Чпр 3 (СИ) - Индиви Марина - Страница 31

— Я не могу исправить то, что произошло тогда, — произнес он, глядя Лару в глаза, — но я могу исправить то, что происходит сейчас.

— Нет! — выпалил ребенок. — Нет, ты не можешь. Никто из вас не может. Ни твои врачи, ни ты сам, ни все черное пламя мира. Никто из вас не сможет вернуть маму. Черное пламя сейчас — такая же бессильная пустышка, как ты сам! Пусти!

Лар рванулся, когда он перехватил его за запястье, не позволяя выбежать из ванной.

— Может быть, ты и прав. Но я обещаю, что я не сдамся. И твоя мама не сдастся. Она у тебя настоящий боец, Лар.

— Болтать ты всегда умел! — ребенок скривился. — Но это единственное, что у тебя хорошо получается! Пусти!

Он разжал руку, и Лар лазерным лучом вылетел за дверь.

В комнату, когда он вышел следом за ним, вальцгарды пропустили только Дрим, и сейчас мальчик сидел рядом с ней на полу, обхватив виари руками. Плечики вздрагивали от рыданий, виари вирчала так, что вибрировал пол, но даже ее не хватало, чтобы успокоить Лара.

Бен провел рукой по лицу, коснувшись коммуникатора, пригласил няню и детей, и направился к двери только тогда, когда Риа осторожно приблизилась к брату, села рядышком и обняла. Огромные глаза дочери, кажется, стали еще больше, в них тоже сверкали слезы, и он вышел с этой картиной в сознании. В сердце.

Почему-то именно сейчас отчетливо представилось лицо Кроунгарда и его насмешка.

«С такими, как ты, Бен, никакая нейросеть не нужна».

Да, он вполне мог сказать что-то такое, и тот факт, что это — игры его собственного разума, ничуть не смягчал ситуацию. Очень хотелось кого-нибудь обвинить: Кроунгарда — за то, что наговорил. Халлорана — за то, что молчал. Ландерстерга просто за то, что он есть, но винить было некого.

Кроме себя.

— Прогнозы, — коротко произнес он, входя в комнату.

Пока врач распинался, в том числе по итогам беседы с Арденом Ристграффом, сыпал терминами, которыми мог запутать кого угодно кроме него, он смотрел на Аврору. Она лежала с датчиками на висках, бледная и такая хрупкая. Такая сильная. Такая близкая и такая далекая. Лежала, кусала губы и что-то там себе думала.

— К счастью, она помнит слова и может общаться, это уже очень хороший знак…

По прогнозам все было неоднозначно. Арден тоже сказал, что склоняется к безвозвратной потере памяти, но должен приехать и сделать все тесты в Рагране, чтобы вынести окончательный вердикт. Рефлексы, физиология — у Авроры все было в порядке, анализы крови тоже, да и в целом она была абсолютно здорова. Ни сосудам, ни ее сердцу ничто не угрожало, тот всплеск пламени, который поглотил ее память, больше не мог причинить ей вреда.

Большего, чем уже принес.

— Оставьте нас, — произнес Бен, когда медик выдохся.

Он сам не представлял, что ей скажет, но Аврора заговорила первой:

— Вы сказали, что это наши дети. Вы… ты… — Она снова закусила губу. — Но мы не женаты. Кто вы для меня? Что между нами произошло?

Аврора Этроу

Очнуться вот так — это странно. Память подсовывает мне это слово, как и ощущение, ему соответствующее, и это еще более странно. Как я могу помнить какие-то слова, а своих детей — нет? Их трое: светловолосый мальчик старше всех, двое помладше, но я никогда не забуду, как они все на меня смотрели. Растерянно, если не сказать потерянно.

Я могла бы назадавать кучу дурацких вопросов: например, попросить свои документы (да, это слово и что оно означает я тоже знаю), попросить рассказать, откуда эти дети взялись, но дело в том, что это осознание во мне не помещается. У меня трое детей! И я их не помню!

Гораздо сложнее то, что я испытываю к этому мужчине, который сейчас стоит передо мной. В сознании нет ни имени, ни кто он такой. Но есть ощущение, что я знаю его всю свою жизнь, и что он — мой. Мой во всех смыслах этого слова, это уже даже не странно. Это я не знаю как.

Наверное, все нормально, потому что он — отец моих детей, но он не мой муж. Я не вижу кольца ни у него, ни у себя. Еще он смотрит на меня как-то странно. Да, похоже что это слово прочно войдет в мой обиход на ближайшие несколько дней. Если не месяцев.

— Так вы ответите на мой вопрос?

— Мы были на «ты», Аврора.

Полагаю, что да. Если умудрились сделать троих детей.

— Простите, я еще не совсем освоилась. В новом мире без памяти нелегко. — С губ срывается смешок. — То есть для всех он старый, а для меня новый. Для меня все в новинку. Наверное, так даже интереснее.

Я говорю какую-то ерунду, пытаясь скрыть свою нервозность, даже улыбаюсь, но мужчина приближается, садится рядом и берет мою руку в свою. Прикосновение обжигает, на миг кажется, что я сейчас вспомню все-все-все, потому что эта вспышка — она как костер в ночи, опаляет искрами и отрезвляет, будоражит и почти рисует картину перед глазами. Картину, в которой мы…

Темнота.

— Все будет хорошо. Мы вместе освоимся в новом-старом мире. — Он улыбается, но как-то совсем без веселья. — Ты… главное, что ты жива, Аврора.

— В каком-то смысле это определенно радует.

Мне хочется прикрыть глаза и отнять руку, потому что его прикосновение продолжает жечь, а память молчит. Как так можно: испытывать близость — и при этом не помнить? Ровным счетом ничего.

— Мы остановились на том, кем мы приходимся друг другу, — напоминаю.

— Мы обручены.

— Только сейчас?! Сколько лет нашим детям? Или сколько лет мы обручены?

Он трет виски.

— Обручены по законам драконов, Аврора. Мы пара. Я расскажу все гораздо быстрее, если ты не будешь задавать вопросов, потому что поверь, для меня это тоже испытание не из легких.

Поразительно, как вся твоя жизнь может уложиться в один рассказ длиной в полчаса. Бенгарн Вайдхэн знает обо мне все подробности, и теперь их знаю и я. С самого начала. Где я родилась. Историю моих родителей и моей мамы, попавшей в тюрьму, чтобы меня защитить. Историю моего старшего сына, которого зовут Лар. Младших близнецов Роа и Риа. Нашу с Беном историю, все, что предшествовало случившемуся. Как он увез их, как запретил нам видеться, как я прорывалась к нему под чужой личиной, как мы стали парой. Что было дальше и что привело ко всему этому.

Он говорит, говорит и говорит. Изредка смотрит на меня, будто ждет чего-то — и я знаю, чего он ждет. Что я вспомню. Что я почувствую, но я не чувствую ничего, кроме инстинктивного влечения к мужчине, который сидит рядом. Теперь я знаю, почему: парность. Неправильная и нелогичная, атипичная, как и все, что касается черного пламени. Я пытаюсь найти в себе чувства к детям, зацепиться за его слова и вытащить хоть что-то, хоть что-то, что позволит мне разжечь эту искру в сердце к очаровательным, чудесным крохотным малышам, которым я подарила жизнь и которым, если верить Бену, дарила любовь. Пытаюсь вспомнить свое отчаяние и ярость, когда он их забрал. Пытаюсь прожить, испытать хотя бы сотую долю чувств, которых во мне было так много.

Но нет.

Когда он замолкает, тишина кажется звенящей. Звенящей и слишком тяжелой, возможно, поэтому Бен произносит:

— Скажи хоть что-нибудь, Аврора.

И я говорю единственное, что для меня сейчас важно:

— Я хочу спать.

— Хорошо, — легко соглашается он. — Спи.

— Вы мне только что разрешили спать? — уточняю я.

А он, как ни в чем не бывало, стягивает пиджак, ослабляет галстук и ложится рядом со мной.

— Спать, — повторяю я, хотя рядом с ним уже не настолько уверена, что именно это имела в виду, и что он правильно меня понял.

— Спи, — повторяет он. Притягивает меня к себе, прямо на грудь, укутывает одеялом, щелкает пультом от кондиционера.

Не уверена, что это правильный подход к сну, поэтому пытаюсь отстраниться. В тех эмоциях, о которых он мне рассказывал, было слишком много боли, слишком много отчаяния, слишком много всего. Сейчас во мне всего этого нет, и с одной стороны это хорошо, а с другой… радости, которую я должна была помнить, вот этого ощущения близости, единства, соприкосновения пламени и бесконечного стремления стать единым целым с этим мужчиной тоже нет. Есть только какие-то инстинкты, о чем я ему сейчас и говорю. Он слушает внимательно, не перебивает.