Боевые репетиции (СИ) - Иванов Михаил - Страница 3

— Первую скрипку в нем должна сыграть матрицирование.

Короткое молчание. Видимо, начитанный собеседник мысленно перебирал все известные ему источники.

— Было. Намек имелся у Стругацких, а потом его развили. И не только мэтр Звягинцев — если не ошибаюсь, он был первым — но и другие. Например, Александр Юрьевич Романов, "Человек с мешком". Не матрицирование в строгом смысле, но нечто близкое…

Рославлев вскинул ладонь вверх в останавливающем жесте.

— Достаточно, но, как мне кажется, должно быть нечто не вполне в стиле Звягинцева. Человек-матрикатор, работающий сам по себе, без техники. И граничное условие: матрицированию поддается лишь то, что он видел своими глазами.

Ответная реплика заставила еще раз увериться в том, что Мефодий Исаевич — великолепный аналитик.

— Тогда, Алексей Владимирович, сразу же вижу принципиальное ограничение. Если матрицирует человек, а не механизм, то в случае смерти этого человека — конец партии, эта скрипка уходит со сцены и предается за кулисами беззаботному пьянству.

— Еще раз стоп, с вашего позволения. Самолет подадут, как понимаю, через пару часов; этого времени нам не хватит даже для перечисления всех подводных камней. Но я, с вашего позволения, обозначу некоторые следствия из этого основного положения. Первым вижу то, что для главного героя (как понимаете, он и будет матрицировать) потребуется длительная подготовка перед переносом. Он должен собрать коллекцию предметов для копирования. Причем не только оружие или, к примеру, рации. Нужны средства производства таковых, поскольку матрикатор не вечен. Вот вам вторая скрипка оркестра.

Улыбка Мефодия Исаевича содержала обаяние и одобрение в равном (очень большом) количестве.

— Вы очень точны в сравнениях. У вас обширные познания в музыке.

— Ваша оценка незаслуженно высока. Я из музыкальной семьи, но сам такими способностями обделен… Роялем вижу вот что. Как вы и сами знаете, наиважнейшей частью оружия является голова его владельца. Должен признаться: выражение краденое.

— Как же, известно, — тонко улыбнулся собеседник, — Уланов, цикл "Разведчик".

Рославлев еще раз отметил высочайшую эрудицию сидящего рядом товарища по несчастью, а вслух продолжил мысль:

— Вы правы, и отсюда следует: без обученных людей все матрицированное железо абсолютно бесполезно и даже вредно.

— Вредно?

— Вы не ослышались. Взять, к примеру, танк Т-72. По тогдашним временам… ну, сами понимаете, какая это техника, но эти машины бросят, как только у них кончатся горючее или боеприпасы. Или поломка случится. А если наводчики плохо обучены, то и снаряды тоже будут лететь, куда нечистый пошлет…

При этих словах губы Мефодия Исаевича искривила непонятная гримаса.

— …А реальные умения танкистов РККА того времени вы, думаю, и сами представляете. Радио ни танкисты, ни летчики не будут использовать вообще: это запретят. Чтобы оно не отвлекало в бою. Было такое распоряжение. Техника будет захвачена финнами; сами-то они не сильны в ретроинжиниринге, а вот немцы — очень даже. Ко всему этому: снова потери, и снова медленное продвижение, а как раз этого и надо избегать всеми силами. Результат: Германия к началу действий против СССР будет еще сильнее, чем в той истории. И против наших буду сражаться немцы на трофейных танках Т-72. Или, самое меньшее, на их аналогах, намного более продвинутых, чем даже новейшие по тем временам "тройки" и "четверки". Каково?

Вопрос был явно риторическим. Рославлев продолжил:

— Резонный вывод: нужно обучение. Нетрадиционные средства, вроде как передачи готовых знаний в головы… не рояль даже, а орган, но качество обучения при этом… Знать и уметь — не одно и то же.

— Тоже известный тезис. Сварог из соответствующего цикла Бушкова. Помните?

— Как же, читывал. А так как обучение даже армейского корпуса одним человеком — вещь нереальная, то… не уверен, что эта задача вообще имеет решение.

— Я и сам знаю, что эта задача не имеет решения. Но хотел бы знать, как вы ее собираетесь решать. Шутка, как понимаете.

Все это было сказано с очаровательной улыбкой. Рославлев улыбнулся в ответ.

— Струнная часть оркестра этим не исчерпывается. Нужно обучение не только солдат, но и старшего офицерского — или командирского — состава. А тех скорее надо не учить, а переучивать, да при их яростном сопротивлении.

— Почему вы пришли к такой мысли?

— Потому, что абсолютное большинство старшего командного состава — выходцы из Гражданской войны. Нули в технике, отрицательные величины во взаимодействии войск. Между тем и то, и другое искусство в первую очередь надо продемонстрировать иностранным наблюдателям.

— Вы уверены, что таковые будут?

— Абсолютно уверен. Но и это не все.

При этих словах на лице собеседника мелькнуло и в кратчайшее мгновение погасло удивление.

— Да-да, не все. Есть еще возможность. Не рояль, а, скажем, труба с валторной. Флот.

— О, я понял вашу мысль. Нанести удар по Финляндии силами флота. Атака напрямую на Гельсингфорс.

— Вот именно. Подавление береговых батарей ракетами. Броненосцы береговой обороны — туда же. Предварительная разведка минных полей. Их могут и не выставить, но предвидеть такую возможность штаб обязан. В чисто военном смысле вполне выполнимо. Но цели может не достичь.

— Развивайте мысль, прошу вас.

— Извольте. Гитлер — не моряк. Ефрейтор сухопутных войск с соответствующим опытом, напоминаю. Сухопутный удар непреодолимой силы — это он воспримет правильно. Успех СССР в морской операции он припишет скорее разгильдяйству и устарелости финского флота, чем силе советского. То есть при всей успешности операция окажется бессмысленной.

— Положим, у фюрера есть квалифицированные советники. Рёдер, Дёниц… да мало ли их.

— По персоналиям готов сходу возразить. Дёниц — подводник. Отдать ему должное: настоящий командир подводного флота, хотя и ярый нацист. Иначе говоря, во флотских операциях с участим надводных кораблей понимает… ну, не сказать, чтоб очень, хотя в его полное невежество не верю. Рёдер — другое дело, но и то: да, участвовал в бою у Доггер-банки и в Ютландском сражении, но отнюдь не в качестве адмирала. А в дальнейшем у него были больше кабинетные должности. К тому же к сороковому году он подпортил отношения с Гитлером. Так что в данном случае задача флота видится скорее вспомогательной. Хочу также заметить…

Увлеченный альтернативщик цитировал, пересказывал, спорил. И вдруг замечательный разговор прервался.

— Дражайший Алексей Владимирович, нам с вами придется, похоже, отставить наш разговор. Но, если не возражаете, мы его обязательно продолжим. Буду откровенен: ваши доводы поколебали мою убежденность в невозможности этого варианта. Обещаю с вами связаться, когда буду в ваших краях. Вы ведь, судя по выговору, москвич? Я так и думал. Предполагаю, что смогу дать вам полезные советы, и даже нечто большее…

Последние слова были не просто непонятными. В них содержалось что-то, вызывающее тревогу. Но причину этого инженер угадать не мог.

— …Кстати, вот моя визитная карточка.

На ней красовались фамилия Тофилев, а также имя и отчество милейшего собеседника. Разумеется, там номер сотового, электронный адрес. В качестве должности напечатано было лишь два слова: "Руководитель отдела". Это было весьма непривычно. И еще смутно неприятные ассоциации вызывала фамилия.

— К сожалению, не могу ответить тем же на вашу любезность, Мефодий Исаевич. Свои визитки все истратил, а что до сотового, то я не всегда в зоне доступа. Работа такая. Однако…

Алексей Владимирович извлек потертый блокнот, быстро написал на чистом листке свои координаты, вырвал его и вручил обаятельному собеседнику.

— Тогда до связи.

И с широчайшими улыбками эти двое расстались.

Инженер Рославлев совершенно не был уверен, что это знакомство продлится. Но он в любом случае был намерен развить свою идею, даже если ей не было суждено дойти до логического конца, то бишь до публикации. А поскольку основная работа отнимала время, то лишь через месяц идеи обратились вполне осуществимым планом. И надо ж было случиться такому совпадению: в тот самый день на электронную почту свалилось письмо от Мефодия Исаевича. В нем после надлежащих приветствий и напоминания о том самом увлекательном разговоре в аэропорту выражалась надежда, что мысли, которые высказывал тогда Алексей Владимирович, получили должное развитие до той стадии, когда о них можно поговорить. И как раз такой разговор предлагался.