Гром над городом (СИ) - Голотвина Ольга - Страница 24

Одного за другим пострадавших вытащили на сцену. Бики имел неосторожность нагнуться над проломом слишком низко, и Барилла вместо протянутой ей руки ухватилась за длинный нос маски. Случайно или нарочно – это осталось неизвестным, но маска слетела с лысой головы Бики и бесславно погибла под ногами «стражников».

Пострадавшие, отойдя подальше от пролома, уселись на краю сцены. Они были в грязи и в царапинах, но ничего себе не переломали.

– Больно? – посочувствовала Милеста Барилле. – Вот, возьми мой платок, сейчас принесу из коридора кувшин с водой. Надо промыть царапины.

– Актер всегда должен быть готов к провалу, – возмущенно заявила Барилла, – но не к такому же!.. Раушарни, скаредная душа, чего с ремонтом тянешь?

– Денег нет, – хмуро отозвался тот. – Но теперь придется просить Хранителя. На этой сцене уже играть опасно, даже если Бики заделает дыру.

– Я с тобой пойду к дяде, – хмуро пообещал Ларш. – Прямо сейчас и пойдем... Джалена, Милеста... где Милеста?.. А, воду принесла? Обе наряжайтесь, пойдете с нами. При красивых дамах Хранителю будет неудобно отказать.

– А я? – вскинулась Барилла.

– А ты царапины промой, – хмыкнул Раушарни. – У тебя вид, как будто тебя крепко любил наррабанский леопард.

Джалена показала Барилле язык.

– Я быстро переоденусь, – сказала Милеста, водя мокрым платочком по шее Бариллы. – Только быстренько помогу... у нее сзади шея ободрана, ей не видно...

Ларш услышал, как Джалена тихо сказала Мирвику:

– Барилла нашу «принцессу» сожрать готова, а та ей царапины промывает...

– Так она ко всем добрая... – пожал плечами Мирвик.

– Во-во, ко всем и всегда... отзывчивая, сердечная... что-то мне немного страшно от ее постоянной доброты...

– Господин мой, – промурлыкал из-за плеча Ларша низкий чувственный голос, – нельзя ли и мне пойти с вами?

Ларш в недоумении оглянулся: просьба была странной, даже бестактной.

Нуроса, чуть склонив голову набок, глядела в его лицо со спокойной, ласковой уверенностью, что ее просьба будет исполнена.

– Зачем? – буркнул Ларш.

– Будет ли у меня другой случай увидеть Хранителя Аршмира? Я слышала, что господин Ульфанш Серебряный Корабль – удивительный человек: отважный, решительный, с героическим прошлым.

«А еще ты наверняка слышала, что Ульфанш – первый аршмирский бабник, – зло подумал Ларш, – и это тебя заинтересовало куда больше его героического прошлого».

– Пожалуйста! Мне бы хоть одним глазком... хоть на несколько мгновений...

«Угу. На несколько мгновений. А тебе больше и не надо. Посмотришь, как на меня сейчас. Качнешь вот так головкой, чтоб закачались на цепочках серьги-рыбки. И вздохнешь, как сейчас. Чтоб грудь так же колыхнулась...»

– Ладно, – кивнул Ларш. – Пойдем.

Только что он чувствовал себя птицеловом, который боится спугнуть красивую птицу. А теперь ощутил себя незавидной добычей, с которой охотник не стал связываться, надеясь на более ценный трофей.

«Но ты не воображай себя гордой завоевательницей, красотка, – подумал он злорадно. – Дядю Ульфанша легко заполучить, но невозможно удержать!»

А «королева» Джалена, сойдя со сцены, просительно взглянула в глаза Шеркату:

– Не пойдут ли господин со своим кузеном к Хранителю вместе с бедными актерами? Мы для высокородного Ульфанша – пыль, господин Ларш – племянник, свой человек, дядя с ним не церемонится. А вот Сыновья Клана Лебедя...

– Понял, – перебил ее Шеркат. – Не хочется мне тащиться во дворец, но твою просьбу, красавица, я исполню. Но учти: за тобой будет должок, попозже ты мне его вернешь...

* * *

Беспризорник Головастик понимал, что ему надо удирать из Аршмира. Но тянул с этим правильным, спасительным делом.

Родной город превратился в ловушку. Но оставался родным.

Когда-то здесь жил веселый малыш из Отребья, сын служанки из таверны. И плевать ему было, что не знает отца, ему и с мамой было хорошо. Он бегал с другими мальцами по улицам, играл в «чаек и ворон», в «три камешка», в «вертелочку», барахтался на мелководье, был чумазым, полуголодным и счастливым. Немного подрос – стал зарабатывать по мелочи: помогал покупателям на рынке донести домой корзинки с покупками. Медяк к медяку – всё маме помощь...

А потом мама заболела и умерла. И тут же вылезли какие-то паршивые сволочи, размахивая долговыми расписками.

Сейчас-то Головастик взрослый, ему двенадцать лет. Он понимает, что было это паршивое мошенничество. У мамы сроду таких громадных деньжищ не было, какие значились в тех расписках. Но тогда-то ему и семи не было, совсем мелюзга! Что он соображал? Что мог сделать? Да его и спрашивать никто не стал. Просто продали в рабство в счет долга.

Правда, тут ему повезло. Крепко повезло! Его купил хороший человек, лекарь Ульден Серебряный Ясень. Сначала просто в слуги взял: дом прибирать, кухарке помогать. Потом заметил, что Головастик – малец смышленый и с хорошей памятью. И начал учить лекарскому ремеслу. Заодно и грамоте обучил, и счету – без этого в лекарском деле никак. А еще хозяин обещал, как Головастик станет постарше, дать ему свободу и взять к себе в подручные. Смеялся: «Ты обезьянка шустрая и смекалистая, руки у тебя ловкие. Будет толк!»

А Головастик-то и рад! Научился промывать раны, повязки накладывать, растирать в ступке составные части лекарств... да много чего он уже умел, когда и эта хорошая жизнь оборвалась.

Полгода назад в дом пришли чужие люди. Сказали, что хозяин умер. Наследников у него не осталось, всё добро продали в пользу города... и дом, и мебель, и слуг, да...

Головастик тогда наревелся: жалко было и хозяина, и себя, и обещанной свободы. Но не рабу выбирать свою судьбу.

И мальчишка терпел с угрюмым страхом – пока не узнал, что достался паршивому перекупщику, который собирается отправить партию рабов куда-то за море. Куда именно? Да какая разница! Главное – из Аршмира!

А он не сможет жить на паршивой чужбине! Он там умрет! Сразу! Он аршмирец!

Говорят, все аршмирцы – воры. Вот и Головастик сам себя украл у перекупщика.

Сбежал... а куда дальше-то? Город он знает прекрасно, есть места, где можно спрятаться, переждать розыск. Есть добрые люди, которые к Головастику хорошо относятся. Правда, не все они готовы рискнуть собственной свободой, помогая беглому. Но все же удавалось перехватить то здесь, то там кусок лепешки или вяленую рыбку.

Не пропал – так надо убираться из города и растворяться в далеких краях... Но вот это и оказалось страшнее побега!

Головастик говорил себе, что надо всё как следует обдумать. Как уходить? Лесом? В лесу он пропадет. Берегом, минуя рыбачьи деревни? Там он получит по башке веслом и будет продан контрабандистам. Рыбаки не любят чужих людей и не прочь подзаработать.

Эх, слишком долго думал Головастик. Затянул с уходом. И попался.

Нет, не перекупщику и не страже. Попался здешнему паршивому ворью. Уж они-то знают в городе каждый закуток получше, чем Головастик. И для них человек, за которого некому заступиться и которому некуда податься, настоящая находка.

Извлекли беглого звереныша из щели, куда он забился, и объяснили: могут вернуть его хозяину за вознаграждение. А могут не возвращать – если Головастик эти неполученные денежки отработает.

Вот он и отрабатывает. Когда Гвоздодер обшаривает чужой дом, Головастик «ветер слушает» – караулит, чтобы вора не застала стража или внезапно вернувшиеся хозяева. И другими поручениями его завалили.

Паршивая жизнь.

Бежать отсюда надо, бежать!

Потому и сидел сейчас Головастик на высоком берегу, среди выветренных серых скал, на Ежином мысу. Еще вроде город, а домов уже нет. Спуск к морю не очень крутой, усыпан большущими валунами.

Можно отсюда добраться до порта и наврать морякам с какого-нибудь чужеземного судна, что он сирота и хочет к ним в юнги...

Паршивый выход. Даже если и возьмут – кто им мешает продать Головастика в чужом порту? А хоть бы и не продали... говорят, на борту юнгу не бьет только ленивый.