Маленький детектив (СИ) - Андреева Юлия Игоревна - Страница 2

Брак оказался действительно счастливым, Хильда сопровождала мужа во всех его экспедициях, деля с любимым успех и разочарования, леча его от египетской лихорадки или сама страдая от укуса скорпиона, когда во время операции Уильям держал ее в своих объятиях, нежно уговаривая и целуя в затылок.

Хильда стала добрым помощником мужу, будучи неплохой художницей она прилежно копировала рисунки и иероглифы, вела ежедневные отчёты о проделанной работе и помогала составлять каталогизацию. Разумеется, она учила арабский язык, ведь рабочие, которых нанимал ее муж, не говорили по-английски, кроме того, она заведовала аптечкой и оказывала медицинскую помощь рабочим, перевязывала раны, выдавала лекарства.

Сначала они жили без детей, и Хильда уже практически свыклась с этой мыслью, когда через семь лет счастливейшего брака, собираясь в ноябре в Египет, она заметила сбой своего цикла, но не обратила на это никакого внимания, занятая приготовлениями. В результате их первенец Джон появился на свет в знойном Египте, и затем они возвращались домой, держа на руках живого египтянина. Еще через два года родилась дочь Энн, зачатая в Египте и рожденная в этом доме.

Сейчас Хильде уже исполнилось 57, а Уильяму перевалило за 74, но они были по-прежнему влюблены друг в друга и снова готовились к экспедиции…

Войдя в библиотеку, где обычно в это время ждал ее муж, Хильда не могла не отметить, что Уильям сидит в кресле у окна и читает при полной луне.

— Ты испортишь глаза, так нельзя. — Она поставила поднос на стол и, чиркнув спичкой, зажгла канделябр на три свечи, после чего подвинула его к зеркалу.

В этой комнате Питри предпочитал именно такое освещение, запрещая пользоваться лампами.

— Ты уже решил, когда сообщишь о своем открытии прессе? — Она поставила на стол чашки и тарелочку с мин-дальними лепешками и села напротив мужа. — Один пронырливый журналист чуть ли не каждый день изводит меня вопросами, а я даже не знаю, что ему отвечать.

— Не знаю, дорогая, не знаю. — Питри подошел к окну и, закрыв его, задернул зелёные бархатные шторы, точно боялся, что их могут подслушать. — Мое открытие… если я сообщу об этом сейчас, молодые да ранние, пожалуй, ломанутся…. — он кашлянул, не смея произнести вслух название, которое у обоих было в голове, — и я рискую остаться не у дел. С другой стороны, если я сообщу о своем желании перебраться на совершенно новое место, эти остолопы тут же окопаются по соседству в надежде на куски с барского стола.

— Так застолби какой-нибудь участок, и от тебя отстанут.

— Застолбить, а потом не поехать? — Он пожал плечами, откусывая кусочек лепешки. — Так дела не делаются.

— Зато они отстанут от тебя.

— Может, сказаться больным, в моем возрасте никто не удивится, а когда все разъедутся, отправиться в выбранном направлении?

— Даже не думай об этом! — Хильда сделала жест, каким египетские женщины отгоняют зло. — Только заговори о болезни, как она привяжется. Тут должно быть какое-то другое решение.

— Какое? — Питри казался подавленным.

— Пока не знаю.

— Я думаю, что ошибкой было возвращаться в Лондон, если бы не ты, дорогая, я так бы и сидел теперь на той стеле, а теперь ее может найти кто угодно, и открытие будет принадлежать ему, в то время как совершил его я!

— Тогда расскажи обо всем в Университете, дай интервью журналистам.

Питри сокрушенно замотал головой.

— Не могу, дорогая, мы же сто раз уже это обсуждали. Для того чтобы делать объявление, я должен точно знать, что я нашел, или хотя бы иметь возможность развить какую-нибудь правдоподобную теорию, короче, если бы я не вернулся в Лондон, а остался там, сейчас уже смог бы…

— Получить очередной солнечный удар, который, вполне возможно, закончился бы не так легко, как предыдущие.

— Твоя правда. Но что же делать? — Питри взял с тарелочки миндальную лепешку и целиком засунул ее в рот.

— А если сделать вид, будто у тебя что-то украли? И теперь ты не можешь двинуться в путь, пока идет следствие?

— В музее? Ни в коем случае! — Питри поднялся и прошелся по комнате. — Среди моих коллег есть люди со слабым сердцем. Они не выдержат такого надругательства над нашими фондами.

— А если дома?

— У нас дома? — Глаза Питри загорелись. — Ты хочешь сказать, мы разыграем похищение?

— Ну да. Эта вещь спокойно полежит дома у кого-нибудь из твоих друзей, кого мы посвятим в наши планы. А потом подкинем эту вещь в Университет или к нам же на крыльцо. Расследование закроют, но к тому времени все, кто собирался уехать в Египет, уже будут там, и мы…

Осталось только выбрать, что именно из моих сокровищ покинет этот дом? — Питри задумался. — Задачка.

За два года до описанной выше сцены.

Октябрь 1925 года

Побег не состоялся. Сторож поймал Люси на крыше, когда та, закрепив веревку на трубе, добралась до края и уже намеревалась начать спуск вниз. В схватке с преследователем она сломала ноготь и теперь обкусывала его, давясь слезами и злобно поглядывая на дверь директорского кабинета, где ее заперли. Вот сейчас явится миссис Флэтчер, последует длинная скучная нотация, после которой нарушительницу правил высекут, и к гадалке не ходи, а потом еще и запрут на несколько дней в карцере. О том, что такое карцер, Люси знала не понаслышке, но, потерявши голову, по волосам не плачут. Попалась, значит, чего-то не учла, надо было заглянуть в комнату смотрителя, знала же, что тот храпит во сне, стены сотрясаются, а тут вдруг тишина. Нужно было догадаться, что старый черт не спит, а то и вовсе отсутствует в своей коморке. Надо было, да, раньше надо было думать. Теперь же остается пожинать горькие плоды собственной безалаберности.

На самом деле Люси давно уже не боялась ни побоев, ни скучного холодного карцера, мучило другое — находясь в школе, она теряет время, занимается ерундой, а могла бы помогать маме и младшим. А почему нет? Руки ноги на месте, голова тоже. Устроится мыть полы, разносить заказы, выгуливать собачонок, да хоть на фабрику. Все лучше, чем торчать в четырех стенах, осваивая искусство правильно делать реверанс, варить варенье и читать молитвы. Чем ей могут помочь варенья и молитвы?

Нет, разумеется. Когда-то еще в детстве она истово верила в Бога, но в самый нужный момент Бог не ответил на ее призывы, и папа умер.

Люси с горечью посмотрела на окно, в какой-то момент подумалось, что она могла бы попробовать открыть раму и выбраться, но нет. Здание высокое, и, если она не смогла спуститься с крыши, имея надежные веревки, выпрыгивая из окна директорского кабинета, чего доброго, сломает себе ноги или хребет, и тогда все сделается еще безнадежнее и отвратительнее.

Люси услышала торопливые шаги в коридоре и, вытерев слезы рукавом, низко опустила голову, приготовившись претерпеть все, что положено за попытку побега.

Дверь отворилась, мимо нее прошуршали серые юбки. Ни слова не говоря, директриса проследовала до стола, скрипнул стул. Молчание затягивалось, Люси не выдержала первой, бросив на противницу злобный взгляд, и… тут же ее лицо озарилось радостным непониманием. На директорском месте сидела не старая мегера Флэтчер, а молодая и самая любимая учительница школы — мисс Алиса Тисс, которую все девочки обожали за очаровательные манеры и нелюбовь к наказаниям. На уроках мисс Тисс всегда было интересно и даже весело. Не то что на других уроках, где Люси чуть в обморок не падала от скуки.

— Доброй ночи, мисс Голдинг. — Тисс не выглядела сонной, возможно, она еще не ложилась. В противном случае наверняка явилась бы в халате. И почему, интересно, ее будет судить не директриса — этот глобус в воланах, а именно Тисс?

— Не такая уж она добрая ваша ночь. — Люси закусила губу, по-бунтарски тряхнув рыжими кудряшками.

— Для вас, пожалуй, но при чем здесь я? — подняла красивые брови Тисс. — Кроме того, это еще не повод быть невежливой. — Тисс положила на стол моток веревки, по которой полчаса назад безуспешно пыталась спуститься с крыши беглянка.