Божья коровка 2 (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 2

— Я в семь встаю как штык, — сказал Сергей. — Потом сижу, грызу гранит науки. Экзамены в университет не за горами, а я на службе почти все забыл. Учебники достали до печенки. Тебе завидую — сдавать не надо. Ладно, Боря, я чего звоню? Хочу поздравить с днем рождения. Теперь ты взрослый парень — целых двадцать лет.

— Сказал старик, которому полтинник, — Борис невольно засмеялся. — Сам-то когда двадцатилетие отметил?

— Три месяца назад, — сказал Сергей. — Как ни крути, но я постарше. Здоровья тебе, Боря и успехов, большого счастья в личной жизни. Красивого и доброго. Ты его достоин.

— Спасибо, — поблагодарил Борис. — А сам-то как? Подругу не нашел?

— Какие тут подруги? — вздохнул Сергей. — Родители следят, чтоб я зубрил, всех посторонних отгоняют, словно мух от меда. Как в тюрьме сижу.

— Ко мне отметить день рожденья отпустят?

— Сказали, чтобы ехал к нам. Так и велели передать.

— Отмечать свой день рожденья в гостях? Вы стол накроете, а я прибуду на готовое, дескать, поздравляйте? Волюнтаризм какой-то.

— Ты нехорошими словами не ругайся, — хохотнул Сергей. — Есть ряд причин. Во-первых, нам ты не чужой. Мать тебя родным считает, дескать, сына спас от смерти. Еще ты сирота и стол приличный не накроешь, — так она сказала. Предложишь гостю водку с плавленым сырком, — друг снова засмеялся. — Но главное не в этом, Боря. Я стер культяшку до крови. Вчера гулять пошел, да так увлекся, что забыл: ноги-то нет. Домой вернулся, снял протез, а носок-то весь в крови. Мать увидала — хвать за сердце. Попричитала для начала, а потом пилила. В гости не отпустит, так что ждем тебя к шести. Придешь?

— Раз так, конечно.

— Ну, тогда до встречи.

В трубке запиликали короткие гудки. Борис положил ее на рычаги и занялся собой. Сложил постель в диван, оделся и умылся. Едва поставил чайник на плиту, как затрещал дверной звонок. Он побежал в прихожую. За дверью обнаружилась директор гастронома, Валентина Алексеевна, с заведующими отделами. В руке она держала тяжелый сверток, упакованный в бумагу.

— Здравствуй, Боря! — улыбнулась имениннику. — Принимай гостей.

— Проходите, — Борис отступил в сторону.

Директор с подчиненными прошли в зал и развернулись.

— С днем рождения тебя, Борис! — сказала Алексеевна и вручила ему сверток. — С двадцатилетием! Мы тобой гордимся: Героя воспитали. Здоровья и успехов, счастья в личной жизни. Прими от нас подарок, — она протянула ему сверток.

Борис взял его и развернул. В свертке оказались коробка шоколадных конфет и бутылка молдавского «КВВК», что означало «Коньяк выдержанный высшего качества». Это подтверждали напечатанные ниже цифры: «10 лет».

— Спасибо, — поблагодарил Борис, сгрузив подарки на стол. — Будем пить за именинника? — он щелкнул ногтем по бутылке.

— Что ты! — засмеялась Алексеевна. — С утра? Нам работать нужно.

— Тогда чаю?

— Это можно, — согласилась Алексеевна. — Но недолго, — дел полно.

Посидели, попили чаю с шоколадными конфетами, но не задержались — у людей работа. Проводив гостей, Борис прошел на кухню, сел на табуретку и задумался. Прошло всего два года, как его сознание погибшего в Попасной офицера переместилось в тело юного дебила в Минске. Но сколько же событий вместилось в этот небольшой в общем-то срок! Он перестал быть инвалидом по рождению, сдал экзамены за десять классов средней школы, работал грузчиком у Алексеевны. Был призван в пограничные войска, где пережил два боя на Даманском. Там был тяжело ранен и три дня лежал в беспамятстве. Но все ж очнулся и встал на ноги. Из армии его комиссовали — левая рука теперь короче — и дали инвалидность, но это ненадолго. На ВТЭК сказали, скоро снимут. Это не существенно — учиться в вузе не мешает. Таскать мешки и ящики он более не будет — Герою не к лицу.[5] Осталось выбрать вуз: Героя везде примут без экзаменов. Его зовут в консерваторию и Суриковский институт[6]. Куда пойти? Еще недавно он бы ответил, что хочет стать художником хорошо рисует. Талант достался по наследству от юного дебила, в которого вселился офицер, верней, его душа. А музыкой он заинтересовался сам: играет на гитаре и поет. В консерватории кричали «Браво!» — им понравилось. И сам Борис (когда-то Николай) почувствовал: какой это восторг — петь для большого зала! Когда тебе внимают, затаив дыхание, ты управляешь слушателями, пробуждая в них желанные тебе эмоции. Теперь он понимал, почему многие в его прошедшей жизни так стремились на эстраду. Желали славы, денег? Разумеется. Но что, к примеру, подвигло стать певицей дочку олигарха? Прежде чем пробиться на сцену, она работала как вол, — за деньги популярности не купишь. Так что ее вело? Не это ль единение с огромным залом, где ты становишься объектом обожания? Словами этих чувств не передать.

Вздохнув, Борис решил оставить думы и заняться другим. Звонок Сергея поломал ему все планы. Он собирался посидеть с другом в ресторане, выпить, хорошо поесть, потанцевать с девчатами. Но Сергей натер культю и ходить не может, не то, что танцевать. Позвал к себе. Ситуация довольно неудобная: явиться в гости просто так неловко, с собою нужно что-то принести. Ну, хорошо, возьмет бутылку коньяка, подарок Алексеевны и ее заведующих. Но это для Сергея и его отца. А матери его, а сестре? Купить конфет? Что ж можно, но как-то мало…

Почесав в затылке, Борис переместился в зал, где положил на стол альбом с карандашами. Он подарит им рисунки. Но не банальные портреты, а другое, к чему здесь не привыкли. На заставе он рисовал боевые листки, вот этот подход и возьмет на вооружение.

Сюжеты в голове рождались сами. Павла Леонидовича, отца Сергея, Борис изобразил в профессорской мантии и академической шапочке-ермолке с квадратной доской сверху. В СССР такие облачения не носят, но заведующий кафедрой поймет. Щербаченя-старший стоял в окружении студентов и указывал им на дорогу, по которой брели каторжники в полосатых робах. В пузыре, вылетавшем изо рта профессора, написаны слова: «Они не чтили Уголовный Кодекс». На другом рисунке Тамара Николаевна, жена профессора, несла большой поднос с горою снеди. Жареные куры, окорок и кольца колбасы — ее куски свисают по краям. На лице женщины — радушная улыбка, в пузыре слова: «Немножко перекусим, а?» Кормить гостей мать Сергея просто обожает… Сам друг сидел перед книгой, высеченной из камня, с надписью «История» на обложке и надкушенным немного уголком. Лицо тоскливое, а снизу подпись: «Грызу гранит науки». А вот как изобразить сестру Сергея — подростка, школьницу? Она болтушка еще та. Подумав, Борис нарисовал ее вещающей перед семьей. Отец, мать и брат давно уснули на диване, но в пузыре у Светы подпись: «А вот еще был случай…». Лица у всех изображенных на рисунках гротескно увеличены, но в то же время симпатичные.

Борис не подозревал, что только что нарисовал четыре шаржа, но он не знал такого слова. Теорию рисунка он не пытался изучать, разумно полагая, что всему обучат в институте, а постигать ее самостоятельно — напрасно тратить время. К тому же он пока не определился с вузом. Консерватория или художественный институт в Москве? А, может, что другое? Везде Героя примут без экзаменов. Временами он завидовал санитарке Вере, с которой познакомился в госпитале, где лежал после ранения. Она-то точно знала, куда ей поступать, и зарабатывала медицинский стаж. А вот Борис пока в сомнениях…

Отложив готовые рисунки, он отправился на кухню, где доел сваренный вчера рассольник. Помыл посуду, надел рубашку, брюки и отправился гулять. День выдался на редкость ясный. Светило солнце, но не припекало, дышать было легко. Хлеставшие два дня ливни насытили атмосферу влагой, но она не уплотняла воздух, как перед дождем, а делала его свежим. Борис добрел до киоска «Союзпечать», где купил местные газеты — московские все разобрали, кроме «Правды». Еще купил журнал «Техника — молодежи». Его только-только завезли в киоск, иначе б не досталось. Довольный, Борис отправился к себе, где и засел за чтение. Газеты просто пролистал, а вот к журналу буквально прилип. Читать было безумно интересно. В июньском номере нашлась статья об американском проекте «Аполлон». В другой интересно писали о разведении китов. Очерки об абхазских неграх (офигеть!) и о добыче нефти. Борис увлекся так, что едва не прозевал время выдвигаться. Подхватившись, он надел костюм, взял рисунки и бутылку коньяка. Поместив их в сумку из джинсовой ткани — ее он сшил сам, — вышел из квартиры. Заглянул в знакомый гастроном, прикупил конфет и пошел к трамвайной остановке…