять, Мария Успенская словно забыла, где она находится. Я тряхнула головой и подумала, что горничная все равно пропустит это мимо ушей. — Я заплачу. Берешь сундук, вымываешь его, потом затираешь геранью… берешь листья и трешь, трешь, — я показала как, а несчастная девушка побледнела так, насколько это было возможно рассмотреть в полумраке. — А после того, как сундук провоняет, складываешь платья и пересыпаешь листьями герани. Поняла?

Девушка кивнула.

— Как тебя зовут?

— Анаис, ваша милость.

— Хорошо, Анаис. Я тебе заплачу. А еще заплачу, если ты приготовишь мне ванну.

— У нас нет ванны, ваша милость. Господа в городские бани ходят. Вашей милости туда ну совсем непотребно.

Моя милость, выходит, чесаться должна, хмыкнула я. Но какой-то должен быть выход? Хотя бы… да, почему бы и нет, начать с малого. Анаис вместе с другой служанкой притащила одну жаровню, потом вторую, потом явился толстый вонючий мужик, судя по всему, повар, он тащил лист железа, и хотя я наивно предположила, что это что-то с кухни — нет, лист был явно откуда-то из другого места, но тоже с жирными пятнами. Платья мне было жаль, но себя жальче. Я к тому времени уже успела кое-как разобрать уложенные волосы и то, что мужик вылетел, как будто ему углей насыпали в штаны, списала на то, что я была простоволосая.

Я дождалась, пока девушки разложат первую партию платьев — все же моя семейка не поскупилась хотя бы на это — и приказала помочь мне раздеться окончательно. Анаис, очень смущаясь, испросила разрешения остаться второй девушке — Жюли, я позволила. Помощь была кстати, девушки работали споро, я только кусала губы и молилась, как умела, чтобы вшей не было на них. Но, понаблюдав, поняла, что служанки не чесались вовсе, и что это значило, как объяснить, я понятия не имела. Прислуга чаще ходила в эти городские бани? 

Я же осталась в одной рубахе. Было холодно, но то, что я задумала, того стоило.

Как Анаис и Жюли ни старались, запах паленого я почувствовала. Успела подскочить и сорвать тлеющее платье, затоптала его ногами, и вид у меня, наверное, в этой непонятной рубашке был очень потешный, а затем случилось то, что я не сразу смогла понять.

Анаис вскрикнула и закрыла рот рукой, Жюли, которая разложила пострадавшее платье на жаровне, с воем кинулась ко мне в ноги. Я шмякнулась на грязный пол, отбив себе колени, и зажала ей рот. 

— Не ори, — прошипела я. Не хватало еще, чтобы сбежалась половина этого рассадника блох. — Пожара же не случилось.

— Ваша милость разгневалась, — прохныкала Жюли, — ваша милость топтала ногами платье.

— Да? — переспросила я и только теперь поняла, как она истолковала мое поведение. Барышня изволили сорвать платьишко с жаровни и в гневе топчут его ногами, мол, отработанный материал. — Невелика потеря. Отцепись от меня и иди следи, чтобы не сгорело и остальное вместе с этим борде… кабаком.

Быть собой было очень легко. Если две курочки и решат рассказать кому-то, то им не поверят. Я выдохнула, рассмотрела два платья из бархата, которые уже успели пройти дезинфекцию… в такой темноте я не видела никаких насекомых. Кипячение, подумала я. Кипячение в каком-то отваре, может, с тем же анисом или с чем-то еще. К моему великому, как я теперь поняла, сожалению мне никогда не приходилось уничтожать вшей дедовским способом. В пионерских лагерях, где была я и были вши, нас мазала медсестра каким-то составом, а уже позже, когда пару раз я цепляла незваных гостей, ночуя во время поездок в дрянных мотелях, под рукой все равно были аптеки и знающие провизоры.

Я не знала, сколько прошло времени. Час, два, может, три, но девушек никто не хватился, а ко мне никто не заходил. Кучер, который меня привез, словно испарился или напился, и я была благодарна мирозданию хотя бы за то, что дало мне передышку. Она была мне очень нужна.

Я попросила принести мелкий гребень и отошла подальше от платьев и соломы, пока девушки мыли сундук. В комнате теперь было адски жарко, Анаис и Жюли страдали, утирали то и дело пот, я же, наоборот, грелась от души, понимая, что новая возможность появится у меня очень нескоро.