Алекто. Сокровище морганов (СИ) - Львофф Юлия - Страница 10

- О мессир! – не выдержав, воскликнула Бертрада. – Оставьте мёртвых в покое! Подобные разговоры совсем уж не к лицу мужчине вашего возраста и, простите, положения...

Эд де Туар пристально посмотрел на неё и собирался было снова открыть рот, но графиня опередила его:

- Мартина была кроткой и набожной женщиной – это вам скажет любой житель округи или даже всего острова. Какое уж тут колдовство?! Ну подумайте сами, мессир...

В голосе Бертрады звучал укор: как будто мудрая наставница терпеливо поучала своего неразумного, склонного к поспешным необдуманным выводам воспитанника.

Маркграф вдруг шагнул к ней и, заглянув ей в лицо, изменившимся голосом проговорил:

- Мадам, если хотите знать моё мнение, слушайте внимательно. Я думаю, причина гибели вашего мажордома и Мартины, которая, как мне сказали, в молодости была его любовницей, кроется в Бруиден да Ре. Что-то нечисто в этом поместье, какая-то тёмная история приключилась с его бывшими обитателями. И вы, мадам, прожив здесь столько лет, должны бы догадываться, что ещё, помимо постели, связывало этих людей. Что было общего между холостяком мажордомом, который служил графу Харибальду, и замужней женщиной, которую вы столь легкомысленно называете набожной?

На какое-то время в гостиной воцарилась тишина.

Алекто, которая, узнав о приезде маркграфа, слушала его разговор с графиней, стоя на верхних ступенях лестницы, затаила дыхание, боясь выдать своё присутствие. Конечно, она знала, что подслушивать нехорошо, что это противоречит правилам приличия и светского воспитания. Но она знала также и то, что порой подслушивание чужих разговоров может оказаться полезным. Как сейчас, например. Вдова пекаря Мартина и Мадобод, управляющий из Бруиден да Ре, были любовниками? Право же, неожиданное открытие... Но даже если всё так и было, это ведь не повод убивать обоих да ещё после стольких лет? И кому это нужно? Пекаря нет на этом свете уже лет десять; Мадобод никогда не был женат... Значит, как подозревает маркграф, этих двоих связывала некая общая тайна...

Алекто не успела додумать свою мысль – нарушив молчание, заговорила графиня.

- У меня никогда не было желания копаться в чужом белье, впрочем, как и доверять нелепым слухам, - неожиданно резко отозвалась Бертрада на слова собеседника. - Знаете, мессир, мне многое довелось пережить с тех пор, как я покинула материк. Меня пугала новая незнакомая жизнь на острове, но возвращаться назад, в Лютецию, не позволяла нужда... и гордость. Мне была необходима поддержка и крепкое надёжное плечо – и своё плечо мне подставил Харибальд де Лармор. В те годы наш брак дал повод для самых разных сплетен как в Лютеции, так и здесь, на Раденне. Людям нравится сочинять истории о других, и, чем эти истории нелепее, тем охотнее в них верят...

Графиня умолкла, поджав губы; очевидно, ей не хотелось в своих воспоминаниях быть более откровенной, чем она могла себе позволить.

Между тем промозглые сумерки за стенами дома сгустились, заползли в покои, наполняя их серым мраком. Почувствовав, как холод пробирает её уже до костей, а мрак давит со всех углов, Бертрада встала и подкинула в камин сухое полено. Вспыхнувший огонь осветил семейные портреты на стене – и взгляд графини невольно упал на последний в их ряду. Это был портрет Вальдульфа, старшего из братьев де Лармор, – широкий овал лица, низкие надбровия, крупный прямой нос, выпуклые чётко очерченные губы – полузабытый, почти чужой облик.

Бертрада поспешно отвела глаза в сторону.

- Но, возможно, вы правы, мессир, - проговорила она немного погодя, - и обе эти трагедии – несчастье, случившееся с Мадободом, и внезапная смерть Мартины – каким-то образом связаны между собой. Нужны время и терпение, чтобы разобраться во всём этом и докопаться до истины...

- Мы непременно до неё докопаемся, мадам, - с жаром подхватил Эд де Туар. И тут же ворчливым голосом прибавил: - Только позвольте мне заняться этим после того, как закончится Тресковый карнавал и гости из Лютеции покинут остров. Мне бы не хотелось, чтобы герцог Ортенау, который намерен почтить нас своим присутствием, рассказал Его Величеству королю о том, что власти Раденна заняты разгадкой сомнительной связи мажордома и вдовы пекаря. Согласитесь, мадам, это звучит нелепо и даже смешно!

Мажордом и вдова пекаря – жители Раденна и так же, как вы сами, мессир маркграф, подданные короля Нейстрии! – возмутилась про себя Алекто. – А ещё есть незнакомая девушка, прибывшая с материка, о которой вы, мессир, даже слышать не желаете!

Именно это она и собиралась произнести вслух, выйдя из своего укрытия в тени, но тут на пороге гостиной неожиданно появился Дуан Бальд.

- Мессир, мне сказали, где вас найти, - торопливо и взволнованно заговорил центенарий, шумно отдуваясь после быстрой ходьбы. – Я только что получил письмо из Лютеции, от епископа Сильвестра...

- Ну наконец-то! – обрадовался маркграф. – Уже целый год прошёл с тех пор, как мы предали земле нашего викария, а на все запросы прислать на Раденн его преемника из Лютеции отвечали тишиной... Так что там, в письме? Чьё имя назвал Его Святейшество Сильвестр?

- Нашего нового викария зовут Готфрид Мильгром, - торжественно ответил центенарий. Затем, словно проверяя, что не ошибся, заглянул в письмо и повторил ещё громче: - Да, так и есть: Преподобный Отец Готфрид Мильгром.

- Готфрид Мильгром? – переспросил маркграф, и лицо его помрачнело. - Никогда бы не подумал, что увижу этого человека в наших краях.

- Вы разве с ним знакомы? – удивился Дуан Бальд.

- О нет, хвала Господу, участь состоять с ним в близком знакомстве обошла меня стороной! Но, услышь вы то, что я о нём знаю, и вам вряд ли удастся не разочароваться в выборе епископа.

- И что же вы о нём знаете, мессир? – допытывался центенарий.

- Скажу лишь то, что от Отца Готфрида не жди спокойной жизни, - ответил Эд де Туар, продолжая хмурить брови. – Не при даме будь сказано, но для нас с вами, мессир центенарий, Преподобный может стать той ещё занозой в заднице...

Маркграф накинул плащ и, откланявшись хозяйке дома, направился к двери; центенарий засеменил следом за ним.

- Когда он приезжает? – донёсся до Алекто недовольный голос маркграфа.

И затем ответ центенария:

- Вместе с гостями из Лютеции. На Тресковый карнавал.

Тресковый карнавал можно было смело назвать наиболее значительным событием и самым шумным, весёлым праздником на Раденне. Это были отголоски языческих Сатурналий, любимых римлянами, которые прибыли на остров среди первых поселенцев. Праздник символизировал эпоху всеобщего благоденствия и равенства; во время карнавала снималась разница между слугой и господином, слуги и даже крестьяне пировали вместе с господами, дарили друг другу свечи и глиняные фигурки в виде рыб. Это и была та особенность карнавала, который островитяне, желая придать ему местный колорит, назвали Тресковым.

В эти дни, в середине ноября, треска собиралась в большие стаи и начинала двигаться мимо острова к своим основным нерестилищам у северных островов. Раденнские рыбаки выходили в море, закидывали сети, иные ловили треску на крючок, в качестве наживки используя нарезанные кусочки рыбы, мясо мидий и разнообразных моллюсков. Рыбаки, предпочитавшие ловить треску, не удаляясь от берега, знали, что её любимые места это твёрдое дно, камни и обломки затонувших кораблей. Каждый мечтал поймать самую крупную рыбину, размер которой мог превышать рост взрослого мужчины. И почти каждый возвращался домой с богатым уловом. Тогда, проходя мимо рыбачьих домиков, обнесённых низкими стенами из бурого камня, можно было видеть под навесами гирлянды серебристых рыб. Возле стен сушились на шестах сети; в воздухе витал ароматный запах наваристой тресковой похлёбки и запечённой на решётке тресковой печени. Хозяйки делали заготовку на долгую зиму: рыбу вялили, сушили, мариновали.

А вечером жители острова собирались все вместе, чтобы посмотреть на красочное шествие в ярких костюмах и выступления акробатов, послушать песни менестрелей, закружиться в зажигательных танцах под громкую музыку, подурачить друг друга в вечер масок и узнать о своём будущем в ночь гадания.