Сломанная кукла - Лактысева Лека - Страница 8

Остановив джип, я уронил голову на сложенные на руле руки и пару минут дышал открытым ртом, пытаясь прийти в себя.

Черт, черт, черт!

Пусть ни я, ни мой джип не пострадали, но теперь уехать с места аварии я не смогу: данные с моего видеорегистратора потребуются дорожной полиции, чтобы установить виновника ДТП. Я открыл дверцу, вывалился из салона и закурил. Обычно сигаретами не злоупотреблял, но всегда держал в бардачке заначку на всякий случай. Вот и пригодилась…

Затянулся и только потом повернулся, чтобы взглянуть на трассу. Зрелище перед глазами предстало ужасное: ГАЗелька и шедшая за мной легковушка столкнулись практически лоб в лоб. Судя по повреждениям автомобилей, выживших ни в одной из столкнувшихся машин, могло не остаться.

Две кареты скорой помощи, автомобиль МЧС и гаевые прибыли одновременно минут через двадцать. Оба водителя — на удивление — были все еще живы. Пассажиров ни в одном из автомобилей не оказалось.

Сотрудники МЧС извлекли пострадавших из искореженных груд металла, передали медикам, которые почти тут же умчались. Меня еще минут сорок допрашивали, составляли протоколы, просматривали и пересылали себе на почту видео с моего регистратора.

— Ну, мужик, считай, ты сегодня второй раз родился! Ни царапины! — хлопнул меня напоследок по плечу лейтенант. — Спешишь, значит? Ну, езжай. И, это, не превышай, понял?

— Понял. — Я вывел свой джип на трассу и снова пустился в путь. Дяде звонить и сообщать об аварии не стал: не хотел еще больше беспокоить старика.

Впрочем, Родион Зиновьевич перезвонил мне сам.

— Евгения твоя в реанимации гинекологической клиники. Как я понял, она вчера аборт сделала?

— Д-да. — Я с силой сжал руль и заскрипел зубами. Неужели все дело в этом?!

— Там какие-то серьезные осложнения. Кровотечение. И обнаружили поздно. Она ведь одна дома была…

— П-понял. — Перед глазами нарисовалась картина: моя Женька в луже крови, которая впитывается в белые простыни…

— Зин! — дядя явно почувствовал мое настроение. — Думай сейчас только о дороге! Не гони! Медики делают все возможное! Ты здесь ничем помочь не сможешь. Слышишь меня?!

— Услышал. Не буду гнать. — Я прикусил щеку изнутри, чтобы сдержать рвущийся из горла рык отчаяния.

Злиться на Женьку в этот момент не было сил. Хоть бы выжила! Там разберемся, кто виноват и как дальше быть…

До клиники на Щукинской добрался только к часу дня. Взял белую накидку в гардеробе, лифтом поднялся на нужный этаж, прямо на выходе из лифта столкнулся с тещей и тестем.

Завидев меня, женщина взвыла пожарной сиреной, с перекошенным лицом шагнула навстречу, набросилась с кулаками, от которых я еле успел заслонить лицо:

— Гад! Урод! Ненавижу! Не-на-ви-жу-у-у!..

— Женя?..

Теща лупила по мне сжатыми кулаками, как по барабану, и то и дело пыталась дотянуться и расцарапать мое лицо.

— Это ты виноват! Ты! Говорила я Женечке: бросай этого урода, который детей не хочет, и рожай! А она — нет, мама, я его люблю… Два аборта из-за тебя сделала! Третий ее убил! Ты убийца! Убийца!..

— Д… д… ды-два?! — я окончательно разучился говорить.

Через сжатое спазмом горло вырывались сиплые звуки, упирались в намертво сцепившиеся зубы — я даже не мог ничего прокричать в ответ, только мычал, словно немой, и тряс головой, отказываясь верить в услышанное!

Когда моя жена делала аборты?! Как я мог этого не заметить?! И зачем, зачем она лгала своей матери, что это я не хочу детей и заставляю прерывать беременность?

Наконец, мне удалось схватить разъяренную женщину за руки и немного отодвинуть от себя. Я судорожно вдохнул, оторвал взгляд от ее лица и обнаружил, что тесть пытается оттянуть свою жену, обхватив ее за талию, а из другого конца коридора к нам бегут люди в белых халатах.

— Что тут происходит?! Прекратите шуметь! Вы понимаете где находитесь? — накинулась на нас одна медсестра.

— Совсем люди совесть потеряли! — подхватила другая, постарше и пополнее.

И тут теща закатила глаза и начала заваливаться навзничь. Ее лицо покраснело, дыхание стало хриплым и прерывистым.

— Помогите! — взмолился тесть, подхватывая Надежду Константиновну и пытаясь удержать на весу ее массивное тело.

Я взял тещу на руки, отнес и уложил на банкетку, обтянутую серым кожзамом.

— Тонометр! Нашатырь! Каталку! — принялась распоряжаться более полная женщина. Судя по всему, я ошибся, это оказалась не медсестра, а врач.

Меня оттеснили в сторону, захлопотали вокруг Надежды Константиновны. Я обессиленно прислонился к стене. Колени подрагивали. Пересохшие губы отказывались шевелиться. В голове все еще звучал крик: «убийца! убийца!»

Тесть, ответив на вопросы медиков и проследив за тем, как его жену перекладывают на носилки и увозят в палату, подошел ко мне.

— Ты это… правда не знал, что Женька аборты делала?

— Не знал, — мотнул я головой.

— Я тебе верю. Всегда догадывался, что дочка чего-то недоговаривает, — Алексей Васильевич сокрушенно вздохнул. — Но Надю переубедить не смогу. Даже пытаться не буду. Она не переживет, если я сейчас на твою сторону встану. Ты уж прости нас…

— Я пы… понимаю.

На самом деле я не понимал ничего. В голове воцарилась звенящая пустота. Обрывки мыслей плавали в этой пустоте, словно нити осенней паутины.

— Значит, Женьки больше нет? — зачем-то уточнил я, словно криков тещи мне было мало.

— Умерла дочка. Ушла… так нелепо… — лицо тестя дернулось, скривилось, но глаза остались сухими.

Я был не в состоянии утешить убитого горем отца: сам все еще не мог до конца осознать, что все кончено. Любила меня Женька или нет, врала обо мне своей матери или не врала — все это было уже не важно. Я уже никогда не узнаю, почему она все это сделала с собой… с нами.

— Что надо делать? — мне кое-как удалось собраться с мыслями и сообразить, что организовать достойную церемонию погребения — это самое малое, что я могу сделать для умершей жены и ее родителей.

— А? Что? — тесть с трудом понял, что я обратился к нему с вопросом. — Не знаю…

— Давайте я отвезу вас домой? — оставлять Алексея Васильевича здесь, в коридоре, наедине с горем, мне показалось неправильным.

— Не надо. Я пойду. К Наде пойду… а ты — да, езжай. Ты же с дороги… — тесть, придерживаясь рукой за стену, побрел в ту же сторону, куда увезли каталку с потерявшей сознание Надеждой Константиновной.

Проводив его взглядом, я набрал номер дяди Родиона.

— Отец, Женьки больше нет, — сообщил сразу, как только услышал родной голос.

— Ох… все-таки не спасли. Ты там держись, сынок.

— Я держусь. Что мне делать? Документы, наверное, какие-то нужно получить?

— Давай-ка пришлю тебе своего личного помощника. Он все знает. Поможет, подскажет.

— Спасибо. Я тогда его жду у входа в клинику…

— Да, Зин. Там и дожидайся. И не раскисай, некогда сейчас. Много чего решать придется.

Дядя не обманул. Решать пришлось так много, что в следующие два дня я едва успевал отвечать на звонки, мотался по разным государственным учреждениям. Справки, разрешения, договора…

Надежда Константиновна эти два дня провела в кардиологии, где ее старательно пичкали успокоительными уколами и таблетками от давления. Алексей Васильевич сидел при ней, как привязанный, но каждые три часа обрывал мне телефон, передавая распоряжения своей супруги: какой выбрать гроб, какой крест, какие венки… Я безропотно исполнял все пожелания. Сам бы все равно не сообразил, что лучше, а ритуальные услуги оказались весьма щедры на разнообразные предложения.

Сам день похорон тоже прошел в дикой спешке и суматохе. Только оказавшись на кладбище, подле зияющей ямы, которую застелили какой-то белой тканью, я смог остановиться, выдохнуть и перестать решать организационные вопросы.

Сил горевать почти не оставалось: я тупо смотрел на неподвижное лицо женщины, которую посмертный грим изменил до неузнаваемости. Поверить, что это моя жена, удавалось с трудом. Казалось, что другая, настоящая и живая Женька ждет меня дома, чтобы встретить улыбкой и мазнуть по щеке теплыми губами в знак приветствия.