Чпр 3 (СИ) - Индиви Марина - Страница 29

— Ваш смартфон, — говорит няня, протягивая мне его. — Они недавно закончили разговор. Хотели дождаться вас, все трое, но, видимо, их сморило.

Беру смартфон из ее рук и, не удержавшись, делаю фото. Бену точно стоит это увидеть, когда он вернется. А он ведь вернется. Обязательно. Иначе и быть не может.

Я могла бы смотреть на них бесконечно, но у их отца нет времени, а значит, его нет и у меня. Наверное, я сошла с ума, потому что рискую всем. Я не готова попрощаться с детьми, если вдруг стану вольной драконицей. Но и бросить Бена просто так в пустоши, я не могу. Мне придется сделать выбор… которого у меня нет.

— Люблю вас, — шепчу и иду к себе.

Мне бы остановиться и подумать, но я понимаю, что если подумаю, то сдам назад. Сразу же. Без промедлений. Сама мысль о том, что мои дети могут остаться без матери, то есть с матерью, но курлыкающей и рычащей, которая их не узнает, повергает меня в состояние, близкое к панике. Тем не менее я захожу к себе, сажусь на кровать и прикрываю глаза.

Как оно было там, в пустоши?

Почему-то я без подсказок умных иртханов, практически ничего не зная о пламени уже знаю все, что мне нужно делать. Поэтому сейчас восстанавливаю частичку за частичкой: дуновение ветра, жаркого, почти горячего. Сухой воздух, раскаляющийся от моего дыхания еще сильнее. Далекий манящий шум океана, острые надрезы скал на фоне летнего неба.

— Бен, — зову пока еще шепотом. — Бен, вернись, пожалуйста.

Как это почувствовать? Как восстановить ту связь, что была между нами? Связь, что гораздо сильнее свалившейся на голову парности, связь, что гораздо сильнее всех расстояний, звериной сути, всего, что только можно себе представить!

Я так и сижу на кровати, пытаясь слиться с его сознанием, влиться в него, но больше ничего не получается. Мне приходится глубоко дышать, чтобы справляться с тем, что ничего не получается.

Что я делаю не так? Ведь там, сидя с детьми, я вообще ничего не делала. Просто отдала смартфон, по которому они говорили с Элегардом, потом занялась Ларом. Ничего ведь не происходило!

Или…

Открываю глаза, снова их закрываю. Снова начинаю вспоминать, только на этот раз совершенно другое. Нашу первую встречу. Нашу вторую встречу. Нашу встречу в ресторане, откуда он меня забрал. Наши первые ласки. Алеру. Мою ревность. Лара у него на руках. Нашу первую ночь, наполненную сумасшедшей страстью. Все последующие. И не только ночи.

Память воскрешает это все, как исправный носитель информации: в таких деталях, что остается только изумляться. Как я могу помнить все эти подробности? Когда он убирал прядки волос с моего лица, целуя припухшие губы. Когда я касалась его бровей кончиками пальцев, повторяя их разлет.

Это настолько реально, что почти пять лет без него кажутся сном. Сном кажется даже сам тот факт, что он не держал своих детей на руках, когда они родились. Не целовал крошечные носики — я уверена, это было бы невероятно нежно в его исполнении. Не смеялся на днях рождения Лара и близнецов, не готовил сюрпризы каждому из них. Сюрпризы, от которых дети кричали бы от восторга.

В моих мыслях приставка «не», но в моем сердце ее нет. Я вдруг понимаю это настолько отчетливо, что меня пронзает невероятной болью и радостью, взрывными чувствами, которых никогда не было, но которые сейчас вполне реальны в том мире, где я… снова вижу его.

Точнее, я снова вижу пустошь, я парю над ней в сторону океана. Размах крыльев ровный, он несет меня с такой скоростью, что расстояние между ним-мной и водой стремительно сокращается. Пламя бушует внутри. Пламя бушует в сердце. Не осталось ничего, кроме черного пламени и стремления слиться с первородной стихией.

— Бен, вернись, — шепчу еле ворочающимися губами. — Вернись…

Он не слышит. То ли я слишком далеко, то ли человеческий язык драконам не подвластен. А что подвластно?

Сила эмоций!

«Вернись!» — кричу я, но на этот раз сердцем. Впуская в свой-его разум картины, которые только что представляла сама. Перед глазами взрывается пелена черного пламени, сплошная стена, невиданная мощь. Она наполняет меня и, кажется, я сейчас взорвусь изнутри, но продолжаю звать чувствами: «Вернись! Вернись, Бен, пожалуйста».

Вот Роа делает первые шаги. Плюхается на попу, но тут же упорно встает и идет дальше. Риа плюхается тоже и ревет, ждет, пока ей дадут руку, чтобы подняться. Перепачканные мороженым носы. Визги счастья в аквапарке. Восторженные взгляды, когда к побережью Зингсприда приходят драконы — и снова назад. В их самый-самый первый миг в этом мире. Их первые крики, их крохотные сморщенные личики. Слезы на моих глазах.

Любовь. Любовь. Любовь.

Дракон замедляется. Разворачивается.

Я вижу, как картинка меняет плоскость. Небо, земля, крылья перпендикулярно им. Океан остается сзади, а впереди видны капли скоростных флайсов. Это последнее, что я вижу, потому что пламя охватывает меня всю, и я перестаю быть собой.

Черное пламя Раграна

— Ваши показатели все в норме, и…

— Довольно!

Как будто его интересовали свои показатели. Как будто ему не плевать, во что там пламя в следующий раз превратит его, его сознание, все окружающее. Только что он шел с четкой целью найти своих детей, вернуть их, а после вернуться к ним, к ней и исправить все, что еще можно исправить — и вот уже нет никаких их. Есть только сила, мощь и манящая, ведущая за собой свобода черного пламени. Свобода ото всего и ото всех.

Как такое возможно?! В сотый раз он задавался этим вопросом: ведь для дракона, для любого дракона его пара и его потомство — бесценны. Как он мог от них уйти? Почему эта тварь, что живет внутри, решила, что какая-то эфемерная свобода важнее них? Почему позволила случиться тому, что случилось?!

Должно быть, его лицо выглядит слишком зверским: даже несмотря на то, что он в больничной рубашке после возвращения, потому что медик поспешно произносит:

— С риам Этроу все в порядке, я вас уверяю. Она вот-вот очнется. То есть проснется, конечно же.

После того, как мозговые волны драконицы чуть было не сожгли ее саму? При мысли об этом становится больно даже дышать.

«Аврора-Аврора, что же мы с тобой наделали».

Эта мысль крутится в голове, как надсадное, ноющее предчувствие непонятно чего. Аврора здесь, в его крепости, она даже не без сознания сейчас, просто крепко спит, стоит ей проснуться — и все будет хорошо. Она проснется, когда он будет рядом, когда дети будут рядом. Все будет хорошо.

Он снова повторяет про себя эту мысль, но сейчас не особо помогает.

Поэтому приходится просто пройти мимо замерших вальцгардов, мимо врача, к себе. Туда, где он может остаться один, сдавить пальцами виски и выглядеть так, как ему заблагорассудится. Хоть о стену головой биться — если бы только это все помогло. Помогло быть не таким идиотом в далеком прошлом, не настолько жестоким в совсем недавнем. К сожалению, прошлое — такая субстанция, которая исправлению не поддается. Поэтому обо всем, что не хочешь делать, обо всем, что не хочешь тащить с собой в будущее, лучше позаботиться в настоящем.

Как он ее ненавидел.

Ненавидел, когда оттолкнул, и она ушла. Ненавидел, когда узнал о ее отъезде в Аронгару. Ненавидел, когда впервые узнал о связи с Элегардом, когда увидел этих детей… которые с самого начала были его. Когда узнал, что у его детей огненная лихорадка, возненавидел еще сильнее, потому что не мог поверить, что потерял столько лет. Когда они очнулись, но смотрели на него как на чужого, а ее называли мамой.

Все это время он в ней ненавидел себя.

За то, что отпустил. За то, что так легко поверил в детей от другого мужчины после всего, что было. У него ведь были женщины — так почему у нее не должно было быть мужчин? Ненавидел за то, что потерял столько времени: от легкого прикосновения губ к ее губам после родов до первого писка и сопения детей на руках.