Поваренная книга волшебной академии (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 32

И родной отец называл ее гадиной… Стараясь справиться с той волной, которая поднялась в душе, я улыбнулся в ответ и сказал:

— Давайте тогда ужинать. Вы угостите меня, а я вас.

Майя подняла поднос — на блюде красовалась телятина с красным перцем и апельсинами. Я знал этот рецепт: сначала мясо надо было нарезать небольшими кусочками, замариновать в лимонном соке, а потом обжарить. После этого настанет время запекания с апельсиновым сиропом, кусочками красного перца и сельдереем.

— Отлично, — серьезно сказал я, и лицо Майи просветлело от этой скупой похвалы. — А вот мое угощение.

Из кармана пальто я извлек бумажный сверток и протянул Майе — она посмотрела на подарок так, словно там была змея, способная ее ужалить. Вполне естественная реакция, в общем-то: я сомневался, что родители дарили подарки той, которую ненавидели много лет.

— Что там? — настороженно спросила Майя.

— Разверните и увидите.

Она развязала бечевку, развернула бумагу и увидела маленький набор южных пряностей. Шафран, кардамон, анисовые звездочки, ваниль, корица и куркума были заключены в хрустальные фиалы и выглядели как причудливые украшения, а не специи. Майя зачарованно дотронулась до них кончиком пальца и едва слышно сказала:

— Спасибо. Но они же безумно дорогие…

— Не дороже денег, — ответил я. — Пусть пригодятся вам в работе. А теперь давайте ужинать. Я расскажу вам, куда съездил.

Телятина с апельсинами и прошлое некромантки

Майя

Джон говорил, а я слушала его и чувствовала, как весь мир, к которому я привыкла, рассыпается — бесшумно, неотвратимо, жутко.

Да, я некромантка. Настолько сильная, что в шесть лет оживила свою умершую бабушку. Когда Джон рассказывал об этом, то было видно, насколько он взволнован — на его обычно бледном лице проступил румянец, в глазах появился напряженный блеск. Я успела привыкнуть к тому, что была не обычной девчонкой с коробом доставки за спиной, а магической редкостью — но сейчас вновь была потрясена.

Бабушка. Бабушка… Единственный человек, который меня любил. Вернувшийся мертвец, которого ненавидели вместе со мной. Не знаю, как у меня хватило сил, чтобы не разрыдаться. Все в душе будто бы приморозило: я сидела за столом рядом с ректором и просто впитывала то, что он говорил.

— Кто был тот, кто наложил на меня путы? — спросила я, глядя на Джона с мольбой и надеждой. — Вы ведь знаете, правда?

— Не знаю, — устало вздохнул ректор, и только сейчас я поняла: на дворе ночь, он страшно устал, и мы сидим в пятне света на кухне академии, словно друзья или заговорщики. — Но больше чем уверен, что Арно Винтеркорн как-то с ним связан.

— И что же делать? — теперь я окончательно растерялась. Все это время, оказывается, за мной следили. Готовили к чему-то — я не сомневалась, что мне предстояло совершить что-то очень плохое.

— Готовиться к кулинарному конкурсу, — ответил Джон и улыбнулся. Ему очень шла эта улыбка — он делался совсем молодым, искренним, настоящим. — Если Винтеркорн что-то планирует, то только на конкурсе мы сможем узнать, что именно. У меня есть словесный портрет организатора, но он, разумеется, не совпадает с нашим гостем. Либо у него был сообщник, либо это магически измененный облик. Я склоняюсь к тому, что он носил маску.

Мне вдруг сделалось жутко — так, что я машинально сцепила пальцы в замок давним жестом, который помогал мне успокоиться. Бабушка научила: сожми пальцы посильнее, сосредоточься на ощущении в них, и станет легче.

Ох, бабушка…

— Хорошо, — кивнула я и придвинула к нему тарелку. — Попробуйте тогда. Сегодня всем понравилось.

Порция телятины была украшена толстым кружком апельсина. Тао, который снова был моим учителем, сообщил, что телятина прекрасно дружит с любыми фруктами: их сладость подчеркивает ее нежную структуру и деликатный вкус. Джон взял вилку и спросил:

— А вы?

— Я поужинала, — ответила я, и ректор снова накрыл тарелку крышкой и сказал:

— Ну нет, так дело не пойдет. Я не могу лопать, когда кто-то сидит без еды.

Поднявшись, он прошел к морозильным шкафам, извлек из их недр мясной фарш, овощи и лепешки и взялся за дело. Помидор, который обдали кипятком, лишился шкурки, фарш весело зашкворчал на сковороде, и ректор признался, нарезая огурцы:

— Отец не умел готовить, для стряпни у нас всегда были слуги и домовые. Эта лепешка была единственным, что он способен состряпать. И меня научил.

Кусочки огурца вытекали из-под ножа нежно-зелеными волнами. Помидор нарезали крупными мясистыми кусками. Зеленый лук и укроп — много и щедро, если мало, то и за дело браться не стоит. Густой сметанный соус с чесноком — от одного запаха душа начинает восторженно петь. Я зачарованно смотрела, как движутся руки ректора, и понимала, что он готовит для меня.

А это редкость. Это настоящее чудо — когда кто-то приходит и стряпает для тебя ужин. Так делала бабушка — она готовила не для того, чтобы наполнить живот трижды в день, а чтобы показать свою любовь. Поэтому самая простая, крестьянская еда у нее получалась удивительно вкусной.

С матерью было иначе. Она делала кашу, варила суп, запекала картофель с мясом просто потому, что человеку надо есть. Я уже почти забыла, что бывает и по-другому, и теперь могла лишь надеяться, что Джон не заметит, с каким теплом и любовью я на него смотрю.

Когда я подумала о любви, то мне снова сделалось жутко. Нет-нет, это не любовь. Я просто благодарна человеку, который сделал для меня так много, вот и все. Здесь нет и не может быть места для таких чувств.

— Ну вот, фарш готов, — сказал Джон и принялся осторожно раскладывать заготовки на лепешке. Помидоры, огурцы, мясной фарш, зелень, соус — его руки работали быстро и ловко, и я невзначай вспомнила, как он срезал кошмары с сонного оленя. — Теперь все это надо свернуть, вот так… и на сковородку, подсушить.

— Кажется, я видела такое в ларьках с южной кухней, — откликнулась я. Джон кивнул, прижимая свернутую лепешку к сковороде.

— Да, в Аль-аварнийском халифате это называют шавеле. Ну что, давайте ужинать?

Шафеле получилось на славу. Я взяла лепешку, Джон начал нарезать мясо с апельсином на своей тарелке, и некоторое время мы сидели молча, наслаждаясь поздним ужином. Говорить не хотелось. Думать не хотелось. Была лишь ночь, тускло освещенная кухня и два человека, которые позаботились друг о друге.

— Где сейчас мои родители? — спросила я.

— Раненсбро, — ответил Джон, доедая мясо. Я лишь покачала головой: ну и дыра! Далеко же они забрались, стараясь спрятаться от меня.

— Почему они уехали?

— Мирр Питер Гавальдо, или кто он там, щедро платил им за то, что тебе позволяли жить в родительском доме. Потом он перестал платить, тебя выкинули за порог… и я предполагаю, что твои родители испугались, когда поняли, что он вернулся в Веренбург. Решили сбежать подальше.

Я понимающе кивнула.

— Это действительно Винтеркорн, — уверенно заявила я. — Возможно, они его увидели, когда он наложил те чары на Веру. Увидели и как-то поняли, что это он был под маской…

Опустошив свою тарелку, Джон прикрыл глаза и похвалил:

— Майя, это потрясающе вкусно. У тебя настоящий талант.

Я улыбнулась — вроде бы он не сказал ничего особенного, но на душе сделалось легко, словно позднюю осень вдруг озарило весеннее солнце. Некоторое время мы сидели просто так, глядя друг на друга и думая каждый о своем, а потом я спросила:

— Не будете жалеть, что взяли меня на кухню?

— Ни в коем случае, — улыбка Джона была спокойной и мягкой: тот заносчивый сухарь и гордец, который завалил меня на вступительных экзаменах, куда-то исчез. Человек, который сидел за столом, не имел к нему ни малейшего отношения.

— Спасибо вам, — сказала я и, кивнув в сторону специй, добавила: — Тао подарил мне сегодня белый перец. Буду собирать собственный набор приправ.

— Отличная мысль, — одобрил Джон. — У каждого хорошего повара есть такой.