Твоя... Ваша... Навеки (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна - Страница 21

— Ари, несомненно, ты помнишь Элизабет Мортимер, младшую дочь лорда Мортимера, прелестную, талантливую и добродетельную юную леди, — Лизетта несколько смущена прохладным приемом, но отступать не намерена.

— Не помню, — признается Арсенио сухо.

— Быть того не может, — удивление Лизетты фальшиво насквозь. — Мне кажется, нельзя не запомнить девушку столь очаровательную, выдающуюся и исполненную всяческих добродетелей…

Кажется, волчица вцепится в горло леди Дэлгас, если та еще раз упомянет о неисчислимых добродетелях Элизабет.

— Очень даже может, — Арсенио хозяйским жестом привлекает меня ближе к себе, бросает извиняющий взгляд на Элизабет. — Прошу прощения, леди Мортимер, к вам лично ничего из сказанного выше и далее отношения не имеет, я понимаю, что вы такая же жертва махинаций леди Дэлгас и своих родителей, как и я. Что до вас, дорогая тетушка, то, если вы не заметили этого на недавнем вашем пикнике, позвольте напомнить, что я свой выбор сделал. Рианн Лобо моя избранница и моя невеста и своего решения менять я не намерен. Мне все равно, сколько выгод сулит брак с вашей протеже, кем бы она ни была, и все равно, что вы охотно отвернетесь от меня, едва я пойду против вас. Да и, откровенно говоря, мне плевать.

— Ох, Элизабет, надеюсь, ты и впрямь простишь моего племянника. Он вырос в другом полисе и, к глубокому моему сожалению, не получил должного воспитания, оттого порою бывает невообразимо груб, — Лизетта тоже улыбается девушке, заискивающе и одновременно недвусмысленно, и Элизабет, кивнув Арсенио, спокойно отходит. Леди Дэлгас же поворачивается к нам, смотрит в глаза Арсенио, уже не скрывая недовольства, кислого, словно испорченное молоко. — Арсенио, ты забываешься.

— По-моему, забываетесь вы, тетушка.

— Я тебе не тетушка и ты прекрасно о том осведомлен. Более того, ты знаешь, кого должен благодарить за нынешнее свое положение, за привилегии и отношение общества к тебе, сыну демонического рода, павшему столь непозволительно низко, что старшему в роду пришлось уехать в Лайвелли и жениться на простой человеческой женщине. Из уважения к прежней славе твоего рода и связям между нашими семьями я приняла тебя, дала тебе все, что только могла дать, и такова твоя благодарность? Я закрывала глаза на компании, которым ты отдавал предпочтение, и то, чем ты занимаешься, — в конце концов, молодым мужчинам твоего возраста независимо от расовой принадлежности нужно немного свободы, возможность предаваться развлечениям и даже порокам… пока, разумеется, они не выходят за границы допустимого. И ты сам зарабатывал на свои развлечения, что лишь утешало меня…

— Ну конечно, не у вас же деньги просил… — ворчит Арсенио, но Лизетта, похоже, не слышит его замечания. Или игнорирует.

— …но это вовсе не означало, что тебе дозволено абсолютно все. И выбор твой… девица низкого рода, сомнительного происхождения… — Лизетты сглатывает с усилием, однако удерживается от взгляда в нашу с Байроном сторону, точно нас здесь нет или мы лишь призраки, не стоящие внимания серьезных, образованных людей, не верящих в жизнь после смерти. — Не думай, будто я не догадываюсь, что ты… вы… вы творите там втроем…

Ничего и обстоятельство это печалит волчицу. Да и мне самой оно нравится все меньше и меньше.

— Доброго вечера, тетушка, — роняет Арсенио подчеркнуто спокойно, даже равнодушно и, потянув меня за собой, обходит Лизетту, огибает ее плавно, словно хороший мобиль вовремя замеченное препятствие.

Байрон не отстает, и мы наконец покидаем зал, а там и особняку Мару. Инкубы отвозят меня домой, но всю дорогу до нашего квартала я не могу успокоиться, я в ужасе от сказанного Лизеттой, от негодования ее, столь сильного, что она не дала себе труда скрыть его, что едва ли позволительно для истинной леди. Когда мобиль Арсенио останавливается перед нашим домом, я не выдерживаю, поворачиваюсь к спутникам так, чтобы можно было хотя бы поочередно посмотреть на каждого.

— Вам не кажется, что это уже чересчур?

— Что именно? — Арсенио глушит мотор, бросает взгляд поверх моего плеча на ограду дома.

— Если ты имеешь в виду реакцию леди Дэлгас, то ничего иного и ожидать не стоило, — замечает Байрон.

— И сколько это будет продолжаться? — не сдаюсь я. — Сначала выговоры и недвусмысленные намеки, затем оскорбления, потом что? Угрозы? Показное игнорирование и общественное презрение?

— Рианн, тебе достаточно сказать лишь слово.

— И что дальше?

— И мы сразу уедем.

— Рианн, ты же не хуже нас знаешь, как работает эта система, — добавляет Арсенио. — Все, что не вписывается в общественные представления о морали, нормах и прочие личные мнения, выдаваемые за истину в последней инстанции, карается немедля и жестко. И каждый из нас троих находится в положении… несколько зависимом от других, причем зависимом в не самом приятном смысле. Мы не могущественный клан ночных, которому никто и слова не посмеет сказать, сколько бы там его члены ни заводили жен, хоть трех, хоть два десятка. Если мы хотим быть вместе, жить как хотим мы, а не как того требуют окружающие, не оглядываться, опасаясь косых взглядов или оскорблений, то нам придется отсечь лишние связи и отбросить зависимость, понимаешь? Оставить в Лилате все ненужное и уехать. Мы не будем здесь жить, да и зачем, если можно перебраться в место получше?

Я откидываюсь на спинку кресла, начиная догадываться, почему инкубы с таким упорством выходили со мной в свет, хотя, по сути, острой необходимости в том не было. Публичные свидания призваны не только закрепить за Арсенио статус моего поклонника, а то и жениха, но продемонстрировать мне, что нам троим в этом полисе, в этом обществе никогда не будут рады, что рано или поздно мы превратимся в отшельников, в презираемых всеми парий, которых не пригласят ни в один приличный дом.

— Я уже и родителям написал, благо что в Лайвелли отправить сообщение проще, чем в Эмираду, — продолжает Арсенио.

— А мне и писать-то некому, — отзывается Байрон. — Родственников нет, с работы ушел, квартиру продал, остался только мобиль…

— И где ты сейчас живешь? — я смотрю на Байрона через зеркало заднего вида, удивляясь, что инкуб не сказал о продаже квартиры.

Кажется, они и впрямь готовы сорваться по одному моему слову, покинуть Лилат хоть завтра.

— У меня на диване, — усмехается Арсенио.

— И мое утонченное чувство прекрасного ежедневно страдает из-за вечного бардака, который ты с маниакальным упорством разводишь вокруг себя.

— Тебя никто не просит изображать уборщика.

— Извини, но я предпочитаю класть вещи туда, где смогу их найти в следующий раз, а не кидать куда придется и после недоумевать, почему нет ни одной чистой фрачной сорочки, ведь ты точно забирал их накануне из прачечной…

— А… Клеон? — вмешиваюсь я осторожно в беззлобный спор.

— А Лео женится на своей леди ледышке и будет счастлив, — заявляет Арсенио беспечно. — Или не будет, тут уж как пойдет.

Не будет. Отчего-то я знаю об этом наверняка. О чем он только думает, неужели не понимает, что ныне отношения его с любой женщиной обречены на провал?

Или нам обоим удобнее закрывать глаза на очевидные вещи, притворяться, будто проблем не существует?

— Завтра воскресенье, — напоминаю я в попытке отвлечься от мыслей о собственном тайном безумии. — Тесса будет весь день дома, с Эваном, — и Клеон вряд ли приедет, избавив меня от необходимости смотреть ему в глаза и спорить с волчицей. — Можно поехать в парк, найти какое-нибудь тихое укромное место и устроить пикник, где не будет никого, кроме нас.

Инкубы обмениваются заинтересованными взглядами через зеркало и кивают.

— Скажу Дороти, чтобы она приготовила напитки и закуски.

— Отличная мысль, — соглашается Арсенио и тянется ко мне, чтобы поцеловать на прощание в щеку. — И не думай о выпадах Лизетты. Тетушка много лает, но не кусает… а если вдруг ей взбредет в голову идея отлучить нас от двора, то есть от светских кругов, то и вурдалак с ними, невелика потеря.