Шлак (СИ) - Велесов Олег - Страница 1

Машину тряхнуло, кто-то выругался:

— Эй… Не дрова везёшь.

Я открыл глаза. Во рту сухость, руки скованы за спиной наручниками. Куда я… Где… Пахло прелой землёй и табачным дымом. Вдоль борта сидели люди. Лиц не видно, только берцы и обшарпанные приклады автоматов.

Машина… Скорее всего «шишига», лишь она может урчать, как довольный кот, переваливаясь на кочках бездорожья. С нечто подобным приходилось сталкиваться на срочной службе. Не лучшие воспоминания. Всё, что связывало меня с армией, хотелось забыть. Время, потраченное впустую.

Я повернул голову. Перед глазами возникла рожа. Широкий лоб, узкие скулы, тонкие губы. Выражение глумливое, над правой бровью татуировка в виде скрипичного ключа.

— Ожил? Слышь, Колтун, а ты говорил, что до самой базы не очнётся.

Я попытался подняться, но тут же получил каблуком по голове.

— Лежи смирно.

Затылок заломило от саднящей боли. Но не это сейчас меня беспокоило. Плевать на боль. В душе нарастала тревога. Где жена и дочь? Последнее, что отпечаталось в памяти — крик Данары и пальчики Киры, вцепившиеся в мою брючину. Потом резкая боль. А перед этим…

По реке плыл человек. Он загребал одной рукой, вторая безжизненно трепыхалась вдоль тела, поднимаясь над поверхностью лишь когда пловец делал очередной гребок. Первой его заметила Данара.

— Женя, смотри! Кто-то плывёт.

Она выпрямилась, указывая на пловца. Полуденное солнце очертило силуэт, и я невольно залюбовался. Моя красавица жена… Семь лет брака и рождение дочери ничуть её не изменили: тонкая талия, ровные бёдра, точёный восточный профиль. Я в очередной раз позавидовал самому себе и перевёл взгляд на реку.

Пловцом оказался молодой мужчина. Бритая наголо голова, оттопыренные уши. Дно в этом месте повышалось, и он уже не плыл, а брёл по воде, всё так же помогая себе одной рукой, а вторая продолжала безжизненно болтаться. Выбравшись на берег, он опустился на колени и задышал глубоко и с всхлипами. Плечи поднимались в такт дыханию, натягивая прилипшую к телу майку военного образца. А ещё берцы. Как он плыл во всём этом?

— Папа, кто это? — прижалась ко мне Кира.

— Я позвоню в скорую. — Данара схватила телефон, и с сожалением выдохнула. — Разряжен.

— Возьми мой, — сказал я. — Кажется, он на заднем сиденье или в бардачке. Я посмотрю, что с парнем.

Дочь ухватила меня за руку.

— Папа, я с тобой.

В её глазах светилось любопытство. Она понимала, что происходит нечто такое, с чем ей ещё не доводилось сталкиваться в своей крохотной жизни, и хотела прикоснуться к этой неизвестности, попробовать её на ощупь.

Я не стал лишать её нового опыта.

— Только осторожно, котёнок, хорошо? Не отходи от меня.

— Да, папа.

— Нет-нет! — встревожилась Данара. — Идём со мной, папа справится без нас.

— Не справится! — пальчики Киры вцепились в мою брючину.

Данара закусила губу, но настаивать не стала и побежала к машине, а мы с Кирой медленно подошли к парню. Он продолжал стоять на коленях, словно потерянный, и лишь увидев меня, испуганно дёрнулся.

— Спокойно, — я поднял обе руки. — Мы поможем тебе.

Но парень испугался не меня. Он смотрел чуть в сторону, за наши спины. Я начал поворачиваться, чтобы проследить его взгляд. Закричала Данара — боль…

…грязный пол грузовика, скованные за спиной руки.

Где Данара? Где моя дочь?

Беспокойство переросло в тревогу, тревога — в страх. Если с ними что-то случилось…

Я подтянул ноги под себя и, опираясь лбом об пол, постарался подняться.

— Да лежи ты спокойно!

В лицо прилетел каблук, и в голове помутилось.

— Колтун, слышь? Почему они всё время пытаются встать? Ему говоришь — лежи, а он встаёт? — снова удар. — Тебе же говорят: лежи! — ещё удар. — Значит, надо лежать. Понял?

В ушах загудело, как провода в поле. Глаза залила кровь. Моя. Никогда меня не били вот так, до крови. Драка — не лучший способ решить проблему. Всегда можно договориться, и я прошептал:

— Прекратите, пожалуйста…

— Что сделать? Прекратить? Слышь, Колтун? Он просит прекратить. Ха!

Каблук прошёлся по рёбрам, я захрипел.

— Успокойся уже, Музыкант.

Голос прозвучал тихо, но повелительно.

— А чё он дёргается?

Над моим лицом зависла рифлёная подошва, качнулась и исчезла.

— Ладно, шлак, дыши глубже.

Остаток пути я лежал смирно. Лишний удар берцем не поможет узнать, где я и что с моими девочками. Но они живы, да, да, они живы, иначе… Не знаю, что иначе, но они живы.

Машина остановилась. Несколько минут простояли в тишине, потом послышался механический шум отъезжающих ворот, и мы поехали дальше. Водитель повернул направо, налево, дал задний ход и надавил тормоз. Борт откинулся, люди начали выпрыгивать. Музыкант ухватил меня за воротник и выдернул из кузова. Я едва не воткнулся головой в асфальт. Музыкант удержал меня, вздёрнул на ноги и придавил к кузову.

— Стой здесь и не дёргайся.

То, что дёргаться — себе вредить, я уже осознал. Теперь понять, куда меня привезли. Огляделся. Впереди три ангара, чуть дальше двухэтажное кирпичное здание под шиферной крышей. Возле него УАЗ и два чёрных джипа с мощными серебристыми кенгурятниками. Вокруг территории трёхметровый бетонный забор, колючая проволока, через каждые сорок-пятьдесят метров вынесенные за периметр вышки. А дальше верхушки сосен.

Левее парковки — бетонный КПП, более похожий на долговременную огневую точку, и автоматчик с собакой у ворот. Ещё два автоматчика неподалёку в курилке. Одеты в цифровой камуфляж, серые берцы, на поясе дополнительно нож и полицейская дубинка.

Первая пришедшая мысль в голову — база военизированного подразделения, ЧОП или ЧВК. Зачем им я? И зачем им мои девочки? Если мы нарушили какие-то границы… Какие тут могут быть границы? Мы на этой речке каждые выходные отдыхаем. И не мы одни.

Подошёл крепыш с калашом на плече, стукнул ладонью по дверце водителя.

— Кравченко, езжай на четвёртый участок, подхвати группу Толяныча. Только предъявы им не кидай, а то они сегодня нервные. Музыкант, а ты отведи шлак к Широкову.

— Почему я?

— Потому что я так сказал. Или непонятно что?

— Понятно. Чё ты сразу наскакиваешь, Колтун? Просто спросил…

Музыкант развернулся и прикладом двинул мне по рёбрам, потом ещё раз. Бил он целенаправленно в одно место, с садистским наслаждением. В боку щёлкнуло, я согнулся от боли.

— Да ладно, не придуривай, — хмыкнул боевик, — я легонько. Двигай к администрации.

Прижимая левую руку к рёбрам и вздрагивая на каждом шагу от нарастающей боли, я поплёлся к кирпичному зданию. Возле ангаров стояла охрана. Ещё несколько человек на небольшом полигоне упражнялись в ведении боевых действий. Под команды инструктора бойцы падали на землю, перекатывались, вскакивали, бежали вперёд на полусогнутых.

Вооружённых людей было много. Почти у всех калаши и обязательный атрибут — резиновая дубинка. Комаров они ими отгоняют? Или меж собой потешные бои устраивают? Вряд ли кто-то из гражданских сюда сунется, а если попробуют, то охрана на воротах мгновенно завернёт, а особо ретивых мордой в пыль уложит. Так что дубинки на поясах смотрелись как отживший своё артефакт.

Возле администрации был выложен полукруг из мешков с песком, накрытый сверху брезентом. Из узкой бойницы высовывался ствол ручного пулемёта. Я напрягся. Пулемёты, вышки, инструктора — всё это говорило о серьёзности организации, и значит, попал я тоже серьёзно.

Ствол пулемёта дёрнулся и перенаправился на нас. От ощущения опасности меня начало подташнивать.

Музыкант поднял руку.

— Креол, под дозой что ли? Шлак к командиру веду. Колтун велел.

Ствол вернулся на прежний вектор.

Внутри здания сидел дежурный. Он развалился в офисном кресле, вытянув ноги и сложив руки на груди. В углу висела камера, направленная линзой на вход. Ещё одна камера, закреплённая на стене за спиной дежурного, таращилась на массивную железную дверь возле лестницы. На столе стоял термос.