Волхв (СИ) - Земляной Андрей Борисович - Страница 4

— Понимаешь, самому Витьке, это вообще не нужно. Ни славы, ни наград. Всё что ему нужно, он с лёгкостью добудет хоть здесь, хоть в Африке. А делает он это всё только потому, что ему страна дорога. И он реально много делает для нас. Ты вот хочешь, чтобы он делал ещё больше… А мы сможем это всё переварить? Не захлебнёмся? Знаешь эту историю с новой Волгой? Под неё купили завод у гансов. Нормальный такой завод. Хоть танки выпускай. Но уговорили тебя и меня новые машины на нём делать. Мол торговля задыхается. А этот… — Брежнев тяжело вздохнул. — Пришёл с папкой, в которой состояние наших дорог. И сколько мы теряем машин из-за аварийности в год, и столько ресурсов тратим на обслуживание машин. И какие схемы проворачивают дорожники чтобы пилить бюджеты. И доказал, как дважды два, что нам нужны не Волги, а катки, грейдеры и всё остальное что нужно для укладки дорог. А завод… завод пусть делает внедорожники пока нормальные трассы не построили.

Тот разговор Косыгин запомнил хорошо. И в первую очередь потому, что в первый раз столкнулся с тем, что человек не рвался на какие-то управленческие позиции и высокую зарплату, а делал это в силу каких-то внутренних убеждений. И вопрос с усвоением новых вводных был действительно непраздным.

Сотни управленцев уже понизили в должности потому что они не справлялись с новыми задачами, которые никак не вытекали из их предыдущего опыта. Их место занимали совсем другие люди. Не искушенные в аппаратной борьбе, а технари и работники с «земли». Возможно с годами они пообтесаются в коридорах, и станут более терпимыми к аппаратным играм, но пока, руководству приходилось постоянно сглаживать противоречия между технарями и управленцами.

Но у Косыгина была совсем другая проблема. Корабль под названием СССР уже довольно заметно отклонился от маршрута, которым шёл после Сталина. И дело вовсе не в развитии кооперативного движения, которое задушил Хрущёв. Изменилась вся политика страны включая глубинные, целеполагающие слои.

Прекратилась помощь компартиям, соцстранам и вообще экономическая стратегия стала жёстче. И если раньше можно было уверенно сказать, что СССР опора всех социалистов и коммунистов, то теперь, им нужно было очень постараться чтобы получить хоть копейку помощи. А как только Союз ушёл с рынка продажи государственных идеологий, сразу сбавили обороты США, и Европа. И тут неожиданно выиграл именно СССР. Потому что невозможно соревноваться с конгломератом европейских стран, и США. Ни в военной сфере ни тем более в экономической. И вместо того чтобы проигрывать за большие деньги, Союз стал проигрывать бесплатно, чем прежде всего облегчил жизнь своих граждан. Пошли вверх зарплаты учителей и врачей, инженер стал не изгоем, а уважаемым членом общества, а торгаши, сидели тихо, или просто сидели, получив свой пятерик, и запрет на работу в сфере торговли.

Происходили и другие подвижки в обществе, словно сквозь всю страну прорастало что-то новое, и неведомое.

И ведь вот только-только экономический механизм устоялся после реформы 66–70 года. Собственно, реформа была не особо глубокой, и прежде всего была направлена на стимулирование рабочего класса. Предприятия получили возможность оставлять у себя гораздо больше средств на материальную поддержку работников, что сразу привело к росту производства примерно на семь процентов в год. И вот новые изменения…

Реформы Николаева, если там можно выразится, уже дали годовой прирост в пять процентов, и это без всяких постановлений, и приказов. Просто там подвинули, тут прикрутили, и то, что отдавало пар в свисток, начало работать. И всё это без участия правительства страны.

А председатель правительства очень не любил чего-то что находится вне его контроля. Вот поэтому он и хотел, чтобы Николаев, поучаствовал в работе правительства. Пока как заместитель председателя госкомитета по науке и технике, что вообще — то было очень и очень весомо в плане карьеры. Но, конечно не для начальника управления при Верховном Совете.

— Да… — Протянул Косыгин, задумчиво перебирая докладную по Николаеву лежавшую на столе. — Парню двадцать два, а у него всё есть, и даже более того. — Он поднял трубку, и набрал по памяти четырёхзначный внутренний номер.

— Пётр Семёнович? — Зайди пожалуйста.

Давний соратник Косыгина, матёрый аппаратчик Пётр Семёнович Радищев, уже через минуту входил в кабинет Председателя правительства. Они давно были на «ты» ещё с пятидесятых годов, и несмотря на сложившуюся разницу в положении, оставались близкими друзьями. Кроме того, Пётр Семёнович, был вхож в кабинеты очень разных ведомств, и порой приносил весьма ценные сведения, помогавшие принимать решения.

Косыгин дал ему почитать объективку на Николаева и коротко рассказал об имеющейся проблеме.

— Понимаешь, Лёня-то знает, куда рулит, но никому не говорит. А я тоже хочу знать. Ну и парень этот, интересный. Тоже было бы неплохо его к нашим делам пристегнуть. Он конечно и так в них по уши. Но я хочу, чтобы было не как он хочет: Прибежал, что-то сделал, и снова занялся своими делами.

— А ты хочешь его сначала в стойло поставить, а после запрячь. — Кивнул головой Пётр Семёнович, не отрывая взгляд от текста. — И это у тебя не получится. — Он отложил документ в сторону давая понять, что прочитал. — Я тебе вот что скажу, того что нет в этой писульке. — Он пренебрежительно оттолкнул от себя объективку. — Знаешь, что его охраняют парни из Девятки?

— Да, там вроде были какие-то покушения… — Косыгин кивнул.

— Не какие-то, а очень даже конкретные. — Радищев хмыкнул. — Сначала спецгруппа ЦРУ, которых он свинтил в одиночку, убив одного из боевиков. Затем группа обученных парней из Палестины, ну и в самом конце, пара израильских диверсантов. И всех сделал он один. И это, не считая террориста в самолёте, и настоящей банды. И вот такого парня, ты собрался определить в стойло? Да, когда к нему Туполев прискакал ругаться, Андрея Николаевича уже через пять минут увезли на скорой. Инфаркт, и нет человека. Что мог сказать двадцатилетний парень такому прожжённому интригану как Туполев? Ты пойми, я не нагоняю жути, но сейчас его охраняет усиленная бригада, какой и у тебя нет. Бронированная машина, плюс два микроавтобуса. И это, не считая, что в его аппарате люди из ГРУ, и прочих интересных мест. Итак, резюмируем. У парня, который в состоянии завалить пятерых боевиков ООП, и пару израильских диверсантов охрана чуть поменьше чем у председателя КГБ, или, например, у самого Брежнева. А знаешь, что на столе у парня, кроме кремлёвской «вертушки» аппарат ЗАС[2] министерства обороны?

— Хрена себе. — Косыгин покачал головой. — У меня такого нет.

— А я о чём. — Пётр Семёнович кивнул. — И это всё, оно не про его золотую голову, будь она хоть сто раз бриллиантовая. Это всё про секретность, и уровень доступа. Это значит, парень секретоноситель высшей категории, каким был, например, Курчатов. Что уж там такого в его голове, что к нему лезут со всех сторон, я не знаю, но явно не тайны хранения овощей.

— И что, советуешь не соваться? — Опытнейший руководитель каким был Косыгин, переживший двух генсеков, и работавший в правительстве третьего, прекрасно понимал, что такой кадр ему точно не по зубам.

— Зачем? — Радищев покачал головой. — Можно с ним работать. Только на его условиях, и не нарушать взаимные обязательства. Просто найди его как-нибудь в неформальной обстановке, да пообщайся. Он говорят парень не только головастый, но и за дело радеет. Так что вам точно есть что обсудить. А повод… повод мы найдём. Двадцать второго июля день рождения у Павла Осиповича Сухого. Там будет Пётр Николаев, папа Виктора, и он сам. Ну а мы вполне можем заехать поздравить.

— О! Он тут заявку присылал, на высокотемпературные печи и стенд высокого давления. — Вспомнил Косыгин. — Можно подписать, и в качестве довеска к подарку, вручить.

— А в качестве основного подарка часы из спецфонда. — Подсказал Радищев. — Сделаем дарственную надпись, всё честь по чести…