Роксана. Детство (СИ) - Колч Агаша - Страница 18

— Ба, а ты всё это, — я кивнула на мешочки, коробки и сундучки для рукоделия, — умеешь делать? Вязать, шить, кружево плести?

— Конечно умею, детка! Я же говорила, что закончила институт Святой Роксаны. У нас там обязательные курсы были. Даже ткачество преподавали. Но для этого дела много места требуется и оборудование специальное. А вот разнообразное кружево плести умею. Знакома даже с техникой буранских мастериц, но это долго и дорого. Вряд ли в этих краях на подобные вещи покупатели найдутся. Вот эту шаль, кстати, я сама связала. Как думаешь, купят такую за полтора зубра?

Вот это да! И вовсе моя бабушка не беспомощная и не безрукая. Просто под другое у неё ручки заточены.

Даже настроение поднялось. Да мы с тобой, Глафира Александровна, такие ушлые тётки, что сто процентов не пропадём! Главное, понимать, зачем мы это делаем. Не просто выживаем, а достигаем цель высокую.

— Нам бы с тобой, Роксаночка, ещё и саквояж найти. Думаю, что Дора Марковна и туда много полезного положила. Только где он?

— Это сумка такая с ручкой? — уточнила я. — Так за сундуком он лежит. Я думала, за ненадобностью его туда засунули.

Такие сумки не могут быть ненужными. Вот бы мне такую в прошлой жизни, когда в отпуск или командировку ездила. Ручная кладь, и никаких проблем. Ни ожиданий получения багажа, ни неожиданно отвалившихся от чемодана колёсиков или отказывающихся выдвигаться ручек. Зато вместимость…

— Практически безграничная. Это же магическая вещь, лапушка. Загрузить туда можно чуть ли не тонну, а вес только самого саквояжа. И объём сумки тоже не изменится.

Очумительный мир! Просто очумительный.

Содержимым сумки можно было засадить небольшое колхозное поле. Семена, клубни и луковицы для посадки, саженцы, удобрения ко всему этому богатству. И главное — тетрадь конспектов, как всё это правильно посадить, когда культивировать, подкормить, полить и собрать.

— Это из лаборатории Петруши, — шмыгнула носом Глафира. — Его новые районированные разработки. Тут много интересного должно быть… Разобраться бы.

Мало разобраться, нам ещё под всё это надо земли пахотной побольше, чем наш огород, и работников толковых. С головой и руками.

Чувствую, скучать мне здесь не придётся.

Три дня метель не давала выйти из дома, посмотреть, продвигается ли хоть как-то мой проект, погулять с Дружком, подышать свежим воздухом. Марфа, ежедневно прорывающаяся к нам через снежные заносы, докладывала, что пёс в сарае, работников не видать, а весна вот-вот наступит.

Три дня мы ели постную кашу, на которую уже смотреть было невмочь.

— Ну а как? Дороги замело, лавочник за товаром не ездит. Куры и те на погоду нестись не хотят. Зорька моя…

О корове Марфа переживала. Она считала, что бурёнка её должна была уже отелиться, а она всё никак.

— Может, ветеринара позвать, — нехотя возюкая ложкой по каше и рисуя в густом вареве на дне тарелки замысловатый узор, ляпнула я.

— Кого? — хором переспросили обе женщины и уставились на меня одинаково удивлённо.

Упс! Вот прямо хоть прикусывай язык, чтобы не болтать лишнего.

— Ну а как того дядьку называли, что скотину в нашем поместье лечил? — нахмурила я бровки, старательно изображая, что пытаюсь вспомнить.

— Вениамин Прокопьевич его звали, — улыбнулась Глафира. А я облегчённо выдохнула: «Спасибо, Триединый, что так созвучно получилось». Но к помощнице бабушка обратилась серьёзно: — Если скотского лекаря нет, может, к травнице сходишь, Марфа?

— Да как можно, барыня? Знахарку, что человеков пользует, к животине звать! — от удивления вдова плюхнулась на лавку. Она даже представить такого не могла. Люди это одно, скотина — другое.

— А как не разродится твоя Зорька, что делать будешь? — нахмурилась Глафира. — Давай собирайся, вместе сходим. Я Параскеве за настойку и травы денег должна, а ты о коровке своей поговоришь, — затем опекунша повернулась ко мне. — Ты же не забоишься одна, Ксаночка? А то хочешь, пса твоего позову.

— Не забоюсь, — покачала я головой. — А Дружка вы лучше с собой возьмите, чтобы не заблудиться в метели.

Женщины ушли. Я слышала, как во дворе Марфа звала кобеля с собой. Не знаю только, пошёл ли он с ними.

Есть не хотелось. Эх, кофе бы с коньяком да под сигаретку! — мелькнула шальная мысль, и я захохотала в голос. Понятно, что старые привычки в новое тело переносить не буду, но смешно же такое девчушке желать.

Сгребла остатки каши в старый котелок, приспособленный для Дружка, кружкой зачерпнула тёплой воды из котла, который, послушав моего совета, Глафира пристроила на очаге. Помыла и миску, и ложку, насухо вытерла посуду чистым полотенцем, а вот поставить на полку не смогла — роста не хватило.

Но меня радовало уже то, что в тело возвращались силы и многие вещи я была в состоянии делать самостоятельно. Но вот читать, как должно грамотной барышне, я пока не могла. Достала букварь и начала изучать его с самого начала.

Это я сама себе такие правила определила, чтобы скорее наработать навык быстрого чтения. Получалось неплохо. За неделю запомнила и практически усвоила простейшие правила нового алфавита. Всё же хорошо, что я попала в тело пятилетней девочки и могу спокойно учиться, начиная с азов. Куда как сложнее было бы объяснить, почему взрослая девушка княжеского рода ни читать, ни писать не умеет.

В углу что-то зашуршало. Крысы? Я затаила дыхание, тревожно вгляделась в густую тень, страшась увидеть злые глаза и длинный лысый хвост мерзкой твари. Но увидела совершенно иное.

Откуда-то из очага — там и места-то толком нет — на свет вышел мужичок-с-локоток. Босой, чумазый, волосёнки и борода свалялись в войлок, одежда грязная и потрёпанная. Чисто бомж!

— И откуда такого красивого дяденьку к нам принесло? — невольно процитировала фразу из засмотренного до дыр фильма, глядя на… А правда, кто это? — Дядь, а ты кто?

Мужичок, секунду назад с удивлением осматривающий нашу избу, уставился на меня:

— Ты что, меня видишь?!

— Так не слепая же… — склонила я голову к плечу. — Ты домовой?

— Домовой, — недовольно буркнул дядька. — Не должна ты меня видеть! Неправильно это.

— Почему? — так и не поняла я. — Для этого какие-то особые навыки, способности или разрешения нужны?

— Ведуньи видят, а ты мала больно, чтобы ведать.

— Ведунья — это ведьма, что ли? — закрыла я книгу и отодвинула на край стола. Тут разговор куда информативнее незнакомого алфавита.

— Тьфу на тебя! Даже не поминай эту погань в дому своём. Привяжется, и я не помогу, — замахал на меня грязными ладошками домовой.

— Так в чём разница-то? Обе же ведают, то есть знают, — я решила до конца прояснить этот вопрос.

— Ведать-то ведают, да по-разному. От разных учителей у них знания, и силу из разных источников для дел своих черпают, — наставительно пояснил дядька, встряхивая одной рукой, словно маракасом, а второй почёсываясь то в одном, то в другом месте.

— Слушай, а не хочешь помыться? — спросила я домового и поморщилась. — Уж больно ты грязный.

— Какой дом — такой и домовой, — огрызнулся тот.

Я возмутилась. После того, что было тут в первый день, как я очнулась, сейчас в нашей избе идеальный порядок. Бедно, конечно, и тесно, но чисто. Но ссориться с нечистью не стоит — начнёт ещё вредничать, не угомонишь потом — и я не стала озвучивать свои мысли.

— На очаге вода горячая. Правда, шайки никакой, даже самой завалящей, нет…

— Шайку-то я найду, да мне после мытья переодеться не во что. Не эти же лохмотья опять надевать, — загрустил дядька.

Хоть и назвала я его «с локоток», но был он ненамного ниже меня. И я бы даже не пожалела отдать ему что-то из своих вещей, но он же мальчик… Это я ему и сказала. На что мужичок запустил пальцы в бороду и, почесав щеку, сказал:

— Глянуть надо. Может, что и сгодится.