Б Отечества… (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 53

« — Вас на стажировку в НКВД надо» — пришла очень странная мысль, и за каким-то чёртом подсознание заняло себя тем, что начало набрасывать «усовершенствования» в кабинет жандарма. Поймав себя на том, что ищу, где здесь можно впихнуть зубоврачебное кресло, попытался пожать плечами, удивляясь собственной дурости, и снова ощутил тяжёлую, каменную ладонь адъютанта, с силой вжавшего меня обратно в скрипнувший стул.

А, ну и ладно… Остатки адреналина потихонечку ушли, и накатила усталость. Начало ныть задетое кастетом плечо, напомнил о себе раненый бок. Пальцы ещё…

Развернув ладони тыльной стороной к себе, принялся тупо рассматривать окровавленные ногти, мучительно вспоминая, а что же, собственно, это такое? Я, что закономерно, оказался в самом эпицентре массовой драки, а там пришлось не только бить и уворачиваться, но и хватать, бросать, толкать…

А может, я последовал примеру того француза с кошачьей лапой и саданул пальцами кому-нибудь по физиономии? Чёрт… не помню.

В целом — помню, но некоторые моменты явно выпали из памяти. Хреново…

— … эй, да какого… — послышался возмущённый возглас в коридоре, слышимый даже за закрытой дверью.

— … я из тридцать шестой пехотной и…

Гул голосов за дверью сливается в нечто единое, лишь изредка можно разобрать отдельные слова или фразы. Непроизвольно прислушиваюсь, подсознательно пытаясь составить картину происходящего в коридоре, но мозг за каким-то чёртом начал подкидывать мне всякую ерунду, вроде обстановки в канонном полицейском участке из американских фильмов сто лет тому вперёд.

Попытавшись отрешиться от происходящего в коридоре, переключаю внимание на кабинет, рассматривая в нём каждую деталь.

Жандармский капитан всё так же возится с бумагами, вздыхая, щурясь и хмуря кустистые брови, одна из которых перечёркнута изрядным шрамом. В кабинете пахнет мастикой для паркета, табаком и бумажной пылью от сотен и сотен пухлых папок с вываливающимся нутром, громоздящихся на полках.

По всему видно, что это казённый кабинет, но это, чёрт подери, всё ж таки Франция! Пусть мебель в царапинах и сколах, в каких-то подозрительных пятнах! Пусть картонные папки с делами пахнут старой бумагой и всем, что они только впитали за месяцы и годы обитания в кабинете!

Но есть и большой фикус, горшки с цветами и вьющимися растениями на подоконнике и на стенах. Есть статуэтки, плед на спинке стоящего в углу кресла и …

… неуловимый, но явственный флер уюта, совершенно удивительный в столь неуютном учреждении.

Зеваю… неожиданно для себя, и как могу, потягиваюсь под рукой жандарма. Я грязный, пыльный, и по-хорошему, мне нужно как минимум как следует умыться, причесаться и почистить одежду, но… да и чёрт с ним!

Накатило состояние какого-то медитативного покоя, и пожалуй, безразличия. Неудобный стул и Рука Закона на плече? Да и чёрт с ними…

Солнечные лучи, проникнувшие в распахнутое окно, бликами играют на натёртом паркете, и в этих бликах танцуют почти невесомые, но явственно видимые пылинки. Залетевшая в окно бабочка, покружив по кабинету, села на миг на потолочный вентилятор и осенним листком сорвалась вниз.

Сатори[iv]? Нет… Наверное нет. Но всё же, всё же… я немного не здесь и не сейчас.

По-видимому, поняв моё состояние, капитан перестал изображать возню с бумагами, отложив их в сторону и откашлявшись, начал допрос.

— Имя, гражданство и род занятий, — скучным голосом поинтересовался капитан и уставился на меня рыбьим взглядом, ожидая ответа.

— Стоп! — неожиданно сказал он, не дожидаясь, пока я отвечу, и встал из-за стола, выйдя за дверь, — Пьер! Где там его черти носят!

Несколько секунд спустя в кабине вошёл немолодой капрал с уныло обвисшим красноватым носом и большими, вывернутыми наружу ноздрями, из которых торчат пучки волос, и устроился в углу, за столом с печатной машинкой. Зевнув украдкой, он вытащил из ящика письменного стола папку, взял в руки перо и кивнул шефу.

— Имя, гражданство и род занятий, — повторил капитан.

— … кто именно пригласил вас участвовать в Кубке Эльзаса и каким образом…

Капитан, пытаясь поймать меня на противоречиях или вывести из равновесия, раз за разом задаёт одни и те же вопросы, заходя с разных сторон. Чтобы я ни сказал, в ответ слышу недоверчивое хмыканье, вижу вздёрнутые брови и прочие выражения недоверия.

Даже не обидно… вот честное слово! Я в юности… в той юности, не единожды попадал на допрос в полицию, да и потом, в качестве нелегального эмигранта, сталкивался не раз и не два. Привык…

— … что именно связывает вас с Русским Легионом Чести, и в чём именно заключается ваш конфликт?

« — Что-то новенькое» — машинально констатирую я, но впрочем, вяло. Перегорел…

— Это вопрос скорее философский, — в общем-то честно отвечаю я, — Я считаю, что у любого человека есть неотъемлемые права, а они полагают, что права есть у совершенно конкретных людей, а всех остальных — обязанности.

— Как? — капитан внезапно ожил, — Повторите пожалуйста, месье.

Не жалко…

— Однако… — повёл шеей жандарм и откинулся на спинку стула, подав удерживающему меня адъютанту какой-то знак. Каменная длань исчезла с моего плеча, и я, воспользовавшись этим, уселся чуть удобней.

Разговор наш переменил тональность, став не то что дружеским, но всё ж таки более человечным. Я не обманываюсь…

С учётом возраста и чина, жандарм просто поменял модель поведения, раз уж старая не работает должным образом. Это, разумеется, не отменяет его интереса ко мне и к ситуации в частности.

— А всё-таки? — интересуется он, доверительно понижая голос и наклоняясь вперёд, — Не для протокола… Может быть, у вас с офицерами Корпуса[v] остался тлеющий конфликт ещё со времён пребывания в Российской Империи? В чём суть вашего конфликта… хм, если можно, с менее философскими формулировками.

— Понимаете, Алекс… я могу вас так называть? –осведомляется жандарм, доставая папиросы и закуривая, — Я не слишком-то доверяю прессе… профессиональный цинизм, сами понимаете. Но я не могу не спросить вас, раз уж такие материалы появились у наших репортёров…

Он делает драматическую паузу, но видя, что я не собираюсь как-то оправдываться, не понимая сути вопроса, продолжает, не слишком хорошо скрыв раздражение.

— Всё эти… — капитан скорчил гримасу, — слухи. Понимаете? Якобы вы в России сделали что-то не вполне достойное, и потом русские офицеры, не считая уместным воздействовать на вас законными методами или вызвать на дуэль, действуют столь… радикально?

— Если только в политическом смысле, — пожимаю плечами, не обращая внимания на боль, — Назвав Дом Романовых, а вместе с ним и значительную часть российской аристократии и чиновничества Говорящими Жопами, я, некоторым образом, нанёс им несмываемое оскорбление. Хотя…

Снова пожимаю плечами.

— … полагаю, что не сказал ни слова неправды — если толковать мои слова метафорически.

— А я-то думал! — восторженно захихикал капрал в своём углу, — Жопы, ха! Говорящие!

Осёкшись под взглядом начальника, он продолжил хихикать беззвучно, глядя на меня таким взглядом, будто собрался брать у меня автограф сразу после допроса.

— Хм… — глубокомысленно заметил капитан, давя усмешку, — Это интересно… Однако, насколько мне известно, у вас и во Франции произошёл конфликт с командованием Легиона, и уже, как я понимаю, по другому вопросу.

— Совершенно верно, капитан, — спокойно соглашаюсь с ним, — столкнувшись с русскими военными рабочими и немного разобравшись в ситуации, я попытался хоть немного исправить положение, но столкнулся с нежеланием что-либо делать.

— Однако… — усмехаюсь сухо, — если я могу понять… Понять, но не простить (!) служителей французской Фемиды, на которых было оказано чудовищное, просто беспрецедентное давление — как со стороны ряда видных французских политиков, так и общественности, изрядно разогретой этими самыми политиками. Но вот понять офицеров…