Муж-озеро (СИ) - Андрианова Ирина Александровна "iandri" - Страница 27

Танюша стащила с палки мешки и канистру и покидала их в контейнер. Это был ее 287-й мешок с начала сезона. А до конца сезона оставалось еще 74 мешка, хотя точного числа она, понятно, еще не знала. И она собирала, увязывала и относила их на станцию до глубокой осени. Но вот что интересно: из бывшей кучи за детским лагерем ей больше ничего не пришлось доставать. Потому что больше никто и ничего не пожелал в нее кинуть! Информация о ней как о мусорной яме навсегда стерлась из памяти посетителей Озера. В качестве обычного углубления в земле она дожила до зимы, и была укутана снегом. Когда весной снег сошел, оказалось, что уложенные Танюшей кусочки мха ожили. А вскоре посреди моховой мозаики вытянулась к солнцу тоненькая веточка, и на ней распустились душистые розовые цветы.

На бревне у тлеющего утреннего костра сидел Ион и наощупь, без зеркала, скреб подбородок дешевым бритвенным станком. Танюша, стоя у своего полусобранного рюкзака и украдкой глядя на него, думала о том, что в этот момент он вряд ли смог бы выглядеть брутальней, даже если бы брился не станком, а топором, как в рекламе. Ион скосил глаза и поймал ее взгляд. А так как он терпеть не мог выглядеть брутальным и вообще сколько-нибудь значительным, то мгновенно скорчил потешную гримасу и сдавленно прохрипел:

- Только бы не нанести себе сорок восемь фатальных ножевых ранений…

Стоявшие рядом прыснули от смеха.

- Ионыч, а ты мылить рожу не пробовал? – хихикнул Игорек. – Есть такое свежее изобретение человечества – с мылом бриться. Или у вас в лесу еще не слыхали?

- Ой, так можно было, да? А у меня и мыла-то нет.

- У меня тоже нет, ха-ха. Я вообще в походе не бреюсь. Попроси у девчонок. Может, пожертвуют.

- Вы чего, какое мыло! Танька не позволит. Это ж неэкологично. Мыло – это химия. Природе – страшный вред. – Мишаня ввел в комедию нового персонажа и сам первый захохотал своей находке.

- Танюш, то есть мыться тоже нельзя? – обрадовано подхватил Серега.

По утрам он уныло себя чувствовал, и был не прочь посмеяться.

- Мыться можно, но специальными экологически безвредными средствами. Такие продаются, - сказала Оля.

Ей и самой было смешно, но скрывать истину она не имела права.

- Погоди, Танюш. А вот то, что это средство производится в пластиковом флаконе, это как? – настаивал, хохоча, Мишаня. – Это значит, во-первых, вред от его производства. Во-вторых, вред от его утилизации. Причем неважно, будет он гнить на свалке или типа перерабатываться. Потому что на типа переработку понадобится электроэнергия. Как, кстати, и на производство. Короче, как ни крути, а все некошерно получается!

Мишаня упорно желал иметь в оппонентах Танюшу, хотя вовсе не она предложила идею «экологичного средства». Петя тоже решил внести свою лепту.

- Таня, а я вот давно хотел тебя спросить. Так как ты все за экологию выступаешь. Вот как же так получается – ты же зубы чистишь! И сплевываешь пасту на снег. Как можно? Она же тоже из химии.

- Так, хватит, отстаньте от человека. – Разумная Оля сочла, что на сегодня веселых избиений Танюши уже достаточно. Хотя, вроде бы, сама избиваемая была не против. Во всяком случае, незаметно было, что она обижалась. – Чёт я не вижу, чтобы все были собраны.

- Я жду, пока мне тент отдадут, - оправдывался Петя. – Мне только его приторочить осталось.

- Я тоже почти готов! …И все-таки, как ты объяснишь это противоречие? – уже тише спросил Мишаня, когда Оля отошла.

Танюша подняла с земли гремящий мешочек с банками – он снова был маленьким, потому что большая часть теперь ездила в рюкзаке Иона – и метнула на его хозяина робкий взгляд, словно ища поддержки. Ион виновато улыбнулся в ответ – мол, прости, не думал, что шутки перекинутся на тебя.

- Никак, - неожиданно сухо ответила она.

- То есть как – никак? Тебе что, все равно на природу? – притворно возмутился Мишаня и оглядел всех, призывая продолжить любимый аттракцион. – Ты ли это, Танюша? Я тебя не узнаю.

- Я никак не могу объяснить это противоречие. Я чищу зубы и сплевываю на снег. А паста – это химия. Я виновна и меня нужно покарать.

- Погоди-погоди, Татьяна! – не удержался Серега. – То есть ты признаешь, что, гм, твои действия не совсем соответствуют твоим декларациям?

- Таня, ты ранишь нас в самое сердце! – воскликнул Игорек, переглянувшись с Серегой. – Все эти годы мы считали тебя нашей честью и совестью. А оказывается, это был обман и лицемерие?

- Увы, так оно всегда и бывает, - ухмыльнулся Мишаня.

- Я виновна и меня нужно расстрелять, - повторила Танюша, не сводя глаз с клапана своего рюкзака.

- Нет, ты скажи, так это был обман?

- Ты ответь на вопрос конкретно!

Танюша отказывалась следовать заданному направлению, и это лишало шутку смысла.

- Нет, Танюша, расстреливать мы тебя не будем. Это тоже неэкологично. На тебе слишком много пластика и капрона. Куда это девать?

Аттракцион закончился. Туристы поочередно вскидывали на спины рюкзаки (уже изрядно полегчавшие к концу похода) и выходили на лыжню.

- Ионыч, ты замыкаешь?

- Виноват, замешкался. Я догоню!

- Давай догоняй, а то кто нам тропить будет, – уважительно усмехнулся Серега.

Танюша очень хотелось хоть на минутку побыть с ним вдвоем – просто поймать его добрый взгляд, услышать любое слово, обращенное именно к ней – но было стыдно показаться навязчивой. Она сделала вид, что осталась лишь для того, чтобы закидать костер снегом – еще одно действие, которое их руководитель считал в условиях зимы полным абсурдом («оно не разгорится, я тебе отвечаю!»). Танюша принялась отламывать кусочки слежавшегося снега под ногами и метать их в кострище; угли шипели, мгновенно покрывались мокрой пленкой и испускали облачка пара. Ион, заметив ее возню, отломил сразу огромный кусок наста и накрыл им весь костер. Шипение захлебнулось. Костер умер.

- Ребята вот говорят, что это неправильно. Вдруг, мол, после нас придет какой-нибудь замерзающий турист, и этот костер его спасет. Точнее, уже не спасет… - Она искательно улыбнулась. – Но я не могу, у меня прямо пунктик – что надо костер обязательно залить.

Ион улыбнулся с легкой укоризной - мол, если сомневаешься, то зачем делаешь? – но ничего не сказал, а вместо этого залез в карман пуховки и извлек шоколадную конфету.

- Вот тебе за все твои страдания-за-правду, - торжественно объявил он.

- Ого, это же со вчерашнего ужина! Ты ее не съел? – Танюшины руки против воли потянулись в конфете. – Ты, похоже, вообще конфет не ешь. Постоянно всем раздаешь.

- Не люблю сладкое. Мне бы лучше что-нибудь погорчее и повреднее, хе-хе.

Танюша подумала, что вообще ни разу не видела, чтобы он ел что-то вкусное. Печенье, пряники, кусочки сыра или колбасы – все под благовидными предлогами и при неизменном хихиканье скармливалось девчонкам и иным страждущим. При том, что на словах Ион был страсть какой едок. Приближение обеда он приветствовал радостными восклицаниями, как это было принято среди вечно голодных мужчин; в упоении комментировал дележку; неустанно намекал, что ради сала готов душу продать и т.п. Но когда доходило до дела, это сало каким-то волшебным образом перекочевывало в миску к Даниле, который не просто говорил, но впрямь готов был многое отдать ради него. А в миске у Иона, который только что за компанию со всеми опасался, что ему не хватит («о боже, боже, не-ет!»), в итоге оказывалось каши на донышке, и он вовсе не тянулся за добавкой, хотя можно было. Словом, он ел как птичка, но почему-то старался, чтобы этого никто не заметил.

Танюша развернула конфету. Обертка пахла табаком, как, должно быть, все содержимое его карманов. Она собралась посмаковать наслаждение – и шоколадом, и разговором с милым человеком – но Ион прервал ее самым неожиданным образом.

- Гм… - Он вздохнул и посмотрел куда вбок, потом под ноги, а потом снова на Танюшу. – Танюшечка… Если ты сейчас не уйдешь, то я не выдержу, и мне придется сделать свои дела прямо у тебя на глазах. А это не очень эстетично, хе-хе…