Муж-озеро (СИ) - Андрианова Ирина Александровна "iandri" - Страница 54

У них было мало денег. Ион подвизался на стройке в своей любимой должности «подай-принеси», а она приносила мало дохода. Поначалу Танюша удивлялась, как же оно так: в походе она привыкла восхищаться мужниной мастеровитостью – он мог починить все, что угодно, и даже при отсутствии запчастей. Однако монетизировать эти навыки он не то чтобы не умел – как поняла Танюша, он не хотел этого делать. В ответ на ее вопросы он как-то мялся, и Танюша почувствовала, что он стесняется своих способностей, так же как в лесу среди товарищей он стеснялся показаться «шибко умным». Отчего-то он считал не вправе требовать себе высокой оценки. При этом нельзя сказать, чтобы он низко себя ценил. Видимо, способность к самооценке тоже входила в список отсутствующих у него органов, также как и способность бояться. Просто он почему-то знал, что его место на стройке – это именно подсобный рабочий, и искренне радовался своей работе. Когда Танюша приходила встречать его к воротам очередного «объекта» (с термосом и пирожками в рюкзачке, трепетно стилизуя образ крестьянской жены), она замечала, что и в бригаде он ведет себя точно так же, как в походе: всем угождает, всем помогает, всех развлекает, и все это – совершенно искренне. И угрюмые жадные мужики, говорившие только о деньгах и обильно пересыпавшие речь матом, в его присутствии невольно светлели лицами. Даже те, что были друг с другом в непрерывной ссоре, едва не доходившей до драк, с Ионом становились снисходительно-дружелюбны. Они принимали его услуги, как должное, добродушно подшучивали над ним (а он и не подозревал, что можно обидеться), и, несомненно, обкрадывали его сплошь и рядом. При этом каждый из них наверняка был убежден, что оказывает этому вечно улыбающемуся молдавану большое благодеяние. Сам Ион тоже полагал, что у него все прекрасно, и в результате возникала нерушимая гармония отношений. Танюша чувствовала, что ему недоплачивают: Ион приходил на работу самым первым, уходил последним, и в течение дня непрерывно носился туда-сюда с ведрами, мешками, досками и тому подобным, заменяя по очереди всех «спецов» и едва-едва выкраивая время для перекуров. Однако она не смела ничего сказать, приняв раз и навсегда уверенность, что «раз Ионушка так делает – значит, так нужно». При этом Ион, похоже, страшно боялся, что кто-то заметит его умения: поэтому свои успехи он, как всегда, компенсировал простодушным хихиканьем, за что «спецы» определенно считали его дурачком, хотя и прикольным и полезным.

Танюша продолжала заниматься тем же, что и раньше – переписывала тексты для разных сайтов и «вконтактовых» групп, стесняясь слова «копирайтер». Денег выходило иногда сносно, иногда – совсем ничего, особенно, если заказчики вдруг резко меняли «концепцию» и передумывали ставить ее уже готовые работы. Она уже бессчетное число раз обещала себе бросить эту «унизительную и убыточную», как она говорила, деятельность, однако всякий раз с неудовольствием бралась за очередной заказ – потому что альтернативы все равно не было. Она ничего не умела; точнее, не имела специальности, конвертируемой в достойные доходы. То, чему она научилась на экоактивистском поприще (например, умение консультировать по проблематике берегозахватов) – к сожалению, на рынке не оплачивалось. Когда появился Ион, искать что-то лучшее в части карьеры и вовсе показалось ей кощунством: ведь Бог и так подарил ей чудо. А самое главное, она действительно была совершенно удовлетворена их финансовым состоянием, и если иногда и роптала в душе, то лишь потому, что Иона, на ее взгляд, на стройке обманывали. Но эта мысль никогда не задерживалась в ней надолго. Дождавшись Иона, на закате дня выходящего из ворот стройплощадки – при виде Танюши его лицо освещалось улыбкой – и с веселым визгом кинувшись ему на шею, она успокаивалась в уверенности, что «так оно и должно быть». Ибо могла ли она затуманить эту прекрасную улыбку разговорами о чем-то столь бренном, как деньги?

В результате, когда задержки танюшиных выплат совпадали с задержкой ионовых (между тем его матерящиеся коллеги почему-то все исправно получали), с деньгами становилось совсем туго. Тогда уже не по танюшиной нерадивости, а по физическим причинам приходилось переходить на хлеб и картошку; в качестве «витаминов» к этому прилагался репчатый лук, а сдабривалось меню сладким чаем. Брать в долг Танюша страшно боялась, и решалась на такое только в исключительных случаях, когда нечем становилось платить за квартиру. Задерживать коммунальные платежи она считала признаком наинизшего социального падения; должно быть, она унаследовала это от своих законопослушных советских предков. Ион в такие дни сидел, виновато уставившись в тарелку с картошкой, и боялся поднять глаза: он думал, что именно по его вине они не могут купить любимых танюшиных пирожных.

- На следующей неделе точно дадут… Альбертыч сказал! – робко говорил он.

Танюша, которая точно знала, что Альбертыч врет и ничего не дадут, пересаживалась поближе и обнимала его за шею.

- Ничего, солнышко. Мы ж не голодаем! Картошки еще полмешка.

Ион успокоенно улыбался и принимался за дымящиеся картофелины.

Танюша, возможно, совсем перестала бы видеться с людьми, если бы не чувство долга – во-первых, долга экоактивиста, к которому взывали многочисленные природоохранные нарушения, а во-вторых, долга дочернего. Чтобы не почувствовать себя преступницей, полагалось видеться с матерью примерно раз в три дня. И вот раз в три дня она старательно облачалась в старую иллюзию, именуемую Танюшей, и ехала на автобусе в другой конец города, чтобы исполнить свой долг. Ее мать была знакома только с иллюзией Танюши – той, которая всегда смотрела на себя глазами других, боялась одиночества и ждала милости от мужских взглядов. Такую Танюшу мать понимала и, в общем-то, одобряла. Поэтому она всегда разговаривала с нею как с той, прежней, и Танюша силилась вспомнить, как надо отвечать. С одной стороны, дочерний долг требовал соответствовать материнским запросам, а с другой – Бог мой, ведь все, все, что она говорила, было совершеннейшим абсурдом!

- Ну как он там, Ионка-то твой? – спрашивала мать, видевшая перед тем Иона всего один раз. Танюша, как могла, старалась минимизировать ее встречи с зятем. Хотя в тот единственный раз Ион большую часть времени скромно молчал, Танюше казалось, что она присутствует при встрече двух несоединимых стихий, как огонь и вода, и что вот-вот произойдет чудовищная реакция. – Еще любит тебя? А то смотри – он ведь моложе. Дело такое… - Мать многозначительно умолкала.

Она говорила всегда примерно одно и то же в разных вариациях. Ей отчего-то было важно уверить себя и Танюшу, что счастье дочери – это что-то нереальное и невозможное, и что вместо того, чтобы наслаждаться им, следует заранее страдать от того, что оно вот-вот разрушится. В предвкушении неминуемой гибели танюшиной любви мать находила какое-то странное удовольствие, и призывала дочь разделить его.

«Моложе, старше… Зачем это нужно? – думала Танюша. – Он – это все. Это весь мир. Я забываю даже, как он выглядит, красив он или нет. А ей важно, что его тело выглядит несколько моложе моего. Как она не понимает, что его тело существует лишь для других, которые его плохо знают? Нет, это не объяснить».

- Ну, понимаешь, по статистике такая разница в возрасте, как у нас, в последнее время не так уж и редка. Люди теперь меньше подвержены стереотипам, чем раньше, - пыталась она сформулировать расхожие банальности, хотя и понимала, что это ненужно. – Наверное, раньше молодые мужчины, даже если и хотели бы завести отношения с женщинами постарше, стеснялись это сделать, боясь пересудов – мол, они делают это только ради денег и тому подобное…

- В твоем случае это явно не ради денег, - усмехалась мать.

- Вот видишь! – облегченно говорила Танюша.

- Но в твоем случае это может быть из-за квартиры! – победоносно изрекала мать. – Жить-то ему где-то нужно.

- Мама, пожалуйста!..

- Послушай, я сама искренне желаю тебе счастья, - перебила мать учительским тоном. - Я понимаю, что выбора у тебя особенного нет, и я совершенно не против, чтобы ты тоже немного порадовалась жизни. Но я очень боюсь, что встреча с реальностью будет болезненна для тебя, когда… когда… - она замялась, - когда он уйдет к более молодой и красивой!