Волшебный котел - Ходза Нисон Александрович - Страница 34

— Мухамед мой! Хорошо ты стерёг этой ночью наш сад. Неплохой наукой будет это для вора. Все садовники наши говорят, что рано утром в саду они нашли целые лужи крови. Ха-ха-ха! Хорошо расправился ты с вором, мой сын! Посмотри, уцелел этот бесценный цветок моего сада. Я готов был бы все до одного цветка потерять, лишь бы он уцелел, его-то я даже за целое царство не отдал бы.

Смотрит Мухамед, а это и есть тот самый волшебный цветок — пурпуром пылает, длинный, кровавый, как язык дракона, а вокруг себя распространяет запах мирры и амбры.

— Отец мой! — говорит Мухамед.— Купцы из Дамаска пришли воздать тебе почести. Целым караваном дожидаются они тебя перед дворцом.

Он и вправду, проходя в сад, заметил купцов.

Поднялся калиф с садовой скамейки и направился в сторону дворца, а Мухамед быстро-быстро начал срывать красные цветы.

В гроте уже его ждёт не дождётся девушка. Она тут же схватила пурпуровый цветок из его рук и поспешила к отцу-дракону.

В ту же минуту услышал Мухамед какие-то вздохи, какой-то шёпот, потом плач и радостный смех. Снова подбежала к нему девушка и повела его во второе подземелье. В том подземелье стоял почтенный старец, с длинной белой бородой, в холщёвой одежде и в короне из пчёл, отлитых из чистого золота.

— Как благодарить мне тебя, о юноша, за своё спасение? Скажи лишь, чего ты желаешь, я всё исполню и ещё останусь твоим должником навечно.

— Государь мой! Я не хочу никакой награды за свои дела, ведь не для презренной награды я их совершал, а потому, что несчастья вашего и слёз дочери твоей я не в силах был перенести, — сказал Мухамед и на девушку взглянул.

— Никогда я не забуду того, что ты сделал для нас,— говорит старик.— Теперь мы вернёмся к себе домой, в нашу страну, что лежит отсюда за третьей пустыней. Но если тебе наша помощь понадобится — поверни лишь на своём пальце этот перстень.

Говоря это, старик надел на палец Мухамеда перстень с золотой пчёлкой, окруженной алмазами.

— Прощай, Мухамед! — сказала красавица.— Никогда мы не забудем твоей доброты.

Мухамед направился домой, но там его сразу же окружили слуги и рассказали, каким гневом распалился его отец-калиф.

Приблизился Мухамед к отцу, но тот и говорить с ним не захотел, начал проклинать его и угрожать ему.

— Как ты смел сорвать цветы в моём саду? Разве ты не знаешь, что каждого, кто это сделает, я караю смертью? Куда же ты отнёс их? Говорили мне люди, что ты отправился в лес с целой охапкой цветов. Прочь с очей моих! Не хочу тебя знать я больше, выродок презренный!

— О! Отец! Выслушай меня, я всё-всё тебе объясню. Ведь я не знал, сколь много значат для тебя эти красные цветы. В твоём саду столько их растёт...

— Говори же, что ты сделал с ними? — крикнул калиф.

— Но на этот вопрос я не смогу тебе ответить, отец, это — чужая тайна. Одного только лишь хочу, чтобы знал ты, что для добра я их использовал, для спасения несчастных.

— Значит, ты украл цветы, да ещё не хочешь сказать — для кого? Прочь! Прочь от меня! Знать тебя не хочу! Сыном тебя я больше не считаю! — закричал калиф Омар в великом гневе.

Так покинул Мухамед отцовский дом и пошёл по белому свету счастья своего искать, на хлеб себе зарабатывать. И холод и голод он узнал: ведь ничего делать не умел, ни с одной работой не был знаком — долго нигде его не держали.

Наконец принял его к себе подмастерьем старый сапожник. Жил этот сапожник в бедной маленькой хижине на конце света, мастерская у него была убогая, да и работы немного. Едва-едва на ложку похлёбки зарабатывал.

Мухамед оказался учеником понятливым, старательным, работящим, и всем сердцем привязался он к старому сапожнику. И тот его полюбил, как собственного сына. Передал ему все секреты своего ремесла — ведь когда-то он был самым лучшим сапожником в своём халифате. Вскоре Мухамед сделался настоящим мастером своего дела.

Однажды разошлась по миру весть, что калиф Омар тяжело занемог, обе ноги ему отказали, ходить совсем уже не может.

Со всей страны съехались врачи — и прославленные, и неизвестные. Они качали головами, выписывали разные мази, да ничем калифу помочь не могли.

Вызвали наконец самого придворного медика султана. Тот больного осмотрел, погладил бороду и говорит:

— Великий калиф встанет и ходить будет, как прежде, если только наденет туфли, к которым ни игла, ни шило, ни дратва не прикоснулись.

Услышал об этом Мухамед, день и ночь над своей работой сидит, наконец сделал туфли, ни иглой, ни шилом, ни дратвой не тронутые. Положил их в сумку, взял с собой палку пилигрима, бедный плащ на себя набросил, башлык на голову натянул, чтобы не узнали его, и так вернулся он в свою страну и постучался у ворот отцовского дома. Не узнали его привратники и не захотели впустить в дом неизвестного бродягу. Мухамед сказал:

— У меня есть туфли, которые могут вылечить великого калифа.

— Ха-ха-ха! Посмотрите только на этого оборванца. Ты лучше сам себе сшей обувку, а уж о нашем калифе не беспокойся! Уж он и без твоей помощи обойдётся,— насмехались над ним стражники, держась за бока от смеха.

Проходил мимо старый слуга калифа Омара, который ещё на руках носил маленького Мухамеда. Он сразу же узнал сына калифа в одеянии нищего, но Мухамед палец на уста положил — велел ему молчать, не выдавать его.

— Впустите этого человека,— сказал слуга стражникам.— Все средства следует испробовать, чтобы спасти нашего господина. А вдруг этот бродяга сумеет ему помочь? Неисповедимы пути Аллаха!

Пропустила Мухамеда стража, и предстал он наконец перед ложем больного отца. Но вместо того чтобы упасть отцу в ноги, он лишь сказал домочадцам, с трудом сдерживая слёзы:

— Вот лекарство для великого калифа.

Сказав так, он положил у изголовья больного туфли, к которым не прикасалась ни игла, ни шило, ни дратва, а сам вышел из дворца и вернулся в дом своего учителя и благодетеля.

На следующий день весь город забурлил новостями: калиф Омар выздоровел! «Вдруг он поднялся с ложа без всякой посторонней помощи, лишь только надел эти волшебные туфли! Сам султан их ему прислал! Эй, люди, люди! Из чистого-пречистого золота эти самые туфли сделаны, серебряными гвоздями подбиты!» — перекрикивая друг друга, делились новостями рыночные торговки.

Прошёл год, и снова разошлась по городу весть, что калиф умирает.

— Слышал ли ты, сынок, что говорят люди на рынке? — спросил старый сапожник Мухамеда.— Мол, нашего калифа уж ничто спасти не может. Вот если бы ему дали мёда тех пчёл, что живут за третьей пустыней, он выздоровел бы, а нет — придётся ему умирать! Судьба, мой сынок, судьба!

— Что ты сказал, мой учитель, о мёде, что за третьей пустыней пчёлы собирают? — вскочил Мухамед со своей низенькой сапожничьей табуретки, на которой сидел, работая. Вот, отец его умирает, а его и не простит, к ложу своему не призовёт. И ничего он, сын, для него даже сделать не может!

— Я говорю то, что слышал. Медиков ко дворцу собралось видимо-невидимо, сидят, советуются, а один из них, самый старший, так сказал: «Ничто, кроме мёда пчёл из-за третьей пустыни, ему не поможет».

Услышав эти слова, Мухамед вспомнил о перстне, который получил в гроте от старика и его дочери. «Да ведь говорили они мне, что живут за третьей пустыней от нас, в царстве пчёл»,— промелькнуло в голове Мухамеда, вспомнил он тогда слова: «Если будешь в нужде, поверни этот перстень на пальце».

Посмотрел он на перстень с золотою пчёлкой, легко повернул его на своём пальце и в ту же минуту оказался в цветущем саду за третьей пустыней. А перед ним стояла чудо-девушка из того самого грота. Радостно захлопав при виде его в ладоши, она проводила Мухамеда к отцовскому дому.