Комсомолец 3 (СИ) - Федин Андрей - Страница 19
- Предыдущая
- 19/52
- Следующая
Думал я и о предстоявшей мне восьмого марта встрече с убийцей женщин. Теперь не сомневался, что моё знакомство с «маньяком с молотком» всё же состоится: уже в это воскресенье утром, в парке Ленинские аллеи (неподалёку от шахты «Юбилейная»). В прошлой реальности преступник напал на жертву в промежутке между шестью и семью утра. Я запомнил это время, потому что тогда мне оно показалось странным: предыдущие нападения, в том числе и на Свету Пимочкину (её убийство в моём прошлом тоже считалось его работой) маньяк совершил ближе к полуночи. Я не имел представления, что заставило преступника сменить время охоты. Не нашла ответ на этот вопрос и Людмила Сергеевна Гомонова.
В парке Ленинские аллеи (позже их переименовали в Тенистые аллеи) я с приятелями засиживался после смены — распивал спиртные напитки. Парк остался в моей памяти местом для отдыха шахтёров (уж очень приятно там было поболтать в тени деревьев, обсудить политику и спортивные события). Я не помнил, чтобы по Ленинским аллеям прогуливались вечером или днём женщины (даже с колясками). Потому и удивлялся, почему маньяк подстерегал жертву именно там (да ещё и утром!). Напрашивался только один вариант: убийца заприметил женщину в другом месте — следовал за ней до парка. Он изнасиловал и убил её всего в нескольких шагах от того места, где я потом (в конце девяностых) дегустировал с коллегами сорта бутылочного пива.
«В этот раз никаких кастетов!» — напутствовал я сам себя. Воскрешал в памяти образ мартовского парка — не сомневался, что мест для засады там найду предостаточно. «Хватит уже, — думал я, — наигрался в Супермена». Вспоминал прошлые свои засады — тут же потирал горло, хватался за сердце. Желания вернуться в палату хирургического отделения я не испытывал. Да и попасть в отделение реанимации и интенсивной терапии тоже не стремился. Восьмого марта я сделаю всем женщинам Зареченска подарок: застрелю «маньяка с молотком». Израсходую все пять патронов (или я уже задумывал такое перед встречей с Гастролёром?). Потому что в дальнейшем не собирался изображать из себя советского супергероя.
Уже решил, что разгуливать по тёмным закоулкам Зареченска в будёновке и с обрезом в руках — занятие не для меня. Я и в прошлой жизни не считал себя адреналиновым наркоманом. Ну а теперь, оказавшись в теле щуплого первокурсника, подавно не видел возможным изображать защитника всех обиженных. «Всё, — обещал сам себе, — сделаю пять выстрелов, обрез и будёновку утоплю в пруду. И больше никаких подвигов! Прощай герой боевиков — здравствуй простой студент Зареченского горного института Александр Усик. Ну… или не очень простой. Если этот гадёныш Попеленский меня не подведёт. Впрочем, на Феликсе свет клином не сошёлся. Если он ступит — пойду другим путём. Жаль только, если потеряет мою тетрадь: придётся всё писать заново».
Виктор Феликсович Попеленский не «ступил». Это я узнал в пятницу, перед практическим занятием по высшей математике. Достаточно мне было лишь услышать от Феликса: «Здравствуйте, Александр». Не «Усик», не «студент» и уж подавно не «бэздарь» — уважительное обращение «Александр» никак не вязалось с прежним отношением Попеленского ко мне. И это тут же улучшило моё настроение, заставило задвинуть на задворки сознания те планы, в которых я собирался добиться поставленной цели в обход Феликса.
Странность в поведении доцента почувствовали все студенты-первокурсники, услышавшие обращённое в мой адрес приветствие. Они замолчали — с удивлением смотрели на преподавателя; гадали, какую каверзу он придумал в этот раз, чтобы «поставить на место бэздаря Усика». Вот только не дождались ничего интересного. Попеленский выглядел растерянным, задумчивым, заторможенным. Будто витал мыслями в облаках. Никто не понял причину странного поведения Виктора Феликсовича — никто, кроме меня.
Феликс поставил портфель на стол — окинул взглядом аудиторию. Всем своим видом он намекал на то, что не настроен на общение со студентами. При этом то и дело посматривал в мою сторону, нетерпеливо постукивал ногтями по столешнице. Он молча разглядывал студентов (те неторопливо разбредались по аудитории, занимали свои места за столами), явно чего-то дожидался. Сунул руку в портфель, вынул стопку листов. Отобрал нужный. Поманил к себе Свету Пимочкину — велел комсоргу переписать на доску задания.
— Никто не выходит из аудитории! — сказал Попеленский, когда в главном учебном корпусе института прозвучал звонок к началу очередного занятия. — На доске десять заданий. Это работа для вас на ближайший час. Времени на разговоры у вас нет. Так что я не советую отвлекаться. Если у кого-то возникнут вопросы — попридержите их до моего возвращения. Я буду отсутствовать не больше десяти мину. Хотя вопросов по примерам быть не должно, если вы внимательно слушали мои лекции. Приступайте к работе, студенты.
Виктор Феликсович посмотрел на меня: без насмешки или угрозы во взгляде — ласково, по-отечески.
— А вы, Александр, пойдёте со мной, — сказал он.
— Куда? — спросил я.
— Увидите, — ответил Попеленский. — Да, и вещи свои прихватите. От выполнения этой самостоятельной работы я вас освобождаю.
Я заметил встревоженный взгляд Светы Пимочкиной, когда убирал тетрадь в сумку. Комсорг вопросительно приподняла брови — интересовалась, что задумал Попеленский. Я покачал головой — соврал, что не знаю о намерениях Феликса. Вспомнил недавний разговор со Светой. Пимочкина подошла ко мне вчера перед занятиями — выясняла, как повлияло на наши с ней отношения появление в её жизни Гомонова. Выглядела она виноватой, заискивающе заглядывала мне в глаза. Заверил её тогда, что мы «останемся друзьями».
Феликс прикрыл за моей спиной дверь, напоследок грозно пробежавшись взглядом по склонённым над тетрадями головам притихших студентов. Резко развернулся, кивнул головой (призвал меня следовать за ним), решительно и торопливо зашагал по пустынному коридору. Ничего мне не объяснял, но и не подгонял. Изредка оборачивался — посматривал, не отстал ли я. Достал на ходу из кармана пачку сигарет «Прима». Вертел её в руке, просыпая крошки табака на пол. Заострённой бородкой указывал себе и мне направление пути. Куда идём, я не спросил: Попеленский следовал в сторону кафедры высшей математики, ни на шаг не отклонялся от курса.
Моя догадка подтвердилась: Виктор Феликсович остановился у входа на свою кафедру. Он стиснул в руке пачку сигарет, придирчиво осмотрел меня с ног до головы (будто рассматривал невесту, которую намеревался представить родителям). Я не понял по его взгляду, остался ли Феликс доволен увиденным (производил ли я нужное для его целей впечатление). Но замечаний мне Попеленский не сделал. Лишь поддался совершенно не свойственному его обычному поведению порыву — поправил мне воротник рубашки. Распахнул передо мной дверь, посторонился. Жестом пригласил меня войти в кабинет.
В воздухе комнаты летали клубы табачного дыма (будто здесь недавно курила рота солдат) — нехотя двигались в сторону приоткрытой форточки. Со стен на меня с портретов взглянули бородатые учёные (знакомые лица, но имён я не вспомнил). Из-за стоявшего у окна стола выбрался седоволосый профессор (тот самый, что в прошлом полугодии просматривал мою самостоятельную работу). Профессор не бросился к нам навстречу. Но поприветствовал нас (или только меня?) — кивнул головой. Снял очки, положил их на стол рядом с моей тетрадью. Заморгал, будто настраивал зрение.
Феликс слегка подтолкнул меня в спину.
— Это Александр Усик, мой лучший ученик, — сказал он, когда мы приблизились к профессору.
Феликс похлопал меня по плечу — на манер Паши Могильного.
Профессор прищурился.
— Где-то я вас уже видел, молодой человек, — сказал он, вглядываясь в моё лицо. — Ах, да!..
Хмыкнул, бросил ироничный взгляд на Попеленского.
- Предыдущая
- 19/52
- Следующая