Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 23
- Предыдущая
- 23/53
- Следующая
Я услышала стальной скрежет. Так отъезжают двери. Шаги нескольких пар ног. Меня тряхнули, поставили на ноги. Ненавистный мешок, в котором я уже задыхалась, наконец, сняли с головы. Я долго щурилась на яркий свет, наконец, различила людей.
Я попятилась, увидев широкое лицо Бальтазара. За его спиной маячил неизменный Окт. Я не понимала, к добру ли все это. Они не спешили развязывать меня, не спешили снимать мешок — едва ли к добру.
Бальтазар скривился:
— Ну, здравствуй.
Я сглотнула и едва слышно пробормотала:
— Здравствуй.
Колкий страх поднимался по позвоночнику, заставив вздрогнуть. Бальтазар провел огромной ладонью по моему плечу:
— Помнишь мои руки? — Улыбнулся, провел толстым пальцем по шее: — Конечно помнишь. Хорошо, что я не успел тогда познакомиться с тобой поближе. Как знал…
Я едва шевелила губами:
— Знал что? — слова вылетели раньше, чем я уловила их смысл. Можно было не спрашивать.
Бальтазар шумно выдохнул, раздувая широкие ноздри:
— Из-за тебя убили Добровольца, — припечатал без малейших эмоций. — Или не знаешь?
Я опустила голову, чтобы скрыть лицо.
— Я рада.
Рада. Мартин — бесчестный ублюдок. Я бы убила его собственными руками, если бы духу хватило. Но все это не проясняло моего положения.
— Он был человек. Ты понимаешь? Человек. А убит из-за шалавы. Присунул имперской шлюхе — так что с того? Будто убыло от тебя. — Он обхватил мое лицо широкой ладонью: — Могла промолчать.
Ничего нового. Я уже достаточно наслушалась подобного в свой адрес, чтобы удивляться или злиться. Каждый мне зачем-то пытается внушить, что я шлюха, вещь, имущество. Раздирали вопросы:
— Гектор?
Бальтазар хмыкнул:
— Что?
— Кто его убил? Гектор?
Бальтазар посмотрел на меня, как на дуру:
— Свои своих не трогают.
Жаль. Я выдохнула и опустила голову.
— Он жив?
— Что с ним станется?
Я больше не хотела думать о нем, но от этого знания стало легче. Я бы не хотела, чтобы он пострадал из-за меня. Да и любой другой. Не хочу быть виной чужих бед.
Я посмотрела в черные глаза Бальтазара:
— Кто теперь главный в Котловане?
Бальтазар хмыкнул:
— Допустим, я.
— Зачем вы похитили меня? Отомстить за Добровольца?
Бальтазар повел кустистыми бровями:
— Может быть… — он скрестил могучие руки на широкой груди, на которой едва не лопалась поношенная коричневая темадитовая куртка. — Одного не пойму: почему из-за тебя столько шума? А? Ну, что в тебе особенного? — он не ждал ответов, разговаривал сам с собой. — Высокородная — хорошо. Ну, рожей удалась. Но даже на это всем плевать — это не причина. Знаешь, Мартин до конца не верил, что де Во способен выложить за тебя двести тысяч. А он взял и выложил, мать твою! За что? — он пристально смотрел мне в лицо.
Я покачала головой:
— Не знаю.
Он хмыкнул:
— Вот и я не знаю… А теперь и этот!
Сердце замерло:
— Кто «этот»?
Бальтазар глянул исподлобья:
— Не важно.
Я сглотнула:
— Мне важно.
Он не ответил. Прижал меня к холодной стене, ухватился лапищей за грудь, спустился к бедру, задирая платье. Я пыталась дернуться, но это ничем не помогло.
Бальтазар осклабился, заметив мою хилую попытку:
— Брезгуешь? — его лицо приобрело сардоническое выражение.
Я старалась промолчать, хоть и хотелось сказать что-то едкое, что его заденет.
Он неожиданно убрал руки — я ждала удара. Но Бальтазар лишь облокотился о стену и навис надо мной:
— Ничего, мы не гордые. Нам и так сойдет. Твоя брезгливость не слишком нас волнует.
Окт хохотнул за его спиной, и я вдруг вспомнила, что их двое. Но я была благодарна, что Бальтазар больше не лапал меня. По крайней мере, пока.
Я только теперь огляделась. Наверное, примерно так выглядят тюремные камеры. Или именно так. Конура из серого нешлифованного камня с зарешеченной дверью. За низкой стальной перегородкой в углу унитаз и торчащий над ним кран. Прямо передо мной на стене навесная стальная полка.
Бальтазар вдруг отпрянул, изменился в лице и отошел к двери.
Я услышала размеренные шаги и в ужасе замерла, боясь гадать, кого увижу.
Глава 31
Я вся внутренне сжалась, вслушиваясь в тяжелые размеренные шаги. Воспаленный мозг не выдавал даже предположений. Наемники отошли к стене и почтительно замерли. Слишком почтительно.
Прямо передо мной встал седой, как мука, старик. Высокородный. С белым, все еще красивым лицом, изрытым мелкими сухими морщинами. Тонкая кожа обтягивала правильный, почти идеальный череп. Из левого уха спускалась на плечо длинная серьга с бесцветными искристыми камнями — наверняка, чистейшие бриллианты, которые стоят, сколько я не могу вообразить. Безупречный серый галстук в тон такой же безупречной серой мантии. Старик был настолько безупречен, что это отталкивало. И даже приводило в какой-то затаенный, почти суеверный ужас. Если бы я не знала, что старый Император умер — подумала бы, что это он. Что от меня нужно высокородному педанту? Я умирала от неизвестности.
Он кивнул Бальтазару:
— Развяжите же ее. И оба вон. Ждите за дверью.
Тот подчинился беспрекословно, и я до жжения потирала затекшие запястья.
Имперец долго смотрел на меня, сощурив почти бесцветные, когда-то, вероятно, серо-стальные глаза. Удивительно, но длинные ресницы старика оставались темными и загнутыми, почти женскими.
— Ты красива.
Я ненавидела эту фразу. Именно с нее начинались все мои беды.
Старик схватил за руку, повернул меня, разглядывая:
— Все падки на красивые вещи. Не осуждаю. Но всему есть предел.
Я не понимала, куда он клонит. Внезапно меня посетила догадка: наверняка, это кто-то из сенаторов, недовольный воцарением в Сенате де Во. Но почему я? Что я могу?
Старик приподнял пальцем мой подбородок:
— Как тебя зовут?
— Эмма.
— Ну да, конечно… — он будто что-то вспоминал. — Эмма. Эмма Оллердаллен. Я был на церемонии твоего представления двору. Такая же рыжая, как Тит… И не менее красивая, чем мать. О… Я в свое время был просто очарован ею. Дивная женщина.
Я сглотнула. Старик ударился в воспоминания, думая, что мне это интересно. Не интересно. Будь это сказано в иной момент — я бы умоляла продолжать, но теперь меня интересовала только моя участь.
— Он был хорошим человеком, твой отец. Только невезучим и чересчур порывистым. За что и поплатился. — Старик кивнул: — Да, я слышал о тебе. Твое дело поднимали в Совете Высоких домов. Но видеть — несколько иное. Мне жаль, что все так. Искренне жаль.
Я не понимала, что чувствую. Странные слова дарили едва уловимую надежду. На мгновение показалось, что старик решил спасти меня в память о родителях, которых я никогда не знала. Странное слово «отец». В отличие от матери, оно всегда было абстрактным. Теперь же им назывался конкретный человек, пусть я его и не знала.
— Знаешь, кто я?
Я покачала головой.
— Меня зовут Максим Тенал.
Я зажмурилась, опустила голову с тяжелым вздохом. Надежда исчезла так же быстро и неуловимо, как появилась — отец Виреи.
— Я смотрю, ты поняла.
Я кивнула.
— Не пойми меня неправильно: я меньше всего хочу причинить тебе неприятности, но обстоятельства вынуждают. Ты любимая игрушка моего зятя. Слишком любимая. Любимая настолько, что он презрел все мыслимое и немыслимое.
Каждое слово ложилось на сердце ножевым ударом. Старик лишь использует меня, и плевать на все то, что он здесь нес. Меня все используют.
Я подняла голову, заглянула в идеальное лицо, покрытое сетью мелких морщин:
— Чего вы хотите от меня?
— Ровным счетом ничего. Все будет зависеть лишь от де Во. Если он выполнит мои условия — ты вернешься к нему. А если нет…
— Это правда, что Совет Высоких домов требует казнить меня?
Он кивнул, прикрыв глаза:
— Чистая правда. Но поверь, милая, все лишь из-за его горячности. Совету нет никакого дела до тебя. Это лишь способ воздействия на его буйную голову. Закон законом, но даже идиоту понятно, что ты не можешь расплачиваться за ошибки отца. Сумела выжить — и хвала. Никто бы не сказал ни слова против, если бы Император вдруг помиловал тебя. Но, если не останется иного выхода… то в том будет лишь его вина. Не вина Совета.
- Предыдущая
- 23/53
- Следующая