Луны морозные узоры. Часть 1 (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна - Страница 17

Черный камень кольца на моем пальце сверкнул в зеркале, поймав гладкой поверхностью пламя свечи. Способны ли современные маги создать нечто подобное, способны ли справиться с могущественными бессмертными духами? Едва ли.

— Нас поймали и заточили в артефакты, выполненные в виде украшений: кольца, подвески, браслеты, даже пряжки. Маги собирались спрятать все предметы в одном месте, но несколько артефактов исчезло, и оставшиеся было решено передать сестрам Серебряной. Мы поклялись служить богине до последнего вздоха этого мира и защищать ее земных сестер. Многие поколения я оберегал женщин рода твоей матери, многие поколения я наблюдал, как они рождаются, взрослеют, обретают дар нашей госпожи и делают выбор — вступить в лоно храма или принять брачные обеты.

Многие поколения кольцо передавалось от матери к дочери или переходило к другим потомкам, к другой ветви, если там однажды рождалась девочка, отмеченная поцелуем Серебряной. Я радовался, когда они обретали свое счастье, независимо от сделанного выбора, и печалился, когда приходил их час уйти за грань. Мне не дано познать любовь во всех ее смыслах, не дано испытывать многие чувства, присущие смертным, но я мог ощущать свою сопричастность, свою связь с вами, моими подопечными. И тем больнее мне осознавать, что, похоже, не в моих силах уберечь тебя, защитить от грядущего.

— Это не твоя вина, Кадиим, — я отложила щетку, все еще не смея поднять глаза на стоящего рядом духа. — Я… сама навлекла на себя наказание богини. В прошлом году мы с подругами собрались погадать… ты же знаешь эти гадания в последнее полнолуние уходящего года: наливаешь в посуду воду, встаешь так, чтобы свет полной луны падал на воду, и просишь госпожу приподнять завесу будущего… Айянна отговаривала меня, напоминала, что нельзя играть с богиней, но я не послушалась. Я попросила Серебряную показать моего истинного нареченного, и она явила лицо незнакомого мне молодого мужчины. Конечно же, не принца Александра, но и на наших шианских мужчин он тоже не походил. Затем вода в тарелке покрылась льдом прямо на наших глазах. Я сделала вид, будто ничего особенного не произошло, будто гадания эти глупые и бесполезные, однако лицо этого мужчины словно отпечаталось в моей памяти. Я думала о нем, когда ходила в наш храм… или когда гуляла в саду… — когда читала книги, когда к нам приходили учителя. И особенно — и от того мне стыдно вдвойне — на уроках по искусству любви. Я пыталась представить, что почувствую, если меня поцелует он, мой нареченный, а не жених, который, быть может, и вовсе не станет меня целовать. Я знала о принятой в Афаллии публичной консумации и понимала, что не стоит рассчитывать на нежность и ласку, по крайней мере, в первый раз, и тем чаще воображала себя в постели с ним, без чужих глаз, следящих жадно за каждым движением.

— Лорд Мартен Ориони? — спросил Кадиим, и я кивнула.

— Я узнала его сразу же, едва увидела. И он узнал меня. Оказывается, я ему снилась. И… — я опустила голову ниже, покрутила кольцо на пальце, — и мы пообещали друг другу… он сказал, что я всегда буду его, до конца жизни и после ухода за грань. Оборотни верят, что со временем праматерь отпускает души умерших обратно в мир живых, чтобы они родились в новом воплощении… и Мартен пообещал, что даже тогда мы будем вместе. Он найдет меня, где бы мы ни оказались. А я пообещала, что всегда буду верить ему.

— Лайали, — не могу понять по мягкой интонации Кадиима, осуждает ли он меня.

— Я знаю, что поступила безрассудно — не сейчас, но год назад, когда обратилась с этой просьбой к богине, — продолжила я торопливо, не дожидаясь ответа духа. — Знаю, что должна выполнить свой долг, чем бы он ни обернулся, знаю, что должна с честью выдержать все ниспосланные испытания. Я рождена принцессой, нет у меня иного выбора. Однако мы с Мартеном предназначены друг другу, нас соединила сама Серебряная госпожа. Я не могу отринуть долг и отказаться от предназначения тоже не в силах.

Если Афаллия разорвет договоренности с Шианом, то я вернусь порченым товаром домой. Кто на мне, ошельмованной, отвергнутой в последний момент невесте, женится? Разве что кто-то из соседей решится — в надежде получить наши земли, сразу часть в приданое или все с течением времени, вероломно подмяв моего брата, наследующего трон Шиана. Афаллия не может запереть меня в каком-нибудь глухом храме, как империя феосскую принцессу, не может казнить по надуманным обвинениям — я еще не жена Александра, не подданная афаллийской короны. Я молода и полна сил, меня нельзя задушить во сне подушкой и сказать, будто у принцессы было слабое здоровье, и она не выдержала афаллийских морозов. Кто поверит в подобный вздор?

А если нет никакого заговора, никаких сделок с братством проклятых? Если все лишь плод моего разыгравшегося воображения, следствие волнения, охватывающего каждую невесту перед свадьбой, страха нетронутой девушки, пребывающей в ужасе от варварства публичной консумации? Если я попросту все себе придумала, то послезавтра я должна выйти замуж за наследника и своим возможным бегством действительно опозорю Шиан, превращу родную страну в посмешище для целого мира.

Видит Серебряная, Мартен прав: как ни повернись, всем не угодишь. И при любом раскладе Шиан остается в проигрыше, в дураках, словно деревенский простачок, облапошенный уличным ловкачом.

— Лайали, — ладонь Кадиима легла на мое плечо, — женщины твоего рода испокон веков делали свой выбор, и теперь пришел твой черед.

— Но я не… — я хочу напомнить, что передо мной не стоял выбор, храм Серебряной или брачный алтарь, но пальцы на плече чуть сжались, останавливая возражения.

— Я не говорю о выборе, который делали твоя мать, бабушка и многие лунные сестры до вас. Тебе предстоит сделать иной выбор, но, что бы ты ни избрала, как бы ни распорядилась богиня, я приму любое твое решение, принцесса. И почту за честь в свой час стать хранителем твоей дочери.

Я вскинула голову, посмотрела наконец в глаза Кадииму. В темной глубине отеческая нежность, понимание, тепло, надежда. Уверенность твердая, непоколебимая, придающая сил и мне.

— Может быть, у меня не будет дочерей, — улыбнулась я смущенно. И кровь оборотней сильна, дети двуликих неизбежно наследуют вторую ипостась родителя. Если я решусь… осмелюсь… то едва ли девочка — если родится девочка — получит мой дар.

— Значит, внучки. Или правнучки, — Кадиим улыбнулся в ответ, сдержанно, ободряюще. — Я подожду.

— Я знаю.

— Доброй ночи, Лайали.

— Доброй ночи.

Кадиим поклонился и вышел из спальни, тихо закрыв за собой дверь. Я легким взмахом руки потушила все свечи, встала из-за столика, сняла халат, положила его на стул и забралась в кровать.

Я жду, и стрелки на часах отмеряют время. Луна, почти полная, яркая на небосводе глубокого черного бархата, раскрашивает морозные узоры на стекле чистым серебром. Я смотрю на четкую, выверенную роспись зимы, отмечаю, как разрослись узоры эти за последние несколько дней, поднявшиеся из непрозрачной уже, шероховатой наледи в нижней части окна, такие разные, непохожие, но все же переплетающиеся между собой, переходящие друг в друга. Луна и лед, соединившиеся вдруг морозной зимней ночью, в одном-единственном танце в вечности. Что наши жизни по сравнению с жизнью мира? Мы и впрямь лишь песчинки, затерянные в песках, в пустыне времени, среди миллионов таких же нам подобных. В любой момент наши жизни могли измениться бесповоротно, могли оборваться, в любой момент мы можем исчезнуть, раствориться бесследно в долине теней за гранью, растаять в чужой памяти, словно нас никогда и не было. И будет нечего вспомнить на той стороне, нечем утешиться в пустоте среди других неприкаянных душ.

Только надеждой, сохраненной глубоко-глубоко искрой, что однажды, если будет на то воля богов, я смогу вернуться и вновь обрести счастье с тем, кто предназначен мне самой Серебряной. И пусть я едва ли пойму, почему поступаю так, а не иначе, почему я тянусь к нему, но я буду верить ему.