Голубое поместье - Джонс Дженни - Страница 49

• Предыдущая
• 49/85
• Следующая

— Гнездящиеся в кирпичах этого дома, пролетающие сквозняком по его коридорам, комнатам… и не надо говорить мне, что ты ничего не ощущаешь.

— Нет. Я не знаю, о чем ты говоришь. Я не верю таким вещам.

— Даже если Тому еще не наговорили ничего такого, чем же, по-твоему, занята моя почтенная мать в этот самый момент?

— Она знает не все. — Хмурясь, Рут провела щеткой по волосам.

Саймон опустил руки на ее плечи, когда она села перед туалетным столиком, и произнес:

— Рут, дорогая, подумай. Алисия все раскрутит как ведьма, которой она и является; попытается добиться, чтобы ни одна унция греха, зла или горя не была забыта, прощена или потеряна.

— Ты настолько ненавидишь ее?

— Ненавижу? Нет, по крайней мере я так не думаю. Но она чертовски опасна.

— Она хочет узнать правду.

— Не надо говорить мне, что, по-твоему, все сразу исправится, когда каждый грязный шов окажется снаружи. Что вообще могут улучшить знания?

— Но что мы еще можем сделать? Как иначе жить дальше?

— Остается еще наш добрый друг Физекерли Бирн, притаившийся в коттедже в ожидании своего часа.

— Что ты имеешь в виду? — Рут наконец взглянула на него.

— Он добивается тебя, Рут. Или ты не заметила?

— Не говори ерунды.

— Любой нормальный человек уехал бы отсюда несколько дней назад. Что-то удерживает его здесь, я сомневаюсь, чтобы это было удовольствие от моего общества.

— О да, я нравлюсь ему, я согласна с тобой. Он из тех мужчин, которые любят защищать, хотят быть необходимыми. А я нуждаюсь в нем, и ты знаешь это.

— Он хочет трахнуть тебя.

Она встала и подошла к постели, не глядя на него.

— Какая разница, хочет или не хочет, — ответила она. — Все равно я слишком устала.

Со смехом Саймон опустился в постель возле нее.

— Вообще-то я бы предпочел, чтобы он убрался отсюда. Я не доверяю ему — этому безумно раздражающему медлительному голосу, этим взвешенным движениям.

— Он делает дело.

— Ну, пока что он не вставил тебе. — Как обычно, он повернулся к ней спиной. — Ты ведь не позволишь ему, так?

— Это называется собака на сене.

— Боже мой, Рут! Ты сама сказала, что очень устаешь.

— А ты всегда или слишком пьян, или слишком свихнулся, или в слишком большом унынии.

— Эти слова ты рассматриваешь как эротическое приглашение?

— Как ты знаешь, ничего хорошего у нас не выйдет. В настоящий момент я не испытываю к тебе никакой близости.

— Тогда выдай Физекерли Бирну его карточки. Отделайся от него.

— Ради бога, Саймон. Он и есть то правильное, что было сделано здесь за последние годы. Зачем мне отделываться от него?

Он молчал слишком долго.

— Так вот куда дует ветер. Я должен был понимать, что верить тебе не следует. Ты и моя мать… проклятые женщины!

Откинув назад простыни, он потянулся к халату.

— Куда ты?

— Напиться.

— Саймон, не будь смешным, это ерунда.

Но дверь уже закрылась позади него.

Кейт взяла телефонную трубку.

— Алло? Да-да, никаких волнений. Нет, это было отлично. Завтра? Хорошо. Спокойной ночи, дядя.

Положив трубку на место, она решительно посмотрела на Алисию, Тома и Бирна.

— Я отправляюсь на ленч к дяде Питеру. Потому что не верю всему этому. Я не верю ни в какие великие тайны. Прости меня, тетя Алисия, но я не могу принимать все эти разговоры всерьез.

— Но мать твоя упала в обморок. Неужели тебе это ничего не говорит?

— Ты сама сказала, что она никогда ни в чем не признавалась. Что она не помнит, что случилось. — Кейт возмущенно откинула голову назад. — Могло быть все что угодно… скверное путешествие или что-то еще. Он стар и одинок. И хочет принести извинения. И, по-моему, как раз вы ужасно ведете себя со всей этой ненавистью к мужчинам.

— Ты прямо как твоя бабушка, — произнесла Алисия. — Она была моей лучшей подругой. Мы вместе учились в школе. И однажды она говорила мне в точности то же самое.

— Почему мы все обращаемся к прошлому? Зачем все время извлекать его на свет Божий?

— Потому что оно определяет настоящее, — мягко сказала Алисия. — Вот поэтому мы те, кто мы есть.

— Не могу в это поверить. Ерунда. Я отправляюсь в постель. — И не глянув ни на кого, Кейт вылетела из кухни, хлопнув за собой дверью.

Том, Алисия и Бирн остались втроем.

— Расскажите мне о бабушке Кейт, — попросил Том.

Бирн с любопытством поглядел на него. Отсутствие Кейт, казалось, не затронуло Тома, его не волновала и в высшей степени напряженная атмосфера в доме. Лицо юноши светилось энтузиазмом, озарялось стремлением к познанию. Карандаш вновь был занесен над страницей, уже наполненной аккуратными заметками.

Он вел себя как человек, поддавшийся чарам истории, охваченный ее волшебством. Ничто более не существовало для него, даже Кейт… ничто. Он так глубоко погрузился в эту повесть, что забыл обо всем другом.

Алисия не обнаружила удивления.

— Да, конечно, тебе потребуется знать об этом. Первая тайна — и единственная, на мой взгляд — заключается в том, что Элла была дочерью Элизабет. А Джон Дауни — просто калека, лишенный каких бы то ни было сил. Следует сделать выводы.

— Я могу записать это…

— Тогда продолжай. Напиши это сегодня же. Выясни все об Элле, узнай, кто был ее отцом. Посмотрим, что дом скажет тебе. Дерзай.

Пышная детская настойчивость этой фразы, с точки зрения Бирна, странным образом ободряла, вселяла дух.

Том нервно глотнул.

— Я больше не останусь в доме на ночь.

— Я посижу с вами, — предложил Бирн. — Считайте себя Золушкой, а я пригляжу, чтобы мы вернулись в коттедж до полуночи.

Том посмотрел на него.

— Экая неожиданность. А почему?

— Почему бы и нет?

— Значит, и вас зацепило, правда? Хотите увидеть сами. Хотите проверить, не я ли фабрикую все эти истории с привидениями.

— Мне… интересно. Да. — Это была правда.

— Пусть останется, — внезапно сказала Алисия. — Он присмотрит за тобой.

Том смотрел то на одного, то на другого.

— Я действительно не понимаю, что происходит. Я решительно ничего не понимаю. Однако… — Он улыбнулся Бирну. — Я буду рад компании.

— Хорошо, значит, решили. — Алисия встала. — Утром я проведаю вас обоих. Если вы голодны, обед там, сбоку.

Они снова поставили кастрюлю на газовую плиту, а потом ложками наполнили гуляшом суповые тарелки. Говорить особо было не о чем. Бирн ведал, как перестраивается ум Тома, обращаясь от настоящего к создаваемой им фантазии.

Бирн принялся за посуду, а когда он повернулся, чтобы взять кухонное полотенце, комната уже опустела. Том возвратился в библиотеку.

«Он старается не следить за ними. Он держится в стороне — насколько возможно, — пытаясь не думать о подобных вещах. Каждый день он подолгу задерживается в своей гостиной, каталогизируя библиотеку, читая все и вся, что сумело привлечь его внимание.

Но отвлечься надолго все равно не удается. Жуткие мысли приходят снова, и Джон Дауни начинает скитаться по дому. Ему помогают рампы. С наступлением сумерек начинаются его странствия. Он переезжает на первом этаже из комнаты в комнату, не имея сил устроиться на одном месте и как-то расслабиться. Он вдруг замечает, что начал повсюду раскладывать книги в надежде на то, что какая-нибудь из них сумеет отвлечь его, направит его мысли прочь из этого неизбежного круга.

Элизабет с Питером Лайтоулером гуляют, играют, разговаривают — и не только. Он видит это в ее глазах, наполнившихся новой чувственностью. Он понимает, что происходит с ними.

И плоть восстает. Против его воли, против его здоровья. Он ощущает пульс желания, отвердение между ногами. Десять лет назад доктор в приюте высказался вполне откровенно, даже, можно сказать, графично. В этой стороне и лежит смерть.

• Предыдущая
• 49/85
• Следующая