Золярия (СИ) - Хан Владимир Феликсович - Страница 1

Нет смысла читать – если не хочешь меняться.

Нет смысла писать – если не хочешь изменений.

Глава 1

Илья Иванович Стрелецкий – Генеральный секретарь Консервативной партии планеты Золярии – устало опустился в кресло за своим рабочим столом и мысленно приказал секретарше сварить ему кофе.

Умное кресло моментально просканировало тело, идентифицировало личность Ильи Ивановича и приняло наиболее удобную для его параметров форму. Также заработал массаж, который медицинская комиссия Золярии предписала Генсекретарю.

Через три минуты в дверь кабинета постучалась Танечка, секретарь Ильи Ивановича. Она поставила перед ним чашку ароматного напитка и, пожелав приятного аппетита, вышла из комнаты.

Этот напиток хоть и назывался кофе, но таковым не был. На Золярии кофейные деревья не росли. Но заменитель был очень похож – правда, со слов старожилов – на натуральный кофе, и название осталось в обиходе.

Кофейные деревья росли на Земле...

Сейчас такой далёкой и недоступной, что у Ильи Ивановича опять испортилось настроение, как только он подумал о своей покинутой Родине. Причём – покинутой не им, Ильёй Ивановичем Стрелецким, и даже не его отцом, и даже не его дедом, а прадедом – Геннадием Николаевичем Стрелецким. Илья Иванович знал прадеда хорошо. Разумеется, не лично, а из рассказов своего отца, который так же пересказывал это со слов своего отца, деда Ильи Ивановича. Но сомнений в достоверности сведений о своих предках у граждан Золярии быть не могло. По крайней мере, о предках, уже родившихся на Золярии. Имелись сведения и о более далёких родственниках, ещё живших на планете Земля, но уже отрывочные, эпизодические, неполные...

Сразу же, как только хроногибридный галактический корабль землян встал титанокомпозитными опорами на поверхность Золярии, общее собрание беженцев с планеты Земля единодушно постановило, что самое главное для них – это сохранение собственной истории. Пока проходил двухнедельный срок карантина перед высадкой на только что обретённую планету, началась грандиозная работа над гигантскими базами данных, хранящихся на компьютерных серверах корабля. Вся информация, касающаяся истории, культуры, традиций, этнических, морально-этических устоев тех национальностей, что попали на корабль, были продублированы на отдельный сверхнадёжный носитель и помещены в капсулу из металлокомпозита – материала, наиболее устойчивого к экстремальным воздействиям, которые только можно было представить на современном техническом уровне.

Память!

И в особенности – память о предках, именно её посчитали наиважнейшей для сохранения.

Всякая другая техническая и технологическая информация, конечно, была жизненно необходимой для десятитысячной кучки землян, рискнувших отправиться в неведомые дали Галактики, но всё-таки не так, как память о предках. Именно её надлежало сохранить в первую очередь, чтобы не превратиться в безликое стадо гомо сапиенсов, не помнящих родства, и именно на таком мощном фундаменте создавать новую цивилизацию на далёкой и пока ещё необитаемой планете.

Справедливости ради стоит сказать, что на Золярии жизнь была, но по земной классификации – только растительная, хотя и очень развитая. Вполне возможно, что лет так через миллион – или десять миллионов? – тут могли бы зародиться и зоологические формы жизни, как это произошло на планете Земля. Но пока эти миллионы лет ещё не прошли, а потому десять тысяч переселенцев с далёкой Земли стали единственными представителями фауны. А за сто девяносто лет существования города, построенного пришельцами, их стало больше восьмидесяти тысяч.

К своему сожалению, Илья Иванович не был учёным и не мог профессионально размышлять о биологической форме прогресса. Он был политиком и считал свою профессию самой важной, хотя порой и сожалел, что в своё время недостаточно уделял внимания естественным наукам. Но эти сожаления были и не долгими, и не глубокими. Сама жизнь постоянно доказывала Илье Ивановичу, что он не ошибся с выбором профессии, а потому он выглядел человеком жизнелюбивым и оптимистичным, несмотря на то, что дела в возглавляемой им Консервативной партии Золярии шли из рук вон плохо.

Вес его политических противников – этих ненавистных либералов и демократов – рос как на дрожжах, с каждым годом всё успешнее забирая голоса избирателей у консерваторов. Илья Иванович считал себя политиком опытным и искушённым в своём ремесле, но ему всё труднее становилось скрывать от своих соратников собственное непонимание различия между либералами и демократами. Сами же либералы и демократы, похоже, эту разницу видели и остервенело нападали друг на друга при каждом удобном случае, что не мешало им с ещё большим азартом сообща нападать на консерваторов.

Вот над этой проблемой и собирался Илья Иванович поразмышлять, уединившись в своём кабинете, вместо того чтобы отправиться после очередного утомительного заседания в Конгрессе Золярии в свою холостяцкую квартиру и как следует выспаться. Илья Иванович предпочитал называть свою квартиру холостяцкой, хотя был не холостяком, а разведённым. Его жена – когда-то бывшая преданная соратница – три года назад заявила, что устала от бесконечных и напрасных потуг мужа убедить население Золярии в необходимости блюсти устаревшие и обременительные моральные устои своих предков.

«То ли дело демократы, а особенно – либералы! Вот они-то живут жизнью, полной удовольствий и вседозволенности!», – сказала тогда жена...

Илья Иванович женился на двадцатилетней студентке информационного факультета Золярийского университета, когда уже сам был известным и популярным политиком, и одновременно – пятидесятилетним видным мужчиной, не знающим недостатка в женском внимании. В то время Машеньке – как жене преуспевающего политика – было начхать на общественную жизнь, и мыслями об этом она себя не обременяла. А как известно, пустота не может долго оставаться таковой – она обязательно заполняется тем, что в избытке находится рядом. В результате Илья Иванович заполучил не только любящую и красивую жену, но и усердного помощника. Первое время Маша помогала обожаемому мужу во всём. Она адаптировала компьютерные программы под индивидуальные привычки супруга, заведовала базами данных, столь необходимыми для его активной политической деятельности, занималась обширной перепиской, моталась с ним на митинги-встречи с избирателями и другие утомительные мероприятия, пока не родился их первенец. Через четыре года родился второй сын, а ещё через девять – третий. Постепенно и неотвратимо голову многодетной матери заняли заботы о детях, вытеснив высокие размышления о «благе всенародном». Так Илья Иванович потерял верного соратника, но всё-таки был счастлив – именно крепкие семейные узы он считал наиважнейшими для жизни. Сыновья росли здоровыми и смышлёными, а их мать стала заботливой и умелой хранительницей семейного очага, оставаясь любящей и преданной супругой.

Казалось бы – вот оно, счастье человеческое!

Но!

Может, сам человек тому причина, а может, только большое скопление людей – сиречь общество – а может, и то, и другое в совокупности, но счастье отдельного индивида склонно быстро заканчиваться...

Илья Иванович почувствовал эти печальные перемены, когда его младший сын Ванечка, придя однажды из школы, заявил, что ему стыдно за своего отца, потому что одноклассники называют его замшелым ретроградом и душителем свободы. Подобное обвинение своего младшенького очень огорчило Илью Ивановича, хотя и не удивило его. Генеральный секретарь Консервативной партии Золярии уже давно бил тревогу о недопустимых – как он искренне считал! – перекосах в школьной программе воспитания. Именно это направление своей политической деятельности Илья Иванович посчитал главным сразу же, как только почувствовал первые симптомы искажения государственной идеологии. Он приложил много усилий для исправления этого заблуждения. Но оно – это заблуждение – оказалось не просто заблуждением, а возрождением, прорастанием тех зловредных спор, которые попали на корабль переселенцев ещё на покидаемой Земле.