Черные сказки железного века - Мельник Александр Дмитриевич - Страница 6

Альберто машинально провел рукой по подбородку. Ему вдруг пришла в голову неожиданная мысль. «Слушай-ка, Эудженио, — похлопал он по плечу Кастелотти. — А что, если я...» «Конечно, — широко улыбнулся его старый товарищ по «Феррари». — Я даже записал тебя на сегодняшнюю тренировку. Я же знал, зачем ты мне звонишь». Кругом улыбались — его друзья, инженеры, гонщики, механики «Скуде-рии Феррари» хорошо знали Альберто. «Да нет, послушай, я думаю, что после аварии, тем более такой дурацкой, как у меня в Монако, нужно как можно скорее сесть за руль, — виновато улыбался Альберто. — Чтобы снова почувствовать себя гонщиком, а не пилотом больничной койки. Вот только мой шлем в ремонте, и перчаток я не взял. И очков».

Через несколько минут Аскари, как был, правда, без пиджака, но даже не развязав галстука, надел шлем (он ему немного жал), очки, перчатки Кастелотти и устроился за рулем «Феррари-750-Монца». Спортивную машину готовили к воскресной гонке Гран-при Суперкортемаджоре и только что доставили из Маранелло. Даже покрасить еще не успели — алюминиевые панели кузова нестерпимо сияли в лучах полуденного солнца. «Не волнуйся, Джиджи, — улыбнулся он Виллоре-зи. — Врачи советовали мне соблюдать абсолютный покой. Так что я поеду тихо-тихо. Круга три-четыре, только чтобы быть в форме к выходным».

Он проехал первый круг действительно на прогулочной скорости, а на следующем немного прибавил.И почти сразу понял, что машина порой ведет себя несколько странно. Потом догадался — это шины. Хоторн и Фрер, которые регулярно ездили на покрышках марки «Энгельберт», говорили, что эта резина не прощает ни малейшей ошибки. «И как они ездят на таком барахле?» — скривил губы Альберто, уходя на третий круг.

Он прибавил газу, и «Феррари» откликнулась радостным ревом двенадцатицилиндрового мотора. На выходе из левого скоростного поворота Виалоне серебристый автомобиль вынесло слишком широко, он встал почти поперек трассы, зацепил правым задним колесом обочину, потерял управление, перевернулся, и замер в нескольких метрах от полотна. Чуть поодаль, в траве лежал Альберто — без сознания, в окровавленной рубашке, с переломами ребер, рук и ног. Как и его отец, он умер тридцатисемилетним, умер двадцать шестого числа, умер в машине скорой помощи, которая везла его в больницу Монцы. Умер на руках у своего друга Луиджи Виллорези, которому теперь предстояло звонить Миетте и предупредить её, что Альберто не приедет к обеду.

Альберто Аскари и первый чемпион мира формулы 1 Джузеппе Фарина (в центре). 

Все они делали вид, что происходящее за стеной, в большом банкетном зале гостиницы «Эйфелерхоф», их нисколько не интересует. Старательно поглощали ужин — как всегда превосходный, оживленно обсуждали достоинства немецких и итальянских вин. Чуть, впрочем, более оживленно, чем обычно. И слишком часто над столом повисала тишина — итальянцы вдруг замолкали, и сквозь позвякивание вилок и ножей тут же доносился неясный гул и отдельные выкрики. Наконец один из них, небольшого роста человек лет сорока в щегольском костюме, выпятив тяжелую челюсть и ни на кого не глядя из-под насупленных бровей, встал из-за стола и приоткрыл дверь. «...За победу великой Германии!» — донеслось оттуда. И дружный хор голосов подхватил: «Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг...»

В 1933 году Тацио Джорджо Нуволари шел пятый десяток, и тем не менее главные победы были ещё впереди.

«Черт побери!» — c треском захлопнув дверь, самый нетерпеливый из них вновь присоединился к товарищам. Однако глаза его из-под по-прежнему нахмуренных бровей смотрели весело: «Они, кажется, уже празднуют победу. Но ведь за пятьсот километров гонки всякое может случиться. Целую неделю стоит замечательная погода — самое время завтра дождю зарядить».

Напряжение за столом несколько спало. Пусть им предстоит побить девять немецких гоночных машин, каждая из которых, по крайней мере, на восемьдесят лошадиных сил мощнее и на полсотни километров в час быстрее их «Альфа-Ромео». Пусть за рулем могучего «Мерседес-Бенца» будет сидеть сам Караччиола, Регенмайстер, Человек Дождя, как зовут его немцы, так что изменения погоды вряд ли смутят соперников.

Да, за последний год, с июля 1934-го, немцы выиграли все восемь Гран-при, в которых стартовали. Однако Нуволари сказал, что «всякое может случиться». А он — необыкновенный человек! Вся Италия молится на своего Маэстро. И если Тацио сказал, значит, у них действительно есть шанс выиграть Большой приз Германии!

Началась эта история на севере Италии, в местечке Кастельдарио, недалеко от Мантуи. Здесь, в богатом трехэтажном крестьянском доме, принадлежавшем Джузеппе Нуволари, в семье его четвертого сына Артуро утром 16 ноября 1892 года, в четверг родился сын. Имя мальчику дали необычное — Тацио, в честь царя сабинян. Постарался его дядя Джузеппе, совсем еще недавно изучавший древнюю историю. Помните «Похищение сабинянок»? Восьмой век до нашей эры, объединение соседних племен вокруг Рима... Дед Нуволари имя одобрил. Ему, тезке, старому соратнику и личному другу Джузеппе Гарибальди, не могла не понравиться такая историческая параллель.

Много лет спустя героическое прошлое деда, участника всех походов «гарибальдийской тысячи», используют как один из кирпичиков для создания монументального облика легендарного народного героя, любимца всей Италии Тацио Нуволари.

Впервые за руль гоночного мотоцикла Нуволари сел в 1920 году.

Но мальчик боготворил другого Джузеппе — своего дядю, неоднократного чемпиона Италии по велогонкам. Отец Тацио тоже крутил педали, хотя его достижения не шли ни в какое сравнение с успехами младшего брата. Когда шестилетний Нуволари пошел в школу, дядя подарил ему велосипед, предмет черной зависти всех мальчишек в округе: сто лет назад детская двухколесная машина была в крестьянской Италии большей диковинкой, чем сейчас ракета.

Впрочем, очень скоро юный герой понял, что велосипед это все же не совсем то, что ему требуется — риска практически никакого. Втайне от деда и отца он смастерил парашют и сиганул с ним с крыши родительского дома. К счастью, все обошлось — вывихнутую ногу Тацио объяснил падением с лошади.

В девятьсот четвертом Джузеппе повез племянника в соседний городок, посмотреть на автогонку. А вскоре посадил его в седло мотоцикла. И то, и другое произвело на Тацио сильное впечатление. Он теперь точно знал, чем будет заниматься в жизни. И в шестнадцать лет пошел работать механиком. Правда, еще некоторое время раздумывал, что выбрать — колеса или крылья. И то, и другое притягивало мальчишку одинаково, но ведь в небе риска было больше... В конце концов Тацио умудрился собрать части разобранного аэроплана и отправился в свой первый полет, который едва не стал последним: машина потерпела аварию на взлете, вспыхнула и сгорела дотла. Юный авиатор, к счастью, приземлился прямо в стог сена. С тех самых пор крылья отошли для него на второй план.

Нуволари отправился учиться — в технический институт в Мантуе. А потом началась мировая война. И Тацио некоторое время водил санитарный грузовик. Вот тогда-то, наверное, в первый (многие считают что и в последний) раз в своей жизни он понял: эта работа слишком опасна. Здоровая крестьянская натура оказалась сильнее неуемной жажды риска — все же Нуволари был смелым человеком, а отнюдь не сумасшедшим. Тем не менее в легенде о национальном герое, которую начнут складывать лет через десять-пятнадцать, о воинских подвигах Тацио благоразумно умалчивается.