Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 69

Вдруг Шакунта придержала верблюда, вслушиваясь в полнейшую тишину.

– Клянусь Аллахом, это же плач ребенка!.. – пробормотала она, дав Мамеду возможность нагнать себя, так что он услышал ее странные слова. – Откуда у нее взялся ребенок? Неужели она уже родила мне внука? О Аллах!..

– Разве не могут везти ребенка другой женщины? – спросил Мамед, в которого это подслушивание за несколько фарсангов вселило тревогу и беспокойство за разум Шакунты. – Может быть, это – дитя той женщины, что отдает приказания?

– Нет, это – дитя моей дочери! – твердо отвечала Шакунта. – А та, что отдает приказания… О Аллах! Неужели наступила ночь, когда сбудутся все мои желания? Погоди, о Мамед, не подгоняй верблюда, они движутся сюда. Здесь мы выберем место, откуда напасть на них.

– Горе тебе, ты собираешься напасть на целый караван, о женщина? – изумился Мамед.

– Да, о несчастный, а что ты в этом видишь невозможного? Велик Аллах – и если он посылает этот караван нам навстречу, то даст и возможность освободить мою дочь! Но если ты боишься – еще не поздно вернуться и присоединиться к Саиду!

– Я сломал об него ножку от столика, о Шакунта, и нет мне больше пути к нему! – отвечал Мамед так, как если бы разгромил рать доблестного Саида, и захватил его казну, и овладел его харимом.

Шакунта заставила верблюда лечь за пригорком и сошла с него.

Встав на ровном месте, она широко расставила ноги и глубоко присела, так что ее шелковые шаровары расстелились по каменистой земле. Руки она развела в стороны, согнув в локтях и обратив кверху ладони с растопыренными пальцами так, как если бы держала на них по арбузу. В этой странной позе Шакунта замерла надолго – так, что можно было бы совершить молитву в два раката. И она стояла, словно каменная.

– Что с тобой, о женщина? – робко спросил Мамед. – Чем это ты занимаешься?

Шакунта, не меняя положения рук, приподняла одну ногу так, что ее колено чуть не коснулось локтя, перенеся вес тела на другую ногу. По соображению Мамеда, человек не удержал бы тут равновесия и на мгновение. Шакунта же стояла, как если бы ничем иным никогда в жизни не занималась, и бормотала что-то на неизвестном Мамеду языке.

Он подкрался поближе, вслушался, узнал несколько слов и догадался, что это – один из индийских языков. Очевидно, Шакунта вспоминала всю боевую науку, которую ей преподали в Индии.

Потом она резко выпрямила поднятую вверх ногу, словно лягнула притаившегося в ночном мраке врага, и стала наносить этой ногой удары вперед и в сторону, лишь слегка меняя положение спины. Последним был удар назад, после чего Шакунта подскочила и переменила ногу. Теперь она проделывала все эти штуки уже другой ногой, бормоча и добиваясь какого-то особо точного движения.

И вдруг Мамед понял, что она поет!

Это была песня, не обременяющая дыхания, но задающая телу необходимый ритм. И Шакунта все ускоряла ее, ускоряя одновременно и свой причудливый танец на полусогнутых ногах, состоящий из длительных поз, которые сменялись быстрыми выпадами ног, прыжками и поворотами, после чего Шакунта вновь замирала.

Вскоре ее дыхание отяжелело. Она, с трудом завершив очередную цепочку взмахов, прыжков и приседаний, выпрямила ноги и повернулась к Мамеду.

– Я думала, что дело обстоит хуже, – призналась она. – Ожерелье могло придать мне силы и выносливости, но не гибкости в суставах. Оказывается, я не все растеряла, пока возилась с горшками и сковородками! А теперь, о Мамед, помоги мне привязать куттары.

Она раскрыла плоскую шкатулку, и Мамед впервые увидел эти индийские клинки, широкие в основании, длиной чуть поменьше рабочего локтя.

– Как же ты собираешься драться такими короткими против длинных ханджаров? – встревоженно спросил он. – И где в таком случае твой щит?

– Увидишь! – был ответ.

Шакунта взяла в руки по куттару и объяснила Мамеду, как, пропуская в особые пазы ремни, закрепить оружие у нее на предплечьях. Затем она несколько раз взмахнула ими, убеждаясь, что их тяжесть по-прежнему привычна для рук, и проделала несколько выпадов правым куттаром, одновременно прикрывая то голову, то бок левым.

– Проклятый тюрбан! – вдруг сказала она. – Я не думала, что он будет так мешать! И уже поздно развязывать ремни, чтобы заплести косы! Караван приближается! Ради Аллаха, о Мамед, оставайся при верблюдах, чтобы помочь нам отступить!

Она взобралась на холмик и встала, запрокинув голову.

Мамед понял, что это было ее безмолвной молитвой Аллаху, а может, вовсе не Аллаху…

А тем временем вдали действительно послышался шум, но это не был шум обычного каравана, не тот звон колокольчиков, который помогает верблюдам ускорить шаг, и не то дребезжанье привязанных к седлам котлов и сковородок, которое навевает приятные мысли о трапезе, и не то мирное покрикивание погонщиков, под которое так приятно дремать, покачиваясь в седле.

Караван спешил – очевидно, он действительно уходил от погони, как и сказала Шакунта.

Перед той, закутанной в покрывало поверх теплого плаща, что ехала на первом верблюде, везли факел, и она взмахами рук подгоняла всех. Прочие верблюды торопливо шагали след в след в полной темноте. Каждый нес по три, а то и по четыре человека. Судя по тому, что наездники с головой завернулись в покрывала, это были женщины.

Ночной караван, как Шакунта и предсказала, сопровождали всадники, и каждый держал наготове лук и бесперые бедуинские стрелы.

Он приблизился настолько, что Мамед уже мог разобрать слова приказаний.

– О проклятые, когда же они вернутся? Прислушайтесь все – не слышите ли вы их? – требовала возглавлявшая вооруженных мужчин женщина. И сама же, мешая всадникам сосредоточиться на ночных шумах пустыни, продолжала: – Погоняйте верблюдов, погоняйте верблюдов, бейте их по носам! Иначе они не сдвинутся с места! Я дам золотой браслет тому, кто услышит приближающееся войско! Только в нем – наше спасение! Погоняйте верблюдов!

– О Шакунта, они стремятся соединиться с неким войском, и оно, судя по всему, очень близко, – сказал он женщине. – Может быть, ты отложишь свое нападение до лучших времен?

– Их тут всего около десятка, о Мамед, а когда они соединятся с войском, то у меня не останется пути к дочери, – прошептала она. – Позаботься о наших верблюдах и не бей их по носам – это хорошие животные, и они нам еще пригодятся.

Караван приблизился настолько, что от головного верблюда Шакунту отделяло лишь около сорока шагов.

И она пошла ему навстречу – сперва неторопливо, как бы сберегая силы, но все ускоряя шаг, так что когда всадники, заметив ее, бросились ей навстречу, она пробежала между двумя лошадьми, успев резко развести в стороны руки и так ударить их по мордам поручами куттаров, что они шарахнулись и заплясали, мешая всадникам прицелиться из луков.

– Ради Аллаха, кто ты? – крикнул Шакунте человек, сопровождавший с факелом головного верблюда. – Если ты от Джубейра ибн Умейра – то что с ним случилось, почему он медлит? Разве наш гонец не добрался до него?

– Прицепи своего Джубейра ибн Умейра к своему заду! – отвечала Шакунта. – Мне нет дела до вас и ваших гонцов, я пришла за своей дочерью. Если вы сейчас отпустите ее, то я заберу ее и оставлю вас с миром!

– Здесь нет твоей дочери, о несчастная! – крикнула с верблюда та, что распоряжалась мужчинами. – Убирайся с дороги, пропусти нас, чтобы ради тебя не останавливать животных!

– Клянусь Алахом, моя дочь – среди вас! – крикнула и Шакунта. – Она была похищена вместе со своим ребенком, и я шла по следу, и я нашла ее! Ко мне, о доченька! Я сумею тебя защитить!

Никто не ответил ей, да она и не ждала немедленного ответа.

– Вот видишь, ее нет среди нас! – злорадно сообщила предводительница. – Убирайся с дороги, о порождение шайтана!

– Я не уйду без нее! – твердо отвечала Шакунта, пятясь, потому что караван вплотную надвинулся на нее.

– О молодцы, где же ваши луки?

Это было не вопросом, но приказанием. Немедленно кто-то из приблизившихся всадников спустил тетиву – но Шакунта поручем левого куттара отбила первую стрелу, поручем правого – вторую, а третья впилась в ее тюрбан.