Игрушка ветра (СИ) - Серина Гэлбрэйт - Страница 11

— Шерис?

Суккуба подняла голову, но приблизиться не решилась.

— Я уж думала, тебя увезли в столицу или куда похуже, — произнесла Шерис, и горькая усмешка искривила губы.

— Ты её знаешь, Аверил? — спросил Герард, и Аверил кивнула торопливо.

— Это Шерис, она… моя подруга.

— Из борделя? — проклятый прищурился, всматриваясь в суккубу. — То-то лицо знакомое.

— Нам, мессир, выбирать не приходится, — парировала Шерис и выпрямилась, расправила плечи.

— Я только попрощаюсь, — выпалила Аверил и, увернувшись от протянутой было руки Герарда, бросилась к Шерис.

Обняла крепко единственное существо, ставшее для неё дорогим в этом мире, полном людей и нелюдей и при том совершенно пустынном, словно давно заброшенное поселение, единственную душу, что была добра к невольнице, заботилась и поддерживала, точно старшая сестра, которой Аверил не дали боги.

— Как ты нашла меня? — прошептала Аверил.

— Тут всем известно, где останавливается проклятый. Я надеялась лишь, что тебя сразу не увезут.

— Я уезжаю.

— Да уж вижу. Но не говори куда, иначе, боюсь, проживу я недолго.

— Что? — Аверил отстранилась от Шерис, посмотрела удивлённо.

— Ничего, — качнула головой суккуба. — Не думай об этом и поезжай с миром, всё равно ни мне, ни тебе не дано остановить происходящее. Пусть твоя богиня будет милостива к тебе. И… если он станет плохо с тобой обращаться, не терпи, Аверил. Уходи немедленно, беги куда угодно, но не терпи, не позволяй ему унижать тебя, делать то, что будет причинять тебе боль, не суть важно, физическую или моральную. Хорошо?

Аверил вновь кивнула.

Соврала ведь.

Будет терпеть, как терпела отчима и деревенских, как терпела прежние насмешки и презрение, боль и унижение.

— В добрый путь, Аверил, — Шерис ласково улыбнулась на прощание и Аверил неуверенно отступила к карете и проклятому.

— Береги себя, Шерис, и пусть твоя богиня тоже не забывает о тебе.

Герард помог Аверил подняться в салон, глянул искоса на суккубу.

— У вас разные боги? — уточнил неожиданно.

— Да. Шерис… не человек, — ответила Аверил, устраиваясь на сиденье напротив Торнстона.

А о происхождении Шерис проклятому лучше и не знать. Вдруг попытается вернуть Шерис в тот клан, из которого она сбежала когда-то?

— Понятно. Надеюсь, ты будешь ждать меня, Аверил, — и Герард, кивнув Торнстону, закрыл дверцу.

Экипаж тронулся. Аверил откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза, чувствуя, как подступили непрошеные слёзы, как всколыхнулась внутри волна страха перед неизвестностью, перед изменениями, слишком стремительными, неумолимыми, чтобы она и впрямь могла их остановить.

Север Афаллии на диво мало отличался от Тарийи, разве что лето здесь было настоящее, солнечное, жаркое, не то что в княжестве, где из трёх летних месяцев полтора шёл дождь да небо хмурилось сутками напролёт. Правда, Торнстон говорил, что на юге намного жарче, а чтобы совсем жарко, так это надо в саму Альсиану ехать. И рассказывал про апельсиновые деревья, экзотические орхидеи, яркие что весенние бабочки, загадочные колючие кактусы, агаву и другие растения, которых на севере не бывает, если только в специальных садах-парниках.

Рассказывал о море, бескрайнем бирюзовом зеркале на юге и тяжёлой седой глади на севере.

О людях, таких разных и таких одинаковых, словно то море — каким бы оно ни было, всё равно солёная вода, не знающая удержу стихия, что могла быть милостива к дерзнувшим оказаться на её пути, а могла и уничтожить, стереть с лика земного и из памяти человеческой.

О странах и королевствах, всегда бывшими для Аверил безликими названиями в книгах.

Немного о братстве.

Нынче их двенадцать, проклятых богами бессмертных существ, и Аверил, внимательно ловя каждое слово Торнстона, задумывалась невольно — почему так мало? Если у них появляются новые ученики, то отчего не становится больше собратьев? Ведь они же бессмертны, а значит, за столько веков существования ордена проклятых должно уж немало набраться.

Однажды она решилась спросить об этом у Торнстона и, к безмерному удивлению своему, узнала, что членов братства можно убить. Что существует тайное средство, способное уничтожить проклятого так же, как обычное оружие или болезни убивают простых смертных. Что члены ордена используют его против своих же собратьев, избавляясь от тех, с кем связаны кругом. В круге должно быть двенадцать, а лучше и больше членов, объяснил Торнстон, тогда сила их будет полной, но если станет меньше, то вместе с тем уменьшится и прославленное могущество и неуязвимость братства. И добавил, что некоторое время назад в круге оставалось девять собратьев и что в ту пору они как никогда прежде были близки к потере бессмертия и силы.

Странно это — орден бессмертных, которых можно убить, подобно любому живому существу под этим солнцем.

Дом Герарда, по замечанию Торнстона, невелик и вполне себе обыкновенен, традиционен, но Аверил он показался большим, всяко больше избы деревенской, и точно куда роскошнее. Просторная кухня, светлая столовая, уютная гостиная, вмещающая в себе библиотеку. На втором этаже три спальни и отдельная ванная комната с настоящим водопроводом. Вода из изогнутого медного крана текла холодная, — нагреваться она должна в маленькой котельной в подвале, добавил Торнстон, но поскольку домом последние пару месяцев не пользовались, то и воду не грели, — однако для Аверил и это чудо. Воду не надо ни носить, ни греть самой — разве не удивительно?

Ей разрешили выбрать спальню, и Аверил остановилась на той, что поменьше, для гостей. Пока Герард не вернётся и не велит иного, спать в его постели девушка не собиралась.

Сам дом, двухэтажный, каменный, увитый плющом, располагался по соседству с небольшим городом и там, несмотря на робкие уверения Аверил, что она и так справится, Торнстон нанял приходящую прислугу — кухарку, мальчишку для мелких поручений и горничную. Нашёл портного, хотя без новых платьев Аверил прекрасно могла бы обойтись — ни к чему лишние траты. Вскоре по просьбе проклятого кухарка привела свою племянницу, хорошенькую, словно лесная фея, темноволосую и темноглазую, помогать Аверил — будто Аверил знала, как управлять прислугой. И целым домом. И камеристкой. Таким, как она, не прислуживают, не кланяются, не говорят, обращаясь, «госпожа», точно она, Аверил, родилась если не леди знатной, то хотя бы из семьи зажиточных горожан вышла.

Всякому должно быть видно, что она всего-навсего невольница-простолюдинка, жалкая, безродная, как и прочее отребье.

Торнстон то уезжал на несколько дней, то возвращался, проводя ночи под крышей дома друга, но Аверил уже перестала опасаться его, как опасалась в самом начале пути, страшась что ехать с проклятым в одном экипаже, что останавливаться на ночлег в гостиницах и на постоялых дворах. Торнстон не прикасался к ней больше необходимого, не удерживал и не смотрел так, как смотрел Герард и другие мужчины. Порою принюхивался к ней, подобно собрату, однако немного иначе, не точь-в-точь, не жадно, скорее удивлённо, озабоченно, а после хмурился, будто обнаружил нечто неожиданное, не совсем понятное. Не позволял чужим даже случайно касаться Аверил, не допускал ни оскорблений, ни шуточек сальных, сам же вёл себя так, словно был ей опекуном или старшим братом, мечтами о котором — защитнике верном, надёжном, никогда бы не давшим младшую сестру в обиду, — грезилось в детстве.

Уже по приезду в Афаллию Торнстон начал передавать Аверил письма от Герарда, невесть как пересылаемые так быстро. Спросил, не хочет ли Аверил ответить, предложил записать под её диктовку, однако девушка отказалась.

Сама напишет, чай, грамоте обучена.

Писала, приходя в ужас от собственного почерка — не изящная вязь слов, но забор крупных угловатых букв, — рвала бумагу на мелкие клочки, сжигала остатки в камине и переписывала заново. Едва не плакала от отчаяния, осознав вдруг, как мало умеет, ни писать красиво, ни складно мысли на бумаге излагать. Вслух, оно всё проще произносить, да и не было прежде в окружении её людей, чистотой речи отличавшихся. Шерис ещё могла что помудрее сказать или словечко какое, иноземное будто, ввернуть, а так-то и в деревне, и у матушки Боро все говорили по-простому, без изысков аристократических. Торнстон упомянул, что Герард из знатных, что мать его была самого что ни на есть высокого рода и положения, и, должно быть, смешно Герарду каракули Аверил разбирать. Да и о чём ей писать?