Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 30

Надежда появилась, но она ничтожно мала, как бы не бравировала Вирея.

— Тебе самой не противно?

Вирея вытянула губы, раздумывая:

— Когда любишь, Адриан, любые средства хороши.

Я покачал головой:

— Я уже так не думаю.

Я с трудом узнала ее под нелепым ярким макияжем, но это была Лора. Она остолбенела, смотрела, широко раскрыв голубые глаза:

— Эмма… Что ты здесь делаешь?

Лигурка с интересом смотрела на нас. Теперь она закурила и утопала в ароматном дыму с какой-то кондитерской отдушкой.

— Вы знакомы?

Лора нервно мяла пальцами синюю юбку, смотрела себе под ноги:

— Да, Хозяйка. Виделись как-то.

Лигурка просияла:

— Ну, вот и прекрасно. Лучше и быть не может! Расскажешь о наших порядках, поможешь устроиться.

Лора вяло кивнула:

— Конечно, Хозяйка.

Она будто потухла, поблекла. К тому же, соврала.

Толстуха махнула рукой:

— Ну, идите же.

Лора молча подошла, взяла меня за руку. Ее пальцы были ледяными, будто неживыми. Мне даже показалось, что я заметила синеву вдоль ногтевых лунок. Мы вышли за дверь в просторный богатый коридор, прорезанный по всей длине дверными нишами. Как в гостинице — не слишком похоже на приют. На мраморном полу ковровая дорожка, на стенах — каменные мозаики в искусно вырезанных картушах и неизменные лаанские светильники, отбрасывающие цветные пятна.

Мы молча прошли несколько шагов, Лора неожиданно остановилась, встала на цыпочки и кинулась мне на шею. Обхватила так сильно, что стало трудно дышать. Я обняла в ответ, и лишь позже вспомнила, как мы расстались. Но все равно не могла разжать руки, это было как непреодолимый инстинкт, разбуженный эмоциями. Какое-то время мы просто стояли. Мне даже не верилось, что я могу кого-то обнять, вот так просто прижимать к себе, чувствовать живое тело, и ослабить объятия казалось просто немыслимым.

Она порывисто отстранилась:

— Проклятье, что же ты здесь делаешь?

Я пожала плечами:

— Она обещала помочь мне вернуться на Норбонн.

Лора зажмурилась, скривилась, будто стало больно, провела по лицу ладонью:

— Эмма… Это «Парящая дева». Самый известный бордель Сердца Империи. Никогда не доверяй этой жирной корове.

Я молчала. Что-то внутри давно нашептывало подобную дрянь, но так не хотелось верить.

— Может, она, правда, поможет? Может… — я опустила голову.

Знаю. Все знаю. Никто и не собирался мне помогать. Ни Тенал, с его благородными побасенками, ни эта жирная уродина.

Лора ухватила меня за руку и молча потащила с каким-то остервенением. Мы несколько раз свернули в пустом коридоре, наконец, остановились перед красивой расписной дверью в тупике. Мы вошли, и она снова кинулась мне на шею, отчаянно прижимала к себе, но теперь я не ответила. Маленькая, хрупкая, худая. Она сильно похудела, нездорово, ненормально, личико заострилось, обозначились острые скулы. От нее навязчиво пахло духами и табаком. Она прижимала и прижимала меня к себе, водила по спине маленькими ладошками. Наконец, отстранилась, и я увидела слезы на ее безобразно нарумяненных щеках.

— Прости меня. Прости меня. Прости меня, — ее будто колотило от холода.

— За что?

Она всхлипнула и спрятала лицо в ладонях:

— За то, что я предала тебя тогда. Как последняя сука. Я так хотела выслужиться перед ними. Думала, так будет лучше. Для всех.

Я молча стояла, ковыряла ногти. Я все это время предпочитала думать, будто этого не было. Предпочитала вспоминать ту Лору, которая была на Норбонне. В чем-то мудрую, в чем-то жадную глупышку. Я даже не допускала, что судьба позволит нам снова увидеться. Теперь я была растеряна.

Она подалась вперед с каким-то отчаянным вызовом:

— Ну, хочешь, ударь меня! Ударь! Я заслужила. Только не молчи!

— Удар — это просто звук и боль, — я отошла и прислонилась к витому столбику кровати. — Синяк рано или поздно пройдет, от него не останется и следа. А то, что ты сделала, называется предательством. Эти следы не сведешь, как синяк. Они болят годами. От имперцев можно ждать чего угодно — это имперцы. Все это можно даже забыть, привыкнуть. Но получить нож в спину от человека, которого считал родным… Ведь у меня не было никого кроме мамы и тебя. Мамы нет — осталась только ты. Единственная. А теперь никого не осталось. Пустота.

Она присела на корточки, сжалась и отчаянно рыдала. Навзрыд, содрогаясь. Наконец подняла голову с горящими яркими глазами:

— Ты все равно не смогла бы сбежать. Ты могла погибнуть! Все закончилось бы еще хуже! Я хотела как лучше!

Я покачала головой:

— Не важно, что ты хотела — важно, что ты сделала. Я предпочла бы хуже, но знать, что могу довериться самому близкому человеку. Ты была мне сестрой… что ж… теперь дешевая шлюха в борделе. Хороший обмен.

Я не хотела смотреть на ее слезы. От слез нет толку. Слезы — это всего лишь бессилие тех, кто мало видел. Не знаю, способно ли теперь хоть что-то заставить меня заплакать?

— Так ты меня не простишь?

— Прощу — я не хочу таскать в груди этот камень. Но доверять тебя больше не смогу.

Она снова вздрогнула и зарыдала с неистовым рычанием.

Я огляделась: небольшая темная комната с дверцей в маленькую ванную. Вездесущие лаанские светильники на стенах. Я их ненавижу. Посреди — огромная кровать с резным решетчатым изголовьем под выдвижным балдахином. Узкое окно в пол забрано тяжелыми зелеными шторами. Большой пузатый комод у стены. Ваза, свежие цветы, которые уже начали увядать и клониться, окрашивая воздух запахом тления.

Бесконечные рыдания перетряхали все внутри. Я посадила Лору на кровать, села рядом, поправляя налипшие на ее красное мокрое лицо волосы:

— Перестань. Я не хочу мусолить это бесконечно.

Она вскинула голову:

— Значит, мы больше не подруги?

Я отвернулась и не ответила. Я теперь и сама не знала, кто мы.

Она ухватила мою руку, сжала тонкими пальцами:

— И никогда не будет как прежде?

— Как прежде уже ничего не будет.

Она долго смотрела на меня, наконец, уткнулась лбом в плечо:

— Я заслужу. Я больше никогда не поступлю так.

— Это твое дело.

Я поднялась и подошла к черному окну, в котором отражалась комната.

Лора облегченно вздохнула, будто получила от меня одобрение, расслабилась, обмякла. Меня же терзал один-единственный вопрос, но я боялась его задавать. Ответ не предвещал ничего хорошего.

— Как ты думаешь, что со мной будет?

Она покачала головой:

— Я не знаю. Честно, — она яростно утирала слезы рукавом. — У Хозяйки безграничная фантазия. А у тех извращенцев, которые сюда приходят — еще хлеще.

Сердце заколотилось так, что в груди болело. Если я сейчас выпрямлю перед собой ладони — пальцы будут трястись, как у старухи. Это невозможно контролировать. Лишь бы не поддаться панике. Если по дороге, в лабиринте коридоров, я обреченно понимала, что сдалась, то теперь снова не хотела смиряться. Потому что увидела проблеск надежды. Крошечный, едва заметный. Жирная жаба насильно всучила мне его.

— А если поговорить? Пригрозить? Де Во — Великий Сенатор.

Лора пожала плечами:

— Я не знаю. Правда, не знаю. Можно попробовать. Но захочет ли она слушать? У нее высокие покровители. Один Марий Кар чего стоит. Стелется перед этим уродом. А тут все девочки по углам прячутся, когда знают, что он явился.

— Почему?

— Потому что от него не все живыми уходят.

Прозвучало делано-равнодушно. Меня будто окатили ледяной водой:

— Как Вилма…

Лора опустила голову:

— Может быть… Мне, к счастью, повезло. Я из самых дешевых, а там не бывает таких извращенцев. За это доплачивать надо.

— Как ты сама здесь оказалась?

Лора открыла, было, рот, но отвратительный писк замка заставил вздрогнуть.

Дверь с объемным шипением поехала в сторону, выставляя на обозрение затянутые в красное телеса. Лигурка шагнула в комнату, глядя на Лору, махнула рукой, будто отгоняла муху, и та поспешно вышла. Прошмыгнула, будто мышь. Толстуха подождала, пока закроется дверь и приветливо улыбнулась: