Рандеву с Валтасаром - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/85
• Следующая

Нужно было отдать должное и устроителям «Экспо-2000». Здесь размещались многочисленные рестораны и кафе, представлявшие многие страны и континенты. И хотя сами гигантские павильоны напоминали больше авиационные ангары, в каждом из подобных циклопических сооружений расположились секции нескольких стран, которые демонстрировали собственные достижения.

Многим нравились африканские павильоны, которые сосредоточились на собственной неповторимости, экзотике, и выиграли от этого. В павильонах продавали диковинные сувениры и поделки. Музыканты и танцоры соревновались друг с другом, поэты читали стихи, а миловидные женщины предлагали свой нехитрый товар. Посетители были в восторге, и в африканских павильонах всегда было много людей.

Дронго искал сирийский павильон, зная, что рядом с ним его ждет Эдгар Вейдеманис. На часах было уже пять минут первого, когда наконец он вышел к павильону, где висели черные траурные флаги. Сирийский народ отмечал траур по своему погибшему вождю. Кадры из парламента обошли весь мир. Парламентарии искренне плакали, сожалея об ушедшем диктаторе. Хафез Асад единолично правил страной в течение нескольких десятков лет, а, уходя, торжественно объявил своим наследником сына. Однако, несмотря на такой полумонархический-полудиктаторский режим, люди искренне сожалели о его смерти.

Есть нечто печальное и поучительное в смерти диктаторов. Почти всегда смерть подобного политика вызывает сильные чувства у его подданных. Очевидно, многолетние диктаторы имеют гораздо большую фору в политике, чем избранные демократическим путем руководители государств. Диктаторам не нужно идти на популистские шаги, рассчитывая набрать лишние голоса, к их услугам вся государственная машина, любое их действие будет одобрено средствами массовой информации и подано народу как настоящая забота о его благе. В отсутствии оппозиции диктаторы становятся не просто «отцами народа», они становятся полубожествами со всеми вытекающими отсюда атрибутами власти и обожания. Поэтому смерть любого полубога вызывает у населения объяснимые панику и замешательство. Ведь следующий полубог может оказаться и полудьяволом.

Дронго прошел мимо павильона, вошел в него. Вейдеманиса нигде не было. Он повернулся и прошел в соседний павильон, где размещалось ливийское представительство. Здесь был небольшой ливийский ресторан. Сидевший перед ним мужчина, очевидно, хозяин ресторана, был неимоверных размеров. На ломаном немецком он говорил с двумя девушками явно славянского типа, которые сидели рядом с ним и все время хихикали. Девушки говорили по-немецки не лучше хозяина, но это был язык, который понимали обе стороны. Дронго усмехнулся. Этому жирному арабу явно нравились светловолосые девочки. Он уже хотел пройти дальше, но увидел сидевшего за столом Вейдеманиса. Тот смотрел на друга так, словно назначил ему свидание именно здесь.

Дронго вошел в ресторан и хотел занять соседний столик. В эти часы здесь не было посетителей. Но Вейдеманис громко сказал ему:

– Я предупредил, что жду своего друга. Поэтому ты можешь расположиться рядом со мной.

Дронго сел напротив Эдгара.

– Почему здесь? – деловито спросил он. – Мы, кажется, договаривались встретиться у сирийского павильона.

– Я не мог там торчать. Ты знаешь, кто здесь ходит? Угадай с трех раз.

– Стервец Планнинг, – рассмеялся Дронго.

– Угадал. Он приехал раньше всех и был очень разочарован, не увидев тебя в толпе прибывших участников «Экспресса». Кажется, они сейчас в германском павильоне.

– Ясно. Планнинг вцепился в нас, как голодная собака в кость. И пока он меня здесь не увидит, он отсюда не уедет. Нужно будет его найти. Как у тебя дела? Есть что-нибудь новое?

– Звонил Потапов из Москвы, – сказал, оглядываясь по сторонам, Вейдеманис, – они считают, что в группе не хватает сотрудника ФСБ, и уже выслали сюда своего представителя.

– Уже догадался. Представитель России сообщил мне, что завтра к нам в поезд подсядут два журналиста. Учитывая время их появления, я полагаю, что либо один из них, либо оба – представители ФСБ. Поэтому все правильно. Потапов не сказал, кто именно?

– Нет. Он по телефону не стал ничего говорить. Только сообщил, что этот человек сам тебя найдет.

– Надеюсь, что найдет, – вздохнул Дронго. – Что ты заказал для себя? Попроси, чтобы мне принесли, какой-нибудь салат.

– Хорошо.

Вейдеманис еще не успел распорядиться, когда мимо ресторана прошли четверо украинцев и трое грузин, явно спешивших куда-то.

Дронго проводил их взглядом.

– Хорошие ребята, – пробормотал он, – особенно молодые. Важа Бугадзе меня просто поражает, очень интересный человек. В его возрасте иметь такие выдающиеся задатки – это большой аванс на будущее. И эта красивая семейная пара – Бондаренко с Вотановой. Ты знаешь, она недавно обиделась на меня, и я впервые в жизни не знал, что говорить.

– За что обиделась?

– Я заказал на всех кофе, а она посчитала, что я навязываю ей свое решение. Вот такой интересный характер.

– Она тебе нравится? – вдруг спросил Вейдеманис.

– Не знаю, – пожал плечами Дронго, – в любом случае наши встречи были бы невозможны.

– Почему? – не понял Эдгар.

– Мы подружились с ее мужем. А я, ты знаешь, пытаюсь соблюдать некие моральные принципы, которые для меня важны. Нельзя пить с мужчиной и ухаживать за его женой. Это не совсем правильно.

– Это воровской «кодекс чести». – усмехнулся Вейдеманис, – не приставать к жене человека, с которым выпиваешь.

– Это закон мужской чести, – возразил Дронго, – почитай Томаса Вулфа. У него есть замечательный роман «Взгляни на дом свой, Ангел». Он как раз пишет о подобных ситуациях. Хотя иногда я жалею, что она оказалась в этой поездке с мужем. У нее есть стержень, которого нет у других. Ты понимаешь, Эдгар, я вдруг с интересом заметил, что они – другие. Совсем другие. Это другое поколение, мой друг. Они не знают наших страхов и наших сомнений. Мы носим в себе груз ошибок, которые мы успели допустить в девяностые, а они совсем другие. Для них Советский Союз – это анахронизм, они уже не знают другой жизни, кроме этой, они уже живут в другой системе координат. И не только молодые украинцы. Там есть грузины, литовцы, молдаване. Те, кому под тридцать, – это «непоротое поколение», люди, выросшие в свободные восьмидесятые и очень свободные девяностые. Они ничего не боятся. Сорокалетние более осторожны, они больше скептики, так как еще успели увидеть маразм семидесятых. Может быть, мы уже другое поколение, Эдгар, как ты думаешь?

– Не знаю. Но мне неприятно, когда меня считают стариком в сорок с небольшим лет. Моя дочь говорит примерно то же, что и ты. Но я с ней не всегда согласен.

– Вот поэтому ты и начинаешь стареть, – засмеялся Дронго.

Официант поставил перед ним греческий салат. Это были тонко нарезанные овощи с зеленью, оливками и сыром. Он взял хлеб.

– Я по-прежнему чувствую себя молодым. Или, вернее, мне хочется так себя чувствовать. Ты знаешь, моему отцу почти семьдесят пять. И он говорит, что жизнь – удивительная вещь, что он только сейчас начинает понимать, какая это прекрасная штука. И он все еще наслаждается жизнью.

– По-моему, это прекрасно, – пробормотал Вейдеманис, – может, поэтому ты так же влюблен в жизнь, как и твой отец.

– Его жизнь оказалась более спокойной, чем моя, – задумчиво сказал Дронго, – у них не было таких потрясений. Даже во время войны они точно знали, какие ценности защищают. А я потерял собственную страну и оказался совсем в другой системе координат. Хотя, наверно, у каждого поколения свои испытания.

– Ты становишься меланхоликом, и это мне не нравится, – заметил Эдгар, – ты никогда не был таким. В твоих рассуждениях стала появляться печальная мудрость.

– Это «кризис среднего возраста», – невесело улыбнулся Дронго. – У нас в группе много красивых молодых женщин. Тридцатилетние Мулайма Сингх и Виржиния Захарьева, двадцатипятилетние Екатерина Вотанова и Драгана Павич. Катя даже моложе на один год. И я впервые в жизни не знаю, как себя вести. Ухаживать за ними я не могу, я кажусь себе неуклюжим ловеласом. Особенно интересно с Вотановой. Она ведь по возрасту годится мне в дочери. А пытается спорить со мной на равных, отстаивая свою точку зрения. Иногда я жалею, что не смогу продолжить нашу дружбу.

• Предыдущая
• 47/85
• Следующая