Перекрестки сумерек - Джордан Роберт - Страница 170

• Предыдущая
• 170/199
• Следующая

Запах овсяной каши и вареных желудей висел в воздухе; некоторые из людей в зеленых куртках выскребали пальцами последние крохи полуденной трапезы со своих оловянных тарелок. Другие уже мыли котлы. Ни в ком не было ни следа напряжения. Они просто ели и исполняли повседневную работу, примерно с одинаковым удовольствием. Это просто было нечто, что должно быть сделано.

Большая группа людей собралась вокруг заостренных кольев, отмечавших дальнюю границу лагеря. Не более половины из них было одето в зеленые куртки и начищенные кирасы гэалданских копейщиков. У некоторых из остальных в руках были копья или мечи, привешенные к поясу поверх измятых курток. Одежда этих людей варьировала от тонкого шелка или доброй шерсти до обносок и тряпок, но ни одного из них нельзя было назвать чисто одетым, разве что по сравнению с Со Хабором. Людей Масимы всегда опознаешь, даже со спины.

Еще один запах донесся до Перрина, когда он подошел к собравшимся. Запах горелого мяса. Слышался также приглушенный звук, который он старался не слышать. Он начал проталкиваться сквозь толпу; солдаты оборачивались и неохотно уступали дорогу, люди Масимы пятились, бормоча что-то насчет желтых глаз и Порождений Тени. И в том и в другом случае его пропускали.

Четверо высоких мужчин, с рыжими или светлыми волосами, в серо-коричневых кадин'сорах,лежали на земле, их запястья были притянуты ремнями к лодыжкам за спиной, а под их локти и колени привязали крепкие палки. Их лица были избиты и окровавлены, во рту торчали тряпичные кляпы. Пятый был обнажен, распялен между четырьмя крепкими кольями, вбитыми в землю, и растянут так сильно, что жилы проступили под кожей. Он дергался, насколько позволяли путы, и вопил от боли, однако его крики заглушались забивавшими его рот тряпками. На его животе маленькой кучкой лежали горящие угли, над ними поднимался слабый дымок. Вот откуда тот самый запах горелой плоти, который уловил нос Перрина. Угли пригорали к натянувшейся коже, и каждый раз, когда его рывки сбрасывали один из них, парень в грязной зеленой шелковой рубахе, сидящий, ухмыляясь, на корточках подле него, заменял его другим, аккуратно беря его щипцами из стоящего рядом горшка, снег вокруг которого протаял, образовав на земле грязный круг. Перрин знал этого парня. Его звали Хари, и он любил отрезать у людей уши, нанизывая их на кожаную тесемку. Мужские уши, женские уши, детские уши – для Хари это не имело значения.

Не раздумывая, Перрин шагнул вперед и пинком сбил кучку углей с живота распяленного. Некоторые из них попали в Хари, который отпрыгнул назад с испуганным воплем, превратившимся в вой, когда его рука попала в горшок с углями. Он опрокинулся набок, схватив обожженную руку другой и бросая на Перрина ненавидящие взгляды, – хорек в человеческом обличье.

– Дикарь дурит нам головы, Айбара, – произнес Масима. Пер-рин даже не заметил, что тот тоже стоит среди собравшихся. В его темных лихорадочных глазах гнездилось презрение. Запах его безумия проникал даже сквозь вонь горелой плоти. – Я знаю их. Они делают вид, что им больно, хотя не чувствуют боли… не так, как остальные люди. Нужно уметь причинить боль камню, чтобы заставить одного из них разговориться.

Арганда, стоявший выпрямившись подле Масимы, сжимал рукоять своего меча с такой силой, что рука дрожала.

– Может быть, ты хочешь потерять свою жену, Айбара, – прохрипел он, – но я не потеряю свою королеву!

– Это необходимо, – сказал Айрам, наполовину уговаривая, наполовину требуя. Он стоял с другой стороны от Масимы, комкая в кулаке край своего зеленого плаща, словно для того чтобы не вытащить меч из-за спины. Его глаза пылали почти так же, как у Маси-мы. – Ты сам учил меня, что мужчина делает то, что должен сделать.

Перрин заставил себя разжать кулаки. То, что необходимо сделать, ради Фэйли.

Берелейн и Айз Седай подошли, протиснувшись сквозь толпу, Берелейн слегка наморщила нос при виде человека, распятого между кольев. Трое Айз Седай с тем же выражением на лицах могли бы смотреть на кусок дерева. Эдарра и Сулин были с ними, такие же спокойные и собранные. Некоторые из гэалданских солдат хмурились при виде двух айилок и бормотали что-то себе под нос. Помятые грязнолицые люди Масимы смотрели на Айз Седай и айилок с одинаковой ненавистью, но большинство из них держалось подальше от трех Стражей, а тех, кто не хотел уступать им дорогу, оттаскивали в сторону свои же товарищи. Даже глупцы знали пределы, допустимые для глупости. Масима обдал Берелейн пылающим взором, но затем решил сделать вид, что ее попросту не существует. Некоторые глупцы, видимо, не знают никаких пределов.

Наклонившись, Перрин вытащил кляп изо рта распяленного на земле человека. Он едва успел отдернуть руку, избежав его зубов; таких злобных укусов он не ждал даже от Трудяги.

Айилец немедленно откинул назад голову и запел низким, чистым голосом:

Омойте копья – когда солнце восходит.

Омойте копья – когда солнце садится.

Омойте копья – кто страшится смерти?

Омойте копья – мне такой неведом!

Смех Масимы разнесся в воздухе посередине песни. Волосы на загривке Перрина снова поднялись. Он никогда не слышал, как Масима смеется. Это был не самый приятный из звуков.

Не желая потерять палец, Перрин вытащил топор из петли на поясе и осторожно приложил обух к подбородку поющего, чтобы заставить его замолчать. Глаза цвета неба взглянули на него снизу с загорелого лица, в них не было страха. Айилец улыбался.

– Я не прошу тебя предавать свой народ, – сказал Перрин. Его горло саднило от усилия заставить голос звучать ровно. – Вы, Шайдо, захватили нескольких женщин. Все, что я хочу узнать, – это как вернуть их обратно. Одну из них зовут Фэйли. Она так же высока, как ваши женщины, у нее темные раскосые глаза, четко очерченный нос и смелый рот. Она прекрасна. Ты наверняка запомнил ее, если видел. Ты ее видел? – Убрав топор, он выпрямился.

Шайдо некоторое время смотрел на него, затем приподнял голову и снова начал петь, не отрывая взгляда от Перрина. Это была веселая, бесшабашная песенка с разухабистым плясовым мотивом:

Голова айильца упала на землю, и он расхохотался, весело и от души. Было такое впечатление, что он не лежит на земле, а отдыхает на пуховой кровати.

– Если… Если ты не можешь этого сделать, – в отчаянии проговорил Айрам, – тогда уходи. Я прослежу здесь за всем.

То, что необходимо. Перрин оглядел окружавшие его лица. Ар-ганда, мрачно косящийся теперь уже и на него, не меньше, чем на Шайдо. Масима, от которого несло безумием, полный презрительной ненависти. Нужно уметь причинить боль камню. Эдарра с лицом таким же непроницаемым, как у Айз Седай, со спокойно сложенными на груди руками. Даже Шайдо знают, как выносить боль. Понадобятся дни, чтобы заставить их заговорить. Сулин, со шрамом поперек щеки, белеющим на морщинистой коже, со спокойным взглядом и запахом, в котором сквозила непреклонность. Они уступают медленно и, даже сдавшись, говорят очень немного. Бе-релейн, пахнувшая как судья, как властитель, который приговаривает людей к смерти и спокойно спит после этого. То, что необходимо. Причинить боль камню. Выносить боль. О Свет, Фэйли.

Топор был легким как пушинка, поднимаясь в его руке, и ударил как молот по наковальне; тяжелое лезвие, рассекающее запястье айильца.

Тот вскрикнул, затем конвульсивно подался назад, рыча от боли и умышленно протягивая руку так, чтобы кровь из отрубленного запястья брызгала Перрину в лицо.

• Предыдущая
• 170/199
• Следующая