Чёрный пепел золотой травы (СИ) - "doniguan" - Страница 7

Удовлетворённый результатом своей работы, я отправился в левый рукав. Боль через какое-то время окончательно прошла, но идти проще не стало — пробираться по каменистому дну ущелья, пусть и присыпанному метелью, ежеминутно спотыкаясь и оступаясь, оказалось ненамного удобнее, чем с голыми руками лезть по гладкой отвесной стене или, например, плыть вверх по водопаду. Мне приходилось периодически останавливаться и заново осматриваться вокруг, однако никакого выхода по-прежнему не появлялось, теснина не становилась сколько-нибудь шире или уже, насколько я мог судить. Единственным, что напоминало о течении времени, был переменчивый снег — то он практически прекращался и редкие снежинки таяли, не успев опуститься мне на ладонь, то тяжёлые хлопья за секунды умудрялись завалить и без того непроходимую тропу.

Всё это продолжалось без каких-либо значимых изменений до тех пор, пока за очередным изгибом расщелины я не увидел свет. Крошечный, почти неразличимый огонёк, мерцание и подёргивание которого выдавало в нём открытое пламя, и чем ближе я подходил к нему, тем больше и ярче он делался. Спустя минут десять я вышел к границе низкого участка, как будто нарочно очищенного от скал — настолько он был ровным, не считая, конечно, сугробов. На противоположном конце полянки, под утёсом, горел жиденький костёр, а в двух шагах от него кое-как стояла туристическая палатка, явно не рассчитанная на столь суровую погоду. Подойдя, я разглядел сидящую на корточках подле костра девушку, одетую в стёганые штаны, толстый шерстяной свитер и шапку, из-под которой выбивались короткие светлые пряди. Не составляло особого труда догадаться, что она, несмотря на тёплую одежду, здорово замёрзла — вытянутые над огнём руки еле шевелились, губы посинели, а лицо, даже освещённое пламенем, заметно отливало свинцовой серостью, что придавало ей сходство с карандашным рисунком.

При моём появлении она медленно, точно через силу, повернула ко мне голову и застыла так, буравя меня взглядом.

— Эй… Привет? — Робко произнёс я, присаживаясь рядом и тоже протягивая руки к костру, скорее инстинктивно — холода я всё ещё не чувствовал, чего определённо нельзя было сказать о незнакомке. Вблизи она оказалась ещё бледнее: одеревеневшее мертвенно-белое лицо и посиневшие от стужи губы делали её неотличимой от трупа. То есть, разумеется, здесь все в каком-то смысле трупы, и она наверняка в том числе, но Курильщик и Счетовод хотя бы выглядели совершенно по-обычному; она же вполне могла бы сойти за мертвеца в любом из миров, и в этом, и в том. Тем не менее, её всё равно можно было назвать красивой.

— Т-ты… — Выдохнула она, едва шевеля губами. — К-как т… Ты… Зд-дес… Здесь…

Сдавшись, она умолкла и опять уткнулась в пламя. Похоже, разговора у нас не получится. Я скосил глаза, украдкой наблюдая за ней. Она держала ладони у самого огня, чуть ли не засовывая их в угли, но, кажется, теплее им от этого не становилось. Я хотел было спросить её об этом, но вовремя осёкся, подумав, что такая тема будет однозначно не лучшей для беседы. Как, впрочем, и любая другая, учитывая то, как медленно она говорит. Я тихонько, без всякого веселья, усмехнулся: каждый мой новый знакомый оказывается всё страннее и страннее — либо мне везёт на чудаков, либо все здешние со своими странностями.

Неожиданно белолицая потянулась ко мне и неуклюже накрыла своей ладонью мою, пробуя её на ощупь. Я ощутил тепло, но это был жар поверхностный, вобранный от костра и улетучивающийся за секунды. Её собственного тепла в нём не было ни капли. Когда она отняла руку, в ней оставался только холод, такой же, как в окружающих булыжниках или в снегу. Я заторможено потёр ладони друг о друга, пытаясь стереть это прикосновение, не самое приятное, должен признать.

Она рывком поднялась на ноги и развернулась ко мне:

— П-пом… Пом-моги мн-не.

— Что?..

Поморщившись, она повторила, старательно выговаривая каждое слово так чётко, как могла:

— Помоги м-мне!.. Н-ну… Нужна… Помощь.

— Сделаю всё, что в моих силах, — пообещал я, не отрывая от неё глаз. — Что нужно?

Она тяжело вздохнула и, так же, спотыкаясь через слово, продолжила:

— Сог… согреться. Сама не м… не могу. Огонь н-не… помогает. Холодно.

— Ага, это я заметил. — Я указал на её негнущиеся пальцы. — Скажи, что я могу сделать.

— Л-ляг со… со мной.

— А… — Я ожидал чего-то неординарного, но от такой просьбы на пару мгновений потерял дар речи. — Не уверен, что правильно тебя понял…

— Надо п… пр… прос… Чёрт! — Она снова поморщилась, как это делают заики, отчаянно пытающиеся выговорить что-то сложное. — Надо лечь, н-ничего больше. Не пугайся.

— Ах, ты об этом… — До меня дошло, чего она хочет: попробовать отогреться теплом чужого тела, моего. Меня пробрал озноб, на запястье с новой силой заныл оставленный ею ледяной ожог. — Да, конечно, я помогу. Не вопрос.

Она слегка улыбнулась — довольно натянуто, видимо, из-за плохо слушавшихся мышц — затем развернулась к палатке и, откинув полог, исчезла внутри. Бросив полный сожаления взгляд на костёр, я последовал за ней.

Под шатром оказалось просторнее, чем я представлял, но всё равно весьма тесно — в самый раз, чтобы уместилось двое человек. В слабом отсвете горящего снаружи пламени я увидел, что в палатке пусто, не считая валяющегося на голом полу спального мешка, в который белолицая, не теряя времени, и залезла. Пока я стоял над ней, не решаясь делать что-либо, она, судя по звукам, укладывалась поудобнее. Через минуту в темноте раздался её приглушённый голос:

— Я н-не… не укушу. Давай, з-здесь места хв… хватит.

Пожав плечами, я скользнул к ней. Меня сразу же обдало её липким холодом, даже сквозь два слоя одежды — как если бы прижался к промороженной до состояния камня туше, только что вытащенной из мясницкого холодильника, или с разбегу нырнул в полынью. Помедлив, я обнял её и мягко притянул к себе, стараясь не обращать внимания на то, как против этого протестует тело и постепенно немеют конечности. Для этого, правда, пришлось зажмуриться и задержать дыхание.

Незнакомка лежала неподвижно, за исключением равномерно вздымающейся от вдохов и выдохов груди. Её лицо с заиндевевшими ресницами и трупными чёрными синяками под глазами находилось прямо перед моим — при желании я мог бы разглядеть на нём каждую морщину, чего, впрочем, мне вовсе не хотелось. Вместо этого я начал соображать, чем бы ещё ей помочь. Как-никак, я не меньше неё был заинтересован в том, чтобы мы поскорее закончили.

Чем обычно согреваются люди? Хм… Алкоголь? Его я отмёл сразу же: если и получится достать из кармана бутылку чего-нибудь покрепче, кто знает, как выпивка подействует в загробном мире? Кроме того, я смутно припоминал, что это обыкновенный стереотип и на самом деле пьяный наоборот замерзает быстрее. Да и после случайного вызова лавины я не особо рвался экспериментировать со здешними фокусами.

Что ещё?.. Следующим на ум пришло то, как замёрзшие руки часто отогревают, подышав на них. Моё дыхание, наверное, не такое же тёплое, как у живого человека, но почему бы не попробовать? По крайней мере, оно уж точно теплее, чем у этой ледышки. Я придвинулся ближе и осторожно выдохнул. Затем, убедившись, что никакой реакции не последовало, повторил, потом ещё раз, и ещё.

Она отстранилась от меня, насколько это было возможно в тесном спальном мешке.

— Пере… перестань.

Смешавшись, я пробормотал невнятные извинения. Следующие несколько минут прошли в неловкой тишине, нарушаемой только потрескиванием костра снаружи, угасающим под аккомпанемент завывающего ветра.

Наконец девушка шевельнулась и глухо проговорила:

— Сп-пасибо, что… что попытался.

— Так значит… Не сработало? — Как будто сам этого не чувствовал.

— Тебе л-лучше уй… уйти. — Её голос дрожал. — Пож-жал… пожалуйста.

— Может, я могу ещё что-то…

— Уходи!

Стало совсем темно. Я начал выбираться из спальника, но окоченевшие руки и ноги едва слушались, и процесс затянулся. Всё это время она продолжала лежать, не двигаясь и не издавая ни звука.