Академия Весны - Левина Ксюша - Страница 9

– Так нельзя, Рейв.

– Ничего особенного, просто сильная иная.

– Иная? Все‐таки это была девчонка?

– Блауэр… – Рейв вскакивает с места и в два шага приближается к кромке воды. Ему кажется, что он слышит со стороны горизонта тонкий женский голос, будто не человек поет, а купающиеся в океане звезды. – Ничего. Особенного. Не было. Повторяю.

– Ты же знаешь, как важно дотянуть до конца года, да?

Рейв молча отмахивается и натянуто улыбается, а потом парой пассов рушит под Блауэром его импровизированный шезлонг и громко хохочет.

– Теряешь хватку. Чего занудил, погнали, а то иные распоясались.

Рейв делает вид, что разговора не было, и выходит не очень убедительно, но Якоб просто обязан поддержать «веселье». Он смеется вместе с Рейвом, а потом они оба замирают, глядя друг другу в глаза.

– Наперегонки? – улыбается Рейв почти искренней широкой улыбкой беззаботного человека.

Блауэр встает, приготовившись сорваться с места.

– До конца причала. Если проиграешь – закатишь в мою честь вечеринку!

Они всегда так друг другу говорят, и от избитой фразы на душе становится тепло, будто они снова дети и охота – это просто игра.

Траминерская газетенка напечатала статью, что совсем скоро жизнь истинных станет другой. Будто в насмешку этот опус оказался на кухонном столе, вокруг которого устроились новоиспеченные соседки по комнате.

– Они все больны, – шепчет Лю Пьюран, склонившись над тарелкой с апельсиновым пудингом.

Девочки затащили Брайт на кухню, и она не удержалась – слишком уж жаждала информации, а кто с этим справится лучше, чем Сладкие Ваты?

– И как это проявляется? Вы сами видели? – Брайт не сдерживает яда в голосе, а девочки так активно кивают, что сомневаться в правдивости их слов не приходится.

Конечно, она всё знает о болезни от отца, он пару недель назад вот так же на кухне рассказывал дочери про несчастных траминерцев, но веры этому нет. Что стоило Ордену придумать байку для Масона?

– Они все на обезболе или типа того. Я точно не знаю, но они пьют каждый день таблетки, да, Нем?

– Это не совсем обезбол. – Нимея Нока делает всем по чашке крепкого кофе и садится прямо на столешницу. – Я дружу с одним истинным с самого детства.

Рыженькие воют как дурочки и шепчут: «Энг, Энграм, Энг, Хардин!»

– Расскажешь про них? – Брайт делает глоток кофе и удивленно смотрит в кружку. Вкус разительно отличается от того, что продают в кофейных лавках Дорна или Аркаима. Более насыщенный, крепкий, не сластит и очень вкусно пахнет.

– Да ничего особенного. На самом деле их не так уж и много. И уж точно они не все больны. Лю, не болтай лишнего, так и рождаются сплетни. Есть чистые истинные, это местная знать, аристократия. Их и семей‐то кот наплакал, ну, может, штук шестьдесят, и на них приходится чуть больше ста детей.

– А остальные что же… грязные? – Брайт недоверчиво косится на Нимею. Неужели траминерцы даже в собственной стране делят людей на таких и не таких?

– Именно. Грязные истинные – это те, в чистоте крови кого есть сомнения. Ну и еще новые иные – это ни туда ни сюда. И вашим и нашим. Это те же грязные, только побогаче. По сути, отличаются они уровнем магии. У чистых он примерно как у нас. У грязных – на уровне обычных земляных магов, то есть почти никакой. Новые тоже не особенно талантливы. Но чистые зато болеют. У траминерцев лет в четырнадцать, как у большинства магов, просыпается магия и…

– Н-н-н… – Лю качает головой, и все закатывают глаза, даже Брайт смеется.

Она хорошо знает, как гордятся экимцы, что их магия просыпается чуть ли не с младенчества. Есть старая шутка, что это оттого, что у них ветер в голове, и природа хоть как‐то отыгралась, даровав раннее пробуждение сил.

– В общем, лет в четырнадцать у грязных просыпается магия. А у чистых… не знаю, лет в шесть, может. В общем, они страдают с детства от каких‐то просто страшных болей. Помню, как Э… мой друг, – она многозначительно смотрит на краснеющих сестер Ува, – помирал, если пропускал очередную таблетку. Черт, это выглядело и правда паршиво.

– Так странно, да?.. – тихо пищит Овада и отставляет свою полупустую чашку. – Я имею в виду, ну, раньше же считалось, что траминерцы самые никчемные? В Илунге всегда хохотали над ними, а потом, ну, помните, когда стали появляться эти суперсильные маги. Ну… Видимо, сила далась им не просто так, раз они болеют, да?

Овада краснеет все сильнее и заметно нервничает. Это самая длинная речь, какую Брайт от нее слышала, и, кажется, эта крупная веснушчатая девчонка в себе совершенно не уверена, если не пищит что‐то одновременно с сестрой.

– Тебе их жалко? – Брайт не может удержаться от вопроса, и все девочки смотрят на нее – явно и сами не понимают, какой ответ был бы правильным.

– Наверное… не все плохие?

– Наверное, – кивает Брайт. Но совершенно в это не верит.

– Интересно, почему их так немного? Больных и сильных, – вздыхает Мелона.

Сестры мало что знают про Траминер, и Брайт благодарна им, что не приходится самой зондировать почву. Она совсем немного лучше себя чувствует, зная, что в компании есть две дружелюбные коренные жительницы и две такие же, как она сама, гостьи.

– Потому что они уже там все друг другу братья и сестры. – Нимея пожимает плечами и смотрит на подруг чуть щурясь, будто пытается посчитать всех в уме. – Мой Эн… друг часто болтал, что если не сбежит из дома, то его женят на какой‐нибудь кузине.

– Их и правда так немного… – бормочет Овада.

– Но думаю, что достаточно, чтобы однажды нас всех передавить как тараканов.

– Ты думаешь, они нас изживут? – испуганно шепчет Лю.

– Я думаю, что я понятия не имею, зачем вообще все это. – Нимея хочет что‐то сказать, но будто не может и замолкает. – Твой отец. Зачем он работает на них? – Она тычет пальцем в газету и кривит губы, глядя на Брайт.

Та смотрит на ее черный длинный ноготь, оставивший царапину на снимке Траминерского исследовательского центра.

– Он так хорош? – Нимея скрещивает руки на груди.

– Папа?.. Очень… Он изобрел множество… – В горле Брайт образуется ком, и она пытается его проглотить. – Папа… я думаю, он достаточно умен, чтобы им помочь. Аркаимский институт – самый продвинутый в мире. И папа там ведущий… – Снова ком в горле. – Он… наверное, он поможет им.

– Всем нужен шанс, – шепчет Лю.

– Как бы, выздоровев, они вконец не озверели, – закатывает глаза Нимея и уходит на крыльцо со своей чашкой кофе.

Объяснять причины, по которым отец помогает несчастным траминерским детям, Брайт не собирается и оттого не хочет больше тянуть этот бессмысленный разговор.

О том, что случится вечером в первый же день учебы, Брайт даже не подозревает, когда выходит на крыльцо утром. Утром ей еще все нравится. Яркое, как апельсин, солнце слепит глаза и играет с оранжевой листвой, рассыпавшейся за ночь на тротуар словно специально, чтобы завершить идеальную картинку. День хрустящий, как печенька, и пахнет кондитерским шоколадом.

Брайт стоит на крыльце, уже одетая в форму, допивает свой кофе и наблюдает за тем, как из одинаковых домиков выходят люди. Стайки девочек, чаще всего по пять штук (видимо, группируются по комнатам), во главе всегда Сладкая Вата или альфа-девочка. У нее самый высокий хвост и самый собранный вид. В комнате Р-1 – 4 это Лю Пьюран. Этим утром она и правда сделала такой высокий хвост, что стала не просто Сладкой Ватой, а Самой Главной Сладкой Ватой Траминера. Даже проигнорировала форменный беретик, а еще с гордостью приколола к водолазке маленький значок старосты группы.

Среди парней тоже заметна система. Главный мальчик часто или угрюмый сноб, или оболтус вроде Энга. Компашка Энграма Хардина уже прошла мимо домика Брайт, и все они остановились, отвесили ей «утренний поклон» до самой земли, а потом спели хором «Ой, ты нас не заколдуй, красавица-сирена» – старинную песню-прибаутку, которую пели во время застолий бабушки. Разумеется, семья Брайт – исключение.