Поразительное на каждом шагу. Алые сердца. По тонкому льду - Хуа Тун - Страница 10

Закончив говорить, я молча посмотрела на десятого принца, который сидел с крайне озадаченным выражением лица. Неужели смысл моих слов так сложно понять? Я перевела взгляд на четырнадцатого принца. Тот одобрительно взглянул на меня, а затем посмотрел на десятого и бессильно покачал головой.

Похоже, проблема не во мне. Что ж, раз такое дело, раскрою секрет! Глубоко вдохнув, я объяснила:

– Десятый принц, фрукты на палочке – это я, а десятая госпожа – фужунгао. Фужунгао всегда есть у тебя на столе – только протяни руку, поэтому со временем ты перестаешь воспринимать их как нечто диковинное. Засахаренные фрукты же ты получить не можешь, они остаются в твоей памяти, и с течением времени их вкус кажется тебе все более восхитительным. Однако если вдруг настанет день, когда ты действительно останешься без фужунгао, ты поймешь, что на самом деле больше всего любишь именно их.

На лице десятого принца одно за другим проступили сперва удивление, затем страх и сожаление, и он, не произнося ни слова, глубоко задумался.

– Недостойная спросит еще раз… – произнесла я, – почему десятый принц не ударил ее в ответ?

Лицо десятого принца продолжало менять выражения. Он медлил, и я предположила:

– Возможно, потому, что даже в минуты сильного гнева десятый принц в глубине души не хочет расставаться с госпожой!

Внезапно он смел чашку со стола на пол и заорал:

– Нет, нет! Я не буду с тобой разговаривать! Мне никогда не переспорить тебя! Ни за что!

С этими словами десятый принц, прикрывая лицо, бросился прочь из зала.

Я сделала было несколько шагов ему вдогонку, но четырнадцатый принц позади меня воскликнул:

– Пусть он сам успокоится и поразмыслит. Камень, что лежал на сердце долгие годы, не удастся снять в одно мгновение, тем более такому твердолобому, как он.

Чувствуя себя неловко, я застыла на месте, а затем, повернувшись и не осмеливаясь глядеть никому в лицо, кое-как попросила у принцев разрешения откланяться и тут же выскочила наружу. Там, кликнув Ван Си, сказала ему позвать кого-нибудь, чтобы прислуживали в зале, а также велела распорядиться как можно скорее прибрать валяющиеся на полу осколки чашки.

Я сидела за письменным столом и, уставившись в стену, думала о десятом принце и десятой госпоже.

– Сестрица, – негромко позвала Юйтань. – Пора подавать чай Его Величеству.

Угукнув, я торопливо поднялась, и Юйтань передала мне поднос. Я кивнула ей, собралась с духом и, покрепче ухватив поднос, маленькими, но быстрыми шажками направилась в зал.

Когда я вошла, император Канси обсуждал с принцами «дела, касающиеся взаимного разоблачения наместниками и губернаторами Цзяннани друг друга».

«Опять коррупция, – мысленно вздохнула я. – В наши дни воистину в месяц крадут по чуть-чуть, но за несколько месяцев набирается на большую кражу».

Во время проведения провинциальных экзаменов в провинции Цзянсу помощник главного экзаменатора Чжао Цзинь вступил в сговор с некоторыми участниками и отчаянно мошенничал, поэтому державшие экзамен в Сучжоу, увидев вывешенные списки, подняли страшный шум. Император Канси велел генерал-губернатору Чжан Бохану, наместнику Лянцзяна[9] Гал, шаншу палаты финансов Чжан Пэнхэ и генерал-губернатору провинции Аньхой Лян Шисюню провести проверку по этому делу. В ее ходе выяснилось, что сам Гали набрал взяток на пятьсот тысяч лянов серебром. Дело становилось все более запутанным, и следствие, тянувшееся больше месяца, не принесло никаких результатов. Чжан Бохан в гневе подал императору докладную записку с жалобой на Гали, а тот, едва узнав об этом, тут же подал доклад с ответной жалобой на Чжан Бохана. Каждый оставался при своем мнении, и в словах каждого был смысл.

Отчаявшийся император отправил на дознание Му Хэлуня и Чжан Тиншу, но те, запуганные авторитетом Гали, до сих пор не вынесли своего решения. Гали, человек весьма высокого происхождения, был зятем императора Нурхаци и четвертым внуком Хохори из рода Донго корпуса Красного знамени, князя Смиренного. К тому же сам занимал высокое положение: пост наместника Лянцзяна был самым престижным из всех в системе провинциального высшего чиновничества, ведь занимавший его становился чиновником первого ранга. А самым важным было то, что Гали всегда был лоялен к императору и Канси высоко ценил его.

Его Величество спросил мнения у четвертого принца, и тот с почтением ответил:

– Когда вы, царственный отец, бывали с инспекцией на юге, вы весьма одобрительно отзывались о Чжан Бохане, называя его «честнейшим сановником Цзяннани». В народе о нем также ходит добрая слава. Гали же отличился в военном походе против Галдан-Бошогту: когда войско было окружено в степи, он лично, рискуя жизнью, контролировал пути, по которым доставлялся провиант. Гали всегда был верен Вашему Величеству. То, что двое таких людей ополчились друг против друга, вызывает сожаление. Ваш сын желает сказать, что требуется продолжить дознание: никого из них нельзя обидеть несправедливым обвинением.

Опустив голову и пряча улыбку, я подавала чай. Глядите, как пудрит мозги: вроде что-то сказал, но на деле не сказал ничего. Впрочем, четвертого принца нельзя винить: наверняка он желал бы сурово покарать взяточников, но хорошо помнил, как в прошлый раз, во время разбирательства по делу о хищении палатой финансов средств на закупку сена и бобов, он со своими политическими убеждениями не сошелся во мнениях с императором Канси, и тот выбранил его. На этот раз здесь замешан Гали, любимец Канси, и сейчас четвертый принц, не будучи уверенным в том, что думает об этом сам император, мог лишь прятать свои убеждения и держаться в тени, если он не хотел потерять отцовскую благосклонность.

Затем император спросил, какова точка зрения восьмого принца, и тот сказал:

– Я полностью согласен с четвертым братом: следует провести тщательное расследование, чтобы не осудить невиновного и не отпустить виновного.

Я мысленно усмехнулась. И тут комар носу не подточит, ведь иметь такое мнение – все равно что не иметь никакого. Подав чай всем присутствующим, я склонила голову и бесшумно покинула зал.

Юйтань, видя, что я иду, придерживая бок и хмуря брови, нагнулась ко мне и спросила:

– Болит?

– Совсем немного, – покачала я головой. – Терпимо.

– Вечером я, сестрица, натру больное место яичным белком, смешанным с мукой и крепкой водкой, – сказала Юйтань. – И через несколько дней все пройдет.

Я благодарно улыбнулась ей и кивнула. Вдруг мое сердце пропустило удар. Подумалось: если даже Юйтань, никогда не прислуживавшая в главном зале, знает о том, какой шум недавно поднял десятый принц, то и Канси не может не знать об этом.

Через какое-то время примчался Ван Си и сказал:

– Сестрица, тебя зовет Его Величество.

Поднявшись, я проследовала за ним. В этот момент принцы как раз выходили из зала, и мы с Ван Си, торопливо склонившись в поклоне, отошли в сторону, пропуская их. Лишь когда все покинули зал, мы с ним вошли внутрь.

– Что только что произошло? – спросил император Канси. – Из-за чего Иньэ так расшумелся? Кого-то пнул, еще и разбил чашку.

Я упала на колени, понимая, что раз уж ничего скрыть не удалось, то остается только сказать правду.

– Десятый принц поссорился с десятой госпожой, – произнесла я, опустив голову. – Пребывая в гневе, он тут же прибежал переговорить об этом с Вашим Величеством, но его уверили этого не делать, и он вернулся домой.

– Все это нам известно, – отозвался император. – Чего он так кричал? И как его убедили отправиться домой?

Казалось, он говорил мягко и спокойно, но в его тоне проступали едва заметные суровые, давящие нотки.

Мое сердце затрепетало, и я, коснувшись пола лбом, ответила: