Яд (СИ) - Moon Mila - Страница 35

Это больно, терять самого близкого в мире человека.

***

Рано утром раздался звонок в дверь — на пороге стояла Энди. Она сразу же заключила меня в дружеские объятия и сочувствующие пробормотала:

— Мне очень жаль, Мег.

Я благодарно обняла ее в ответ.

— На самом деле… — Энди делает паузу, — ты должна как можно скорее приехать к Микаэлле, — Коллинз отстранилась и потупила взор. — Я не дозвонилась вчера…

— Хорошо. Только мне надо переодеться. Уснула в том, в чем прилетела с Лондона.

— Я подожду, — с жалостью посмотрела на меня подруга и кивнула.

В кабинет Микаэллы я зашла спустя час. «Ведьма» сразу оторвалась от своих бумаг, хотя чаще всего, когда ты попадал в ее офис, приходилось ждать, пока она удостоит тебя царским вниманием. Я села в кресло напротив внушительного стола и прямо посмотрела в холодные голубые глаза.

— Приношу свои соболезнования, Меган, — говорит Хейз, а ее лицо не выражает никаких эмоций. — Мне жаль, что ты потеряла близкого человека…

— Вам плевать, говорите, зачем позвали меня, — перебила резко ее. Брови Микаэллы поползли вверх, но она сразу же взяла себя в руки, и на безупречном лице, без единой морщины, появилась стандартная безразличная маска.

Я не собиралась слушать ее ложь. Эта стерва явно позвала не для того, чтобы соболезнования приносить — из ее уст это звучало фальшиво и отрепетировано.

— Ты права, — она втянула в себя воздух и продолжила: — Сейчас лето. У тебя плотный график и много съемок…

— Я прекрасно помню, для этого есть Энди, но спасибо, что еще раз напомнили.

И снова она сидит с озадаченным лицом — видимо не часто попадаются смельчаки, которые перебивают на полуслове Микаэллу Хейз. Если бы не взвинченное состояние, никогда бы себе такого не позволила — в этом кабинете условия ставила она. Губы Микаэллы превратились в тонкую линию. Я начинала ее раздражать, зато внутри растекалось удовлетворение, ведь всегда было наоборот, но сейчас мы поменялись с ней местами. Я стала энергетическим вампиром и питалась отрицательными эмоциями.

— Хорошо, что ты помнишь о работе и контракте, срок которого истечет не скоро, Меган, — «срок которого истечет не скоро» «ведьма» сказала с нажимом. — Новый статус супермодели не дает право отлынивать от работы, как и личная жизнь. Да, твоей матери больше нет, но…

Резко поднимаюсь, а ножки кресла жалобно скрипят. Хватит с меня. Ни секунды больше не хочу находиться в этом помещение и лицезреть лицемерку с ее поганым ядовитым ртом.

Выхожу из здания и направляюсь в сторону Центрального парка, который находится не так далеко. Мне нужно привести мысли в порядок, а еще успокоиться.

Мимо проносились толпы прохожих: туристы фотографировали все вокруг, восхищались, охали и ахали. Я зашла в Старбакс и купила айс-кофе. В Центральном парке как всегда множество посетителей: лето, солнце, хорошая погода. Многие сидели на траве и просто общались, кто-то устроил пикник с семьей, другие кормят уток на озере, некоторые рисуют, остальные устроились в тени деревьев и отдыхают, слушая музыку.

Я шла и смотрела, как люди улыбались, смеялись, радовались жизни. Интересно, смогу ли я так же беззаботно жить дальше? Смогу отпустить боль, разрывающую душу на куски?

Нахожу более спокойное и безлюдное место и ложусь на зеленую сочную траву, устремляя взгляд в голубое небо, по которому плывут редкие облака — надо отключиться от этого мира. Включаю музыку и прикрываю глаза. Напряжение постепенно уходит, и тело расслабляется. В последнее время мой плей-лист довольно однообразен, и в нем в основном грустная музыка, как и сейчас.

Мэтт Ванн поет о том, что завтра он уйдет, и может тогда его уход заметят, а Холли Драммонд — о том, что им надо время, потому что их история только начинается. Завтра…

Том Оделл поет, что не может притворяться и в его сердце много ран, которые может залечить только любовь, и он от нее зависим…

Любовь… Любовь… Это слово повторяется снова и снова.

В кармане начинает вибрировать телефон.

— Привет, — мягкий голос Криса приятно ласкает ухо, хотя я даже не посмотрела на экран — это могла быть и «ведьма», но она не звонила. О чудо! Может, в ней проснулась совесть? Сомневаюсь.

— Привет.

— Где ты сейчас?

— В Центральном парке, — отвечаю, глядя на проплывающие облака, и прикрываю глаза рукой.

— Решила проветриться? — слышу улыбку в его голосе.

— Типа того, — вздыхаю. — А ты?

— Я бы хотел в Центральный парк, но нужно еще решить несколько важных вопросов насчет ресторана в Монако…

— Прости, что я соврала про Эша, — выдыхаю слова, которые надо было сказать еще давно, а лучше вообще не врать с самого начала.

Крис молчит, а я продолжаю. Надо все объяснить ему, чтобы между нами не было недомолвок и «стен».

— Мы обкурились, я тогда первый раз попробовала травку. И еще я запуталась… Не знала, что происходит между нами и боялась своих чувств. На этом все. Мы с ним больше не виделись до того вечера.

Наконец я это сказала, даже дышать стало легче от признания.

— Дай угадаю. Ты тихо собрала вещи, как тогда в Париже, и смылась, — с сарказмом подметил Крис, а я невольно улыбнулась.

— Это было ошибкой, не более.

— А Париж?

— Нет, когда я увидела тебя в ресторане, подумала, что хочу узнать поближе…

— Трахнуть, — вставляет Крис с насмешкой, а я закатываю глаза.

— Да! Да, я хотела тебя. Тем более у меня долго не былоэтого… Тебя хотят многие женщины, Берфорт. Надо повесить ярлык «Я знаю, о чем вы думаете, глядя на меня».

Мы начинаем одновременно смеяться, после шутки о ярлыке.

— Но мне нужна одна, — произносит бархатным голосом Крис, и губы превращаются в улыбку от этих слов. — Единственная женщина, мне надо идти работать. Я не могу отдыхать, как ты.

— У меня на следующей неделе съемка за съемкой, — вздыхаю и открываю глаза, щурясь от лучей солнца.

В одном «ведьма» права — нельзя забывать о работе и ответственности. И контракте!

— Значит, я тебя беру в рабство до следующей недели, — серьезно говорит Крис, а я тихо посмеиваюсь.

— Его отменили в девятнадцатом веке, Берфорт.

— Что? Ничего не слышу. До вечера, детка, — шутит он и отключается. Мое настроение значительно улучшается после разговора с ним.

Я еще какое-то время лежу на траве и слушаю музыку, но потом мой желудок издает недовольный булькающий звук. Да, там же был только айс-кофе, надо бы его чем-то порадовать, либо мне грозит анорексия.

***

Мне снится мама в белом легком платье, развивающимся на ветру. Она моложе, наверное, того же возраста, как и я сейчас. Ее окружает голубое прозрачное море, и светит ярко солнце. Кажется, что она вся соткана из лучей. Мне хочется подойти и обнять, но как только я делаю шаг, она становится дальше. Я бегу и протягиваю руки, но так и не могу приблизиться. Неожиданно голубое небо становится черным, сверкают молнии, на море появляются огромные волны, которые, кажется, сейчас поглотят меня и унесут в свою пучину. Мамино светлое платье становится красным, будто кто-то плеснул алых красок, а лицо грустным. Она больше не улыбается, ее губы шевелятся, пытаясь что-то сказать, но я не слышу. Волна накрывает нас, и я начинаю задыхаться… бушующее море тянет меня на дно…

Открываю глаза и резко сажусь на кровати, держась за горло. Сон был таким реалистичным, что становится жутко даже. Я делаю глубокие вдохи, и постепенно дыхание восстанавливается. Ложусь на подушку, укутываясь в одеяло с головой, будто оно может защитить от всех страхов и бед. «Это был просто кошмар, не более. Просто кошмар…», — повторяю в уме и засыпаю.

На часах еще нет семи утра, но я собираюсь на пробежку, которой давненько не занималась. За окнами повисли серые свинцовые тучи, но дождя нет, хотя еще вчера была такая солнечная теплая погодка… Затягиваю хвост, надеваю темный топ и спортивные штаны и выхожу из квартиры. Ночной кошмар преследует до самых дверей, но я отгоняю его. Внутри неспокойно: стараюсь не обращать на это внимания, пеняя все на плохой сон. Выхожу на улицу и бегу в сторону Вашингтон-сквер, но как только хочу перебежать дорогу, слышу визг шин и замечаю черный тонированный автомобиль, остановившейся всего в паре сантиметров. Не успеваю даже сообразить и среагировать, как меня хватает какой-то парень в кепке и солнцезащитных очках, и я оказываюсь уже в салоне. Ужас заполняет каждую частичку тела, а в мозгу пульсирует только одна мысль: «Кто они такие и что им от меня надо?» Смотрю со страхом на троих мужчин, одетых во все черное, но лиц не видно за очками, кепками и капюшонами. То, что это не глупый розыгрыш для какой-то развлекательной программы, я уверена на все двести процентов.