Nautilus Pompilius - Порохня Леонид Иванович - Страница 26

Сверхудачные ближневосточные гастроли были омрачены поведением уже совершенно неуправляемого Белкина. Он явно нарывался на драки – заходил в мусульманские мечети в шортах и с сигаретой в руках, в арабских кварталах Иерусалима орал на местных жителей: “Сволочи! Почему не продаете пиво?”, причем все эти монологи происходили глубокой ночью и на английском языке. Драк не случалось только чудом, так как наиболее пристойное, что слышал в свой адрес Белкин, было вежливое “Fuck you!”.

Самое неприятное началось после возвращения группы из Израиля. “Наутилус” практически без рекламы отыграл два концерта в “России” и юбилейные концерты вСвердловске, но даже там было заметно, что нервы у всех на пределе... Срыв произошел в Калининграде. Если бы волею судьбы кто-нибудь из фотографов запечатлел пьяные трупы, которые валялись ночью в коридорах калининградской гостиницы, то мир увидел бы куда более душераздирающие снимки, чем фотосессии Энни Лейбовиц с туров “Rolling Stones” двадцатилетней давности.

После концертов Белкин устроил серию безобразных разборок – с пьянством, швырянием стульев, плевками в лицо, матом и оскорблением женщин. Все это выглядело ужаснее, чем шабаши группы “Алиса”. Дальше отступать было некуда.

Кормильцев с Бутусовым самостоятельно закрыли финансовые договора тура и наконец-то созрели для решения, что “пора с этим кончать”.

Но, как известно, беда не приходит одна. На этот раз гром грянул с неожиданной стороны. Речь шла об Игоре Воеводине. Человек с необычайно волевым характером, наводивший своей энергией и целеустремленностью тихий трепет на молодых журналистов, находился к лету 1993 года в состоянии явного переутомления и сильнейшего нервного истощения. Окончательно его подкосила организация юбилейных концертов, во время которых он в одиночку выполнял работу целого административного корпуса.

В компании наутилусовских гитаристов Игорь все меньше сопротивлялся “стечению обстоятельств” и начал постепенно спиваться. К моменту постизраильских событий его норма дошла до двух бутылок “Распутина” в день, и он уже физически не мог управлять делами группы. Крест на своей директорской карьере Воеводин поставил во время летней гастрольной поездки, включавшей в себя выступление “Hay” на фестивале в Новой Каховке, а также концерты в Сочи и Ялте. Концерты, состоявшиеся в “Зеленом театре”,прошли в антисанитарных условиях, вместо гостиницы группа ютилась по каким-то частным квартирам... На обратном пути Воеводин прямо на вокзале вручил паспорта всех музыкантов какому-то деклассированному элементу, который клятвенно обещал достать билеты на поезд Симферополь–Москва. Больше этих паспортов никто в группе не видел. В Москву “Наутилус” возвращался в плацкартном вагоне, всем своим видом напоминая неудачливый стройотряд, который обобрал их же собственный бригадир.

Вскоре Воеводин распрощался с “Наутилусом”. К тому моменту у него стали опухать руки и ноги, но на предложение Кормильцева подлечиться и несколько месяцев отдохнуть, он сказал: “Вам самим надо лечиться”, – и из группы ушел.

Перед всеми в “Наутилусе” встал вопрос, что же делать в такой ситуации. Правильнее всего было выдержать паузу, какое-то время отдохнув друг от друга. Бутусов решил предоставить этому составу последний шанс, раздав перед летним отпуском всем членам группы конкретное домашнее задание.

Саша Беляев взялся работать с “Полиной”, Потапкин – с “Колесами любви”, Белкин – с композицией “Христос”. Сам же Бутусов отправился в студию на Фонтанке делать пробную запись будущей программы “Титаник” вместе с музыкантами “Аквариума”.

Действительно, в тот период Гребенщиков активно общался с Бутусовым и Кормильцевым, вследствие чего их влияние друг на друга было достаточно заметным. Все трое увлекались древнеегипетской мифологией и культурой, культом фараонов и их своеобразным видением мира. Лидер “Аквариума” готовился к работе над альбомом “Любимые песни Рамзеса IV”, “Наутилус” записывал “Тутанхамона”. Даже композиция “Негодяй и Ангел” первоначально планировалась для совместного исполнения дуэтом Бутусов–Гребенщиков, который, увы, так и не состоялся. Зато состоялась осенняя предварительная запись материала для “Титаника”, вышедшего спустя два года в виде альбома, получившего название “„Титаник“ на Фонтанке”. Стоит отметить, что эта сессия впоследствии пользовалась у критиков значительно большими симпатиями, чем “настоящий” номерной альбом. “Титаник”, записанный на Фонтанке, очень нравился и самому Бутусову – по-видимому, своей прозрачностью, аквариумностью и вневременным спокойствием. Но у такого подхода к подаче материала было немало идеологических противников внутри группы. Одним из них оказался Кормильцев.

Илья понимал, что в “Наутилусе” надо многое менять – и чем скорее, тем лучше. Речь шла не только о грядущих изменениях в составе. О том, что потенциал песен “Титаника” достаточно велик, знали все участники проекта. “„Титаник“ – это триста процентов успеха”, – громогласно утверждал Воеводин, но именно Кормильцев сделал первые шаги к адекватной, с его точки зрения, коммерческой раскрутке демонстрационной записи “Титаника”. С одной стороны, он считал, что нужно немедленно найти людей, готовых заплатить за этот проект столько, сколько он реально стоит. И хотя ему самому нравился камерный вариант записи “Титаника” на Фонтанке, он для себя наконец-то решил, что именно сейчас настал момент “большого прорыва” и дистанцирования от ситуации “1500 американских долларов за концерт”. Исходя из этого, ему удалось сделать, казалось бы, невозможное, а именно – убедить Бутусова в необходимости принципиально упростить аранжировки “Титаника”.

Бутусов долго не соглашался с этими доводами – до тех пор, пока не ознакомился с пресловутыми “домашними заданиями” в исполнении вернувшихся из отпуска музыкантов “Наутилуса”. В итоге выяснилось, что свою аранжировку сделал лишь один Потапкин. Белкин всерьез занялся продюсированием Насти, а ситуация с Беляевым получилась и вовсе запутанная. С точки зрения музыкантов, вопрос о том, чтобы Беляев уходил из группы, все-таки не стоял. Существует версия, что Беляев сам для себя решил: “Все! Я ухожу” – и не приехал на запись. С другой стороны, Беляева туда никто не приглашал – в силу того, что он к этой записи не был готов. Получился замкнутый круг. В конце концов к осени 1993 года стало ясно лишь одно – в группе оказалось на двух гитаристов меньше.