Роксана. Детство (СИ) - Колч Агаша - Страница 9

Встала, отряхнула юбку, подхватила свой «чемоданчик» и бодро пошла со двора.

Глафира спала. На её лице отражалось такое спокойствие и умиротворение, словно все проблемы, навалившиеся в последнее время, исчезли по мановению волшебной палочки. Глядя на опекуншу, я от души порадовалась, что она смогла расслабиться и сейчас отдыхает не только телом, но и душой.

— Травница сказывала, что до завтрешнего дня спать будет. Да ты не тревожься, Ксаночка, я тебя сейчас покормлю и ты тоже поспишь. К вечеру приду гляну, как вы тут, поесть принесу, помогу, если что понадобится, а ночью тебя пёс охранит, — приговаривала Марфа, снимая с меня тёплую уличную одежду, надевая на ноги, согретые у очага, толстые шерстяные носки и накладывая в тарелку рассыпчатую кашу, сдобренную маслом. И когда только успела приготовить? — Не забоишься одна? А то Тимку пришлю, пусть посидит с тобой.

— Не забоюсь, — отрицательно мотнула я головой.

Хоть сосредоточусь и подумаю немного, а то или сплю, или суета вокруг. Я жевала кашу и осматривала наше жилище после генеральной уборки.

На стене около очага появилась длинная доска с вбитыми в неё гвоздями. Может, она и раньше была, но так сливалась с закопчённой стеной, что я её и не замечала. Большие кованые гвозди служили крючками для отдраенной до блеска посуды: там красовались две сковороды разного диаметра, кастрюлька, ковш, половник, несколько веселок, чистое полотенце.

За очагом, где раньше высилась гора хлама, в освободившемся пространстве стояли ухваты, кочерга, метла и аккуратной горкой были сложены дрова. На полке рядком выстроились тарелки и миски, а кружки висели на примитивных деревянных колышках. На скамье у печки, прикрытое крышкой, стояло ведро с водой.

Потолок тщательно обметён от пыли и тенёт, стены радовали свежей побелкой. На полу, на выскобленных щелястых досках, лежали пёстрые половички. От чистоты и запаха свежей извести комната казалась больше и светлее.

Не пять звёзд, но жить можно, — сделала я вывод, запивая кашу отваром.

— Наелась? Вот и умничка. Давай на ведёрко и баиньки, — собрала посуду со стола Марфа.

Как она уходила, я уже не слышала. Интересно, что за сбор у Параскевы? На раз вырубает.

Приходила ли вечером Марфа, не знаю — спала до утра без тревог и сновидений. Зато проснувшись, самостоятельно сползла со своего сундука и добрела до ведра. Ещё пару дней, и я побегу, — подбадривала себя, пробираясь к очагу. Очень хотелось положить на угли хотя бы одно полено. За ночь избу выстудило сквозняками, и было зябко.

Выбрала самый маленький чурбачок и с трудом засунула его в топку. Разгорится или нет? Глафира одним щелчком пальцев запалила бы дрова, а я могу надеяться только на оставшийся в золе жар. Оглянулась на опекуншу. Может, проснулась уже? Но та всё так же безмятежно спала. Грудь женщины под шалью, заменившей ей одеяло, мерно вздымалась, морщинки на лице разгладились, и казалось, что она помолодела лет на десять.

Хочется верить, что проснётся здоровой.

За дверью послышались шаги, потом я узнала голос Марфы. Ещё минута, и дверь распахнулась, впуская в избу вместе с утренней свежестью улыбающуюся женщину, держащую за уши тушку здоровущего зайца.

— Вы на охоту с утра пораньше сбегали, тётя Марфа? — пошутила я, забыв поздороваться.

— Нет, Ксаночка. Это ваш охотник добыл и на порог положил. Умный пёс. Не обижайте его.

Женщина поставила на стол небольшой чугунок, упрятанный для сохранности тепла в старый обрезанный валенок, размотала толстый платок, сняла потрёпанное пальто и закатала рукава старенькой блузки.

— Спит бабка твоя ещё? Ну пущай спит. Ты тут хозяйничать, смотрю, начала? Замёрзла, должно быть. На-ка, накинь пальтушку пока да садись к столу. Поешь лапшички грибной. Поутру варила, горячая ещё. А я сейчас печь растоплю да зайцем займусь.

Голос у женщины был мягким и певучим, без визгливых нот. Казалось, что каждое сказанное слово оглаживает, успокаивает, наполняет мягкой заботой. Марфа отлила для меня супа в миску, а остатки поплотней закутала и к печи подвинула — для Глафиры.

Через несколько минут в очаге весело заметались языки пламени, а дым тонкой струйкой потянуло в отверстие в крыше. Марфа проследила за ним и недовольно покачала головой.

— Потеплеет, надо будет печника звать да печь перекладывать. Не дело это — по-чёрному топить. И тепло улетает, и до беды недалеко.

— А у вас в избе какая печь, тётя Марфа? — поинтересовалась я.

— Так кака… как положено. С подом, горнилом, устьем и лежанкой. Хорошая у меня печка-матушка, добрая. Тепло держит — хоть сушить, хоть варить, хоть хлеб печь. Ты не кручинься, девонька, и вам мастера хорошего присоветую. Следующую зиму в тепле будете.

Говорить Марфа говорила, а дело у неё спорилось. Она удивительно быстро освежевала зайца, завернув потроха в шкуру.

— Весенняя шкура негожа для выделки. Я свиньям снесу, вместе с кишками — они сожрут. А печень с сердцем в жарёху кину. Голову и лапы добытчику отдам — пусть тешится. Хотя, думаю, не голодный кобель. Если вам такого матёрого зайчищу притащил, то и сам, поди, поесть должен был.

— Тётя Марфа, а что вы готовить будете? — поинтересовалась я.

— Да что тут приготовишь-то? Была бы зима, разделила на части да заморозила, чтобы на дольше хватило, а сейчас не запасёшь — стухнет. Порублю на куски, в чугунок сложу да тушиться поставлю. Как размягчится, так хоть с картошкой, хоть с пшеном проварить.

— Тётя Марфа, вы зайца вдоль пополам разрежьте и одну часть себе заберите. Вам с Тимкой тоже лишним не будет, — распорядилась я, скидывая с плеч пальто.

После еды разогрелась, да и в избе значительно потеплело.

— А бабка твоя не заругается за такое самоуправство? — женщина не торопилась пользоваться щедростью ребёнка.

— Не заругает. Вы же сказали, что стухнет. Зачем же добру пропадать? Да и должны мы вам за помощь. Бабушка проснётся — расплатится.

Но Марфа руками замахала:

— Не придумывай! И зайца, и деньги — это уж слишком.

Спорить я не стала, решив, что найду способ расплатиться с доброй женщиной, а решила выяснить один вопрос, зацепивший меня в разговоре.

— Тётя Марфа, а у вас ледник есть? Можно же мясо там сохранить. А то разом всё съесть нерачительно будет.

— Ледник? Даже не слышала о таком. А что это, девонька?

— Выкапывают глубокий подвал. Не под домом, а отдельно. В том подвале яму делают, которую льдом набивают, накрывают крышей и землёй обсыпают или песком, чтобы холод хранился дольше. Стены внутри соломенными матами прокладывают для… — я чуть язык не прикусила, поняв, что хотела ляпнуть «для теплоизоляции», — от тепла наружного, что летом бывает. Ну там трубы для вытяжки и для талой воды ещё… кажется.

Последние слова я говорила уже нерешительно и без энтузиазма, потому что увидела, как, замерев и приоткрыв рот, слушает меня Марфа. Нормальная реакция нормального человека, услышавшего, как пятилетняя барышня рассуждает об устройстве ледника.

Но женщина думала о другом.

— С реки ещё лед не сошёл. Успеем ли? — она посмотрела на меня, если и не с надеждой, то точно ожидая совета.

— Так земля ж, наверное, ещё стылая… Не укопать, — мявкнула я, чтобы хоть что-то сказать.

— У вас на участке колодец старый есть. Вот если бы его для такого дела приспособить, — задумчиво проговорила солдатка. — Получится ли, как думаешь?

— Смотреть надо… — солидно ответила я.

— А пошли сейчас? — женщина не хотела откладывать столь интересное дело на потом. Да и лёд под горячим солнцем таял.

— Пошли!

В голове постепенно вырисовывался план по обустройству холодного подвала. Пусть не для этого конкретного зайца, но для хранения будущего урожая ледник пригодится. Видела я в прошлой жизни такие, когда перед строительством элитного посёлка сносили старые дома в заброшенной деревне. Помню, так заинтересовалась непонятными сооружениями, чем-то похожими на бомбоубежища, что не поленилась спуститься и подробно всё рассмотреть. Да ещё и детальные пояснения от рабочего, выросшего в деревне, внимательно выслушала.