Перекрестки сумерек - Джордан Роберт - Страница 109
- Предыдущая
- 109/199
- Следующая
– Позолоченная карета, Аримилла? – Что за нелепая мысль. Все равно что ехать в фургоне Лудильщика! – О, великолепно! Тебе приходят в голову такие чудесные идеи!
Польщенная улыбка Аримиллы несколько успокоила Элению. Эта женщина действительнобыла безмозглой дурой. Возможно, здесь в самом деле недостаточно пригодных для ночлега палаток. А более вероятно, что она просто считает, что ей уже нечего бояться. Что они приручены. Эления оскалила зубы, тут же превратив оскал в жеманную улыбку. Но она отбросила все мысли о том, чтобы дать тарабонцу возможность «развлечь» Аримиллу даже на час. После того как Джарид поставил подпись, у нее оставался единственный способ расчистить дорогу к трону. Все было тщательно продумано и готово, можно начать действовать. Единственный вопрос: кто умрет первым – Аримилла или Насин.
Ночь накрыла Кэймлин лютым холодом, усугубленным резким ветром. То здесь то там мерцание света в каком-нибудь верхнем окне говорило о том, что кто-то еще бодрствует, но большинство ставен было закрыто, и тонкий ломтик луны, низко висящий в небе, лишь подчеркивал темноту. Даже снег, одеялом накрывший крыши и наваленный сугробами вдоль домов, где его не коснулось дневное уличное движение, казался сумеречно-серым. Одинокий человек, закутанный с ног до головы в темный плащ, шагал по замерзшей слякоти слева от мостовой. Он с одинаковой легкостью откликался на имена Даведа Ханлона и Дойлена Меллара; имя было для него не более чем одежда, а человек меняет одежду по мере надобности. За эти годы он переменил немало имен. Будь все как он хочет, он сидел бы сейчас, вытянув ноги перед пылающим камином в Королевском дворце, с кружкой в руке, кувшином бренди под боком и пригожей девчонкой на коленях, но иногда приходится делать то, что хотят другие. По крайней мере здесь, в Новом Городе, можно было пройти. Чего хорошего, когда под ногами замерзшая слякоть, на которой того и гляди поскользнешься, если будешь идти неосторожно? Впрочем, его сапоги ступали здесь не менее уверенно, чем там, на более крутых склонах Внутреннего Города. Кроме того, этой ночью тьма устраивала его.
На улицах было немного народа, когда он выходил, и их стало еще меньше, когда тьма сгустилась. Благоразумные люди после заката оставались дома. Время от времени из глубоких теней под домами показывались какие-то силуэты, но, кинув короткий взгляд на Хан-лона, они заворачивали за угол впереди него или ныряли в какие-нибудь проходы, пытаясь приглушить свои ругательства, когда увязали в снегу, по-видимому не тронутом солнцем. Он не был особенно широкоплечим и не намного выше большинства мужчин, его меч и кираса были скрыты под плащом, но грабители высматривали слабых и робких, а он двигался с очевидной уверенностью и явно не боялся тех, кто таился по углам. Их почтительному отношению весьма способствовал также длинный кинжал, который он держал в правой руке.
На ходу он посматривал, не покажется ли патруль гвардейцев, но на самом деле не ожидал их увидеть. Бродяги и грабители нашли бы себе другие места для охоты, будь гвардейцы поблизости. Разумеется, он одним словом мог отослать любопытных гвардейцев прочь, однако ему не нужны были ни свидетели, ни вопросы, как он оказался так далеко от дворца да еще пешком. Его шаги замедлились при виде двух закутанных в плащи женщин, показавшихся на перекрестке впереди, но они двинулись дальше, не взглянув на него, и он вздохнул более свободно. Лишь немногие женщины отваживались выходить в такое время без сопровождения мужчины с мечом или дубиной, и даже не видя их лиц, он мог бы прозакладывать горсть золота против конского яблока, что эта парочка – Айз Се-дай. Или кто-нибудь из тех странных женщин, которые позанимали все кровати во дворце.
При мысли об этих женщинах он помрачнел, между лопатками у него стало покалывать. Что бы там ни происходило во дворце, у него от этого начинались схватки в животе. Одни Ата'ан Миэйр чего стоят; и дело не только в том, что они шатаются по коридорам с таким аппетитным видом, а потом замахиваются на человека ножом.
Он не успел еще даже подумать о том, чтобы шлепнуть одну из них по заднице, и вдруг уже они и Айз Седай стоят вокруг и шипят друг на друга, как бродячие кошки, посаженные в один ящик. Причем было очевидно, хоть и невероятно, что Морской Народ был кошками покрупнее. Другие еще хуже в каком-то смысле. Что бы там ни говорили сплетники, он-то знал, как выглядят Айз Седай, и на их лицах никогда не было морщин. Однако некоторые из них могли направлять Силу, и у него закрадывалось тревожное подозрение, что это были не только некоторые. В чем не было вообще никакого смысла. Может быть, для Морского Народа и было почему-то сделано исключение, но что до этой Родни, как называла их Фалион, все знали, что если три женщины, которые способны направлять, и не являются Айз Седай, сядут вместе за стол, то не успеют они прикончить и кувшина вина, как появится Айз Седай и прикажет им разойтись и никогда больше не говорить друг с другом. И присмотрит за выполнением приказа, между прочим. Это само собой. Однако эти женщины торчали во дворце, числом более сотни, и проводили свои собственные сборища, и ходили мимо Айз Седай, не удостоившись от них даже хмурого взгляда. До сегодняшнего дня по крайней мере; и что бы ни заставило их раскудахтаться как испуганных кур, Айз Се-дай встревожились не меньше них. Здесь чересчур много странностей, на его взгляд. Когда Айз Седай начинают вести себя странно, человеку время позаботиться о сохранности собственной шкуры.
Выругавшись, он выдернул себя из задумчивого состояния. Человеку стоит заботиться о своей шкуре и ночью тоже, а если позволять вниманию расплываться, из этого не выйдет ничего хорошего. По крайней мере, он не остановился и даже не замедлил шага. Сделав еще несколько шагов, он тонко улыбнулся и пощупал клинок своего кинжала. Ветер вздыхал, проносясь по улице, и затихал; свистел по крышам и затихал вновь; и в этих коротких промежутках он мог расслышать слабый хруст шагов, который преследовал его почти с того самого момента, как он вышел из дворца.
На следующем перекрестке он свернул вправо, тем же равномерным, неспешным шагом, затем внезапно распластался спиной к воротам конюшни, которая находилась на самом углу. Широкие ворота были закрыты и, очевидно, заложены изнутри на засов, но запах лошадей и конского навоза висел в морозном воздухе. Гостиница на той стороне улицы была тоже заперта на все замки, окна темны и закрыты ставнями; единственным звуком, помимо завывания ветра, был скрип ее раскачивающейся вывески, которую он не мог толком разглядеть из-за темноты. Никто не увидит то, чего ему не надо видеть.
Он был предупрежден за мгновение звуком шагов, ускоренных в попытке не дать ему скрыться из вида слишком надолго, а затем из-за угла осторожно высунулась голова в капюшоне. Но, разумеется, недостаточно осторожно. Его левая рука метнулась под капюшон, схватив человека за горло, а правая в то же время нанесла привычный останавливающий удар кинжалом. Он наполовину ожидал, что на том окажется кираса или кольчужная рубашка, и был готов к этому, но сталь легко погрузилась на добрый дюйм под грудину незнакомца. Он не знал, почему этот удар парализует легкие человека, так что он не может закричать, пока не захлебнется собственной кровью, но он знал, что бывает именно так. Однако этой ночью у него не было времени ждать. Если гвардейцев не видно, это еще не означает, что так и будет впредь. Резким движением он хрястнул головой незнакомца о каменную стену конюшни с достаточной силой, чтобы размозжить череп, а затем еще раз воткнул в него кинжал, погрузив по самую рукоятку и чувствуя, как клинок скребет по позвоночнику.
Его дыхание оставалось спокойным – убийство было просто делом, которое необходимо делать время от времени, здесь не от чего было возбуждаться, – но он поспешно опустил труп на снег, привалив к стене, и присел рядом на корточки, вытирая лезвие кинжала о темную куртку мертвеца и засунув левую руку под мышку, чтобы стянуть перчатку, обшитую сталью с тыльной стороны. Вращая головой, он следил за обоими концами улицы, одновременно ощупывая в темноте лицо незнакомца. Колкая щетина под пальцами сказала ему, что это был мужчина – но и только. Вообще-то для него не было разницы, окажись это хоть женщина или ребенок – некоторые глупцы не понимают, что у детей тоже есть глаза, чтобы видеть, и языки, чтобы рассказать о том, что видели, – однако он надеялся обнаружить там усы, или нос картошкой, или что-нибудь еще, что пробудило бы его память и сказало бы ему, что это за человек. Проведя рукой по рукаву мертвеца, он обнаружил толстое сукно, не слишком тонкое, но и не особенно грубое, и жилистую руку, которая могла принадлежать и писцу, и возчику, и лакею. Короче говоря, любому, так же как и куртка. Обыскав тело, он порылся в карманах, найдя деревянный гребень и моток веревки, которые отбросил в сторону. У пояса мертвеца его рука задержалась. Там висели кожаные ножны, пустые. Ни один человек на земле не смог бы вытащить нож после того, как клинок Ханлона нашел его легкие. Разумеется, у незнакомца была веская причина держать свой кинжал вынутым из ножен и просто идя по ночным улицам, но все же первое, что приходило в голову, – это что тот намеревался воткнуть его кому-то в спину или перерезать глотку.
- Предыдущая
- 109/199
- Следующая
