Поразительное на каждом шагу. Алые сердца. По тонкому льду - Хуа Тун - Страница 23

Сегодня, похоже, император Канси пребывал в хорошем настроении. Мы с Ли Дэцюанем и Ван Си сопровождали Его Величество на прогулке в саду Юйхуаюань. Пройдя круг, император присел на каменную скамью передохнуть и со спокойным, мягким выражением лица устремил взгляд куда-то вперед. Как раз началась золотая осень, все листья на деревьях пожелтели и под солнечными лучами казались прозрачными. Каждый листочек был воплощением красоты и изящества.

Повернувшись к Ли Дэцюаню, император Канси с улыбкой произнес:

– Сумалагу больше всего любила осень. Она говорила, что «осень гораздо пестрее весны».

– Именно так, – с поклоном ответил Ли Дэцюань, улыбаясь. – Ваш покорный слуга помнит, как тетушка стояла под пожелтевшим деревом гинкго и пела, сияя улыбкой.

Его Величество глядел на золотые листья, лежащие на земле.

– Верно, она знала много песен! – проговорил он, едва заметно улыбнувшись. – Соловей, лучший певец степей, и тот бы не сравнился с ней!

И император глубоко задумался.

Сейчас сердце императора Канси, должно быть, смягчилось, ведь он вспоминал светлые дни своей юности, а вместе с ними – мягкую и добрую девушку с нежным голосом, что пела ему. Собравшись с духом, я выступила вперед, упала на колени и, коснувшись лбом земли, спросила:

– Будет ли дозволено покорной служанке развлечь Его Величество интересной историей?

Император Канси весело взглянул на меня и ответил:

– Рассказывай. Будет интересно – награжу, неинтересно – получишь наказание.

Снова коснувшись земли лбом, я поднялась на ноги и после короткого молчания неторопливо повела рассказ:

– Во времена Западной Цзинь жила девушка по имени Люй Чжу, которая в то время была содержанкой богача Ши Чуна…

– Мы знаем эту историю, – улыбнулся император Канси. – Расскажи другую.

Я снова начала:

– Жила-была девушка по имени Линь Сынян, певичка из Циньхуая, которая впоследствии стала любимой наложницей хэнвана Чжу Чаншу…

– Эту мы тоже знаем, – равнодушно прервал Его Величество.

Я ненадолго замолчала, а затем произнесла:

– Ваше Величество, хоть все эти девушки и пали столь низко, что были вынуждены уйти в певички, их души остались храбрыми и благородными. Они не жалели собственной жизни, чтобы отплатить за проявленную к ним доброту. Можно ли их также считать достойными уважения и восхищения?

– Вполне, – кивнул император. – Все они были добродетельными женщинами, верными своему долгу, и в сотни раз превосходили большинство мужчин.

Тут я упала на колени, коснулась земли лбом и проговорила:

– Ваше Величество, в наше время также живет одна удивительная девушка, которая готова отдать жизнь в борьбе, лишь бы отплатить за проявленную к ней доброту.

Я красноречиво поведала ему всю историю многолетней дружбы Люйу и тринадцатого принца, упомянув и о том, какое впечатление произвела Люйу на меня саму. Лицо Его Величества оставалось бесстрастным, и невозможно было понять, какие чувства вызвал у него мой рассказ.

– Умоляю Ваше Величество явить милость, – сказала я, снова касаясь лбом земли, – и позволить Люйу стать служанкой, что будет мести двор тринадцатого принца.

Император Канси долго молчал, пристально глядя на меня. В конце концов он холодно сказал:

– Ты прямо-таки пользуешься тем, что мы души в тебе не чаем. Осмеливаешься вести любые речи и делать что пожелаешь!

Мое сердце разрывалось от горя. Вовсе не за себя: умоляя императора, я уже мысленно приготовилась к наказанию. Мне было больно при мысли о Люйу и тринадцатом принце. Продолжая непрерывно стучать головой о землю, я умоляла:

– Ваше Величество, вы справедливый и человеколюбивый государь. Умоляю Ваше Величество помочь исполниться надеждам Люйу, и ваша покорная служанка охотно примет любое наказание.

Поднявшись со скамьи, император Канси гневно произнес:

– Ее надеждам или же твоим? Наказание? Думается мне, все эти годы мы слишком сильно любили и жалели тебя!

С этими словами он тут же двинулся прочь, даже не дав мне позволения подняться с земли. Ли Дэцюань тут же бросился вдогонку, и Ван Си, с тревогой покосившись на меня, также торопливо отправился следом. Я стояла на коленях в полной тишине, и слезы ручьями лились из моих глаз. Бесполезно! Тринадцатый принц, как же ты сможешь прожить в одиночестве эти долгие десять лет? Люйу, твоя любовь к тринадцатому принцу так сильна, что даже малые его страдания ранят твое сердце, будто острые шипы. Как же ты сможешь это пережить?

Я стояла на коленях с того времени, когда солнце еще висело высоко в небе, до самого заката, а затем до глубокой ночи. Поначалу я еще чувствовала боль в затекших коленях, но та не шла ни в какое сравнение с душевной болью, что я испытывала. Затем ноги мало-помалу онемели, но мне это, так же как и все остальное, было глубоко безразлично. Слезы давно высохли, осталась лишь глубокая печаль.

Прибежал Ван Си и, глядя на меня, со вздохом сказал:

– Добрая сестрица, ну почему ты так неразумна? Кто же сейчас осмелится заговорить о тринадцатом принце? Почему ты…

Отупевшая от сидения на коленях, я не обратила на него никакого внимания. Ван Си вновь вздохнул.

– Наставник сказал, что при случае попросит о снисхождении для тебя, сестрица. Пожалуйста, потерпи немного!

Договорив, он снова тяжело вздохнул и умчался прочь.

Сад Юйхуаюань погрузился в кромешную тьму. Стояла тишина, и слышался лишь ветерок, нежно поглаживающий листву на деревьях. Ощутив холод в ногах, я ощупала свои колени и попробовала подвигаться, но мне тут же стало больно. Ноги так сильно затекли, что было очень трудно шевелить ими, и я решила, что лучше пока не двигать ими. Запрокинув голову, я взглянула на небо. Вечер был безлунным: темно-синий бархат неба был усеян стразами звезд, которые то мигали, то гасли, похожие на женские глаза, блестящие от слез. Пожалуй, и Люйу сейчас тайком горько плачет. Сидящий же в одиночестве тринадцатый принц, наверное, только и может, что поднять голову к небу и пригласить звезды составить ему компанию, верно? В тишине плачет флейта, горюя о том, что никого нет рядом.

Холод в ногах постепенно распространился по всему телу. Живот сводило от голода, а налетавший порывами ледяной ветер пронизывал до костей. Дрожа от холода, я свернулась калачиком, страстно желая, чтобы поскорее наступил рассвет. Перед рассветом холод самый сильный, и его особенно трудно терпеть.

Когда первые лучи солнца осветили золотые листья, весь сад в одно мгновение засиял необыкновенным светом. Вслед за этим тут же одна за другой радостно защебетали, зачирикали птицы. Слушая музыку природы, я прищурилась и жадно глядела на освещенную солнцем ослепительно-золотую листву, неспособная удержаться от мыслей о жаренной на масле яичнице. Я горько улыбнулась: эх, взяла и все опошлила! Но я действительно была голодна, а пребывать в возвышенном настроении можно лишь после того, как сытно поел и согрелся.

Солнце поднималось все выше. Не знаю, от голода или от сидения на коленях, но начала кружиться голова. Я закрыла глаза, чувствуя в голове полную пустоту. У меня больше не был сил на бестолковые, лихорадочные размышления.

– Сестрица, что случилось?

Едва найдя в себе силы открыть глаза, я увидела Юйтань, сидящую напротив меня на корточках. Я покачала головой, знаком веля ей уходить.

– Вчера ты, сестрица, всю ночь не возвращалась домой, – плачущим голосом произнесла Юйтань. – Только сегодня утром я узнала, что ты отбываешь наказание в саду Юйхуаюань. Сестрица, что же произошло?

– Возвращайся домой! – ответила я. – Его Величество сейчас пребывает в гневе. Если он узнает о том, что ты приходила ко мне, он может сорвать свой гнев на тебе.

Она не двинулась с места, продолжая сидеть на корточках рядом со мной.

– Ты все еще здесь? – вскричала я. – Не слушаешь меня? Этого еще не хватало!

Закусив губу, Юйтань встала. Некоторое время она молча стояла рядом, а затем развернулась и ушла, часто оглядываясь.