Срок приговоренных - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/69
• Следующая

Если это не сотрудники ФСБ, то почему его так упорно ищут? Почему используют уголовников? На Нодара мог выйти только очень крупный авторитет, которого тот должен был послушаться. Если такой человек, как Нодар, признавался, что боится за жизнь собственных детей, то получается, что угрожавший ему был не просто опасен, за ним стоят реальные исполнители, которые могли причинить зло кому угодно – даже такому влиятельному человеку, как Нодар. И почему, почему они с таким остервенением преследуют его? Неужели из-за этих проклятых паспортов? Неужели именно из-за них? Но что это за тайна, если для ее сохранения не пожалели жизни стольких людей?! Виноваты деньги или политика? А скорее и то, и другое.

Он снова повернул голову и взглянул на часы. Время! Резо подвинул к себе телефонный аппарат, набрал номер. Первый звонок, второй. Трубку взяла девушка. Голос показался незнакомым, но это было сейчас не самое важное.

– Здравствуйте, – торопливо сказал Резо.

– Здравствуйте, – удивилась она, – вам кого?

– Мне? – От волнения он вдруг забыл, что именно должен сказать, и выдавил из себя: – Мне нужен телефон.

– Какой телефон? – переспросила девушка. – Вы не туда попали.

– Подождите, – он вспомнил, что именно ему говорил Нодар, – это говорит Пятый.

– Кто? – на всякий случай переспросила она.

– Пятый, – подтвердил он.

И тогда она сказала номер телефона. Ничего не спрашивая, ничего больше не уточняя. Просто четко и аккуратно назвала номер, дважды повторив набор цифр. И сразу отключилась.

Резо вздохнул. Положил трубку, немного подумал. Тактичные хозяева оставили его одного. Резо вспомнил все, что говорил ему Нодар. Если его так обложили, иного выхода нет. И он, подвинув к себе аппарат, медленно набрал номер. Трубку долго не брали, но затем раздался уверенный мужской голос:

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, – торопливо сказал Резо, – мне нужен адвокат Чепиков.

– Вы, наверно, перепутали, – услышал он в ответ, – здесь проживает адвокат Чупиков.

– Да, – согласился Резо, – мне нужен Чупиков.

– Тогда я вас слушаю. Кто это говорит?

Резо помедлил. В эту секунду, возможно, решалась его судьба. И судьба стариков, от которых он звонил. Если Чупиков уже втянут в преступный круг и Демидов хотел подставить адвоката, чтобы тот вошел в его доверие, то участь всех троих решена. Даже четверых, так как Вера тоже будет считаться опасным свидетелем. Но сидеть дома и ждать, когда тебя убьют, еще более глупо. Демидов не стал бы врать, подставляя адвоката. Резо вспомнил лицо офицера, его голос. Нет, он не врал. И Резо решился.

– Кто говорит? – снова спросил адвокат.

– Это друг Демидова, – ответил Резо, – мне нужно срочно с вами встретиться.

– Какой друг?

– Я вам все объясню. Вы можете сейчас приехать?

– А вы сами не можете приехать ко мне в консультацию? Я буду там через сорок минут.

– Нет. И это не телефонный разговор. Я назову вам адрес, и, пожалуйста, приезжайте. Это очень важное дело, – стараясь говорить как можно более убедительно, сказал Резо.

– Вы друг Демидова? – на всякий случай переспросил Чупиков.

– Да. Он рекомендовал обратиться к вам. У меня действительно очень серьезное дело. Можете назначить любой гонорар, – сказал на всякий случай Резо.

– Я думаю, мы договоримся, – засмеялся адвокат, – хорошо. Я приеду через полчаса. Давайте адрес.

Резо назвал улицу и дом. Но не стал уточнять номер квартиры.

– А квартира? – спросил адвокат.

– Я вас встречу, – предложил Резо, – держите в руках газету. И скажите, как вы будете одеты.

– Обычный серый костюм. Голубая рубашка.

– Я вас узнаю, – пробормотал Резо, – до свидания.

Он положил трубку и в очередной раз бросил взгляд на часы. Может, на этот раз ему все-таки повезет?

Прежде чем сесть в свою машину, я осмотрел ее, на всякий случай заглянул и под автомобиль. Я предcтавлял себе, как можно устроить небольшую аварию, сделать так, чтобы моя поездка домой была последней в моей жизни. Хотя моя машина все же припаркована на служебной стоянке, и вряд ли Облонков или те люди, что стоят за ним, успели бы так оперативно сработать. А главное, устраивать взрыв там, где почти наверняка можно капитально засветиться. Запутаться так, что потом не ответишь ни на один вопрос прокуратуры. Одним словом – влипнуть наверняка.

Но я все равно проверил свою машину и выехал со стоянки спокойно. Если бы за мной следили, я бы что-то заметил. Ах, если бы они за мной следили, я бы вспомнил, что дома остался Виталик, и, возможно, поехал бы туда, чтобы успеть предупредить своего друга. Но за мной никакого «хвоста» не было. Я несколько раз проверил. Все было чисто. Получалось, что я мог ошибаться относительно шагов и самого Облонкова, и тех, кто стоит за его спиной. Одного из них я знал, и Облонков должен был понимать, что если я слышал их разговор в туалете, значит, могу догадаться и о его собеседнике. Он не знал, насколько подробно слышал я их разговор. Но он уже понимал, что я о многом догадался и успел рассказать об услышанном Семену Алексеевичу. И, наконец, я мог догадаться, почему убили Семена Алексеевича. А значит – был опасным и крайне нежелательным свидетелем.

Пока я сидел в машине, пистолет лежал на переднем сиденье рядом со мной. Если они решат, что меня удобнее всего убрать по дороге домой, то явно просчитаются. Я неплохо стреляю, и им придется ловить меня на неожиданности. Или еще лучше – на светофоре. Но за мной никто не следил. И я решил, что у меня пока есть время. И поехал к Алене. Заехав в знакомый двор, я попросил соседских мальчишек последить за моей машиной и, оставив автомобиль во дворе, отправился в свою бывшую квартиру.

В последние дни я как-то стал мягче, добрее к бывшей жене. Да и она резко изменилась. Господи, почему обязательно должно случиться несчастье, чтобы люди осознали, как мало они живут на белом свете! Мы все такие хрупкие, беззащитные и так зависим друг от друга. Почему только перед лицом беды мы понимаем, как необходимо относиться друг к другу по-человечески. Наверное, это оттого, что мы много суетимся, так напряженно живем. Летим по жизни, будто обречены на вечность. А на самом деле живем-то по-настоящему всего двадцать – двадцать пять лет. Это если считать от тех лет, когда, собственно, становимся вполне взрослыми, и до пятидесяти, когда подступающие болезни заставляют нас больше думать о своем бренном теле, чем о воспарении духа и об удовольствиях, в частности, и об удовольствии общения. Я уже не говорю о том, что некоторым приходится умирать именно в этом счастливом возрасте.

Человечество, увы, заражено вирусом безразличия. Безразличия к собственной жизни, к судьбам окружающих нас людей, к судьбам нашей планеты. Мы живем как во сне. И когда приближается смерть, вдруг в последний день с ужасом понимаем, что вся наша жизнь была долгим и тусклым сном, что прожить ее надо было совсем иначе.

И вот моя собственная жизнь не стала такой. И это чудо случилось со мной из-за болезни Игоря, после которой и началась моя новая судьба, о которой я вам рассказываю.

Приехав к Алене, я узнал, что сегодня у Игоря опять болело сердце. Он лежал в своей комнате, и сестренка, сидевшая рядом, со страхом смотрела на него. Я вошел в комнату и взглянул на Игоря. Писать об этом невозможно – страшно и не нужно. У него были такие все понимающие глаза. Если хотите знать, что такое настоящий ад, – загляните в глаза больного ребенка. Вашего ребенка. А вообще, лучше никому и никогда этого не видеть. Зрелище не для слабонервных! Я стоял и чувствовал, как у меня все дрожит внутри. И лицо начало дрожать. Игорь, видимо, что-то понял. Он улыбнулся и спросил:

– Как у тебя дела?

– Все хорошо, – ответил я чужим, незнакомым голосом. – А у тебя?

– Ничего, – пожал он плечами, – сердце немного болит. Но мама говорит, что все пройдет. Мы уезжаем в Германию.

– Я знаю. Все будет хорошо, – сказал я идиотскую фразу, сказал и подумал, что успокаиваю себя, а не его.

• Предыдущая
• 42/69
• Следующая