Третий шанс (СИ) - Рябинина Татьяна - Страница 1

июнь 2004 года, Санкт-Петербург

- Помнишь ту сирень, Юль?

Дима стоит за моей спиной, руки на плечах, губы касаются уха.

Еще бы я не помнила! Этот запах вот уже три года связан для меня с ним.

Я помню все.

Мерный перестук колес, огни фонарей за опущенной на окне шторкой, букет лиловой сирени в банке на столике. И руку, протянутую с другой полки. Его пальцы мягко и нежно гладят мои, переплетаются с ними, щекочут ладонь, пробегают по жилкам на запястье, скользят до локтя, замирая на сгибе…

Три года я мечтала о нем. Когда думала, что больше его не увижу, и потом, когда он пробегал мимо в институтских коридорах, не замечая. Не узнавая… Хотелось подойти и сказать: «Это же я, Юля. Та самая девочка, который ты писал о зреющих абрикосах, тумане над прудом и собаке Лельке, родившей четырех щенков». Но тут к нему подходила девушка, модно и дорого одетая блондинка, Дима обнимал ее за плечи, та смеялась…

- Конечно, помню. Как ты чуть не отстал от поезда.

Я поворачиваюсь к нему, и его губы находят мои – легко, едва касаясь. Как тогда, на прощание. Ранним утром на полустанке, где поезд стоит всего три минуты.

Белая ночь – опаловая, прозрачная. В аромат сирени вплетается терпкий запах скошенной травы. От фонтана летит водяная пыль. Под ногами хрустит, скрипит влажный красный песок дорожки. Колоннада Казанского собора – как таинственный сказочный лес.

- Куда ты?

Поднимаюсь по ступеням, иду между колоннами, прячусь за одну из них.

Ну найди меня наконец! Я так долго тебя ждала.

Вздрагиваю от прикосновения – обойдя колонну, Дима обнимает сзади.

Мы стоим вот так – вглядываясь в переплетения теней, вслушиваясь друг в друга.

Это – правда – ты?

Двух часов не прошло с той минуты, когда я обернулась и увидела его стоящим в дверях.

Только что закончилась сессия. Квартирник у Сони Вавиловой, пятикурсницы. Я ее не знаю, но прошу Верку Беляеву взять меня с собой. Очень уж хочется вблизи, вживую посмотреть на Чижа, который, тем более, вот-вот надолго уезжает за океан. Огромная старая квартира с окнами на Фонтанку, накурено так, что едва видна лепнина на высоченных потолках. Полно народу, тесно, сидят кто где: на стульях, на диване, на широких подоконниках и на полу тоже. Я стою, прислонившись к стене, покачиваясь в такт музыке.

Мой обожаемый «Перекресток»: «Когда уходит любовь, остается блюз».

И вот на этих словах я оборачиваюсь и вижу Диму. Он один, без своей белобрысой. Взгляд – глаза в глаза. Как будто все вокруг замерло.

- Юля?

Молча киваю. Неужели наконец узнал?!

- А ведь я еще осенью подумал, что это ты.

На нас возмущенно шикают, и Дима за руку вытаскивает меня в коридор. Там на нас чуть не падает висящий на стене велосипед, и мы идем на кухню. Садимся на табуретки у стола, и последние лучи ночного солнца падают на клеенку с голубыми розами.

- Хотел подойти тогда, но кто-то позвал. Лена или как-то так. Ты оглянулась. Я подумал, что ошибся. Ты изменилась.

Ну еще бы! Когда мы встретились, мне было пятнадцать, и я напоминала пугливую серую мышь с косой. А звали не меня. Я просто посмотрела, кто там кричит. Когда повернулась обратно, ты уже ушел.

Дима смотрит так, словно все еще не может поверить, что это я. А я не могу поверить, что мы вот так сидим вдвоем.

- Почему ты мне тогда не ответила, Юль?

Он дотрагивается до моей руки – и словно бьет током.

- Я ответила. Сразу, как только получила твое письмо. Может, не дошло?

- Может быть. Я каждый день по два раза бегал к ящику. Даже на почту ходил – вдруг там потерялось. Будешь смеяться. У меня украли телефон. Ты помнишь, я записал твой номер городской? И адрес твоей бабушки, тоже в телефон. Не представлял, где тебя искать. Знал только, что пойдешь в десятый и живешь где-то на Гражданке. Сначала думал, вернусь домой и в сентябре обойду в твоем районе все школы. Буду спрашивать, не учится ли там Юля Никольская. Если бы ты написала, так бы и сделал.

- Подумал, что не захотела?

- Да. Как глупо все вышло.

Его пальцы сплетаются с моими, в глазах и радость, и сожаление. И… нет, я понимаю, что так падает на лицо закатный свет, но кажется, будто светится он сам.

- Юлька…

- Я тоже все время бегала к почтовому ящику. И думала, что, наверно, написала что-то очень дурацкое, раз ты не ответил. А этой осенью, когда увидела, хотела подойти, но… ты был не один.

- Это уже неважно, - он с досадой встряхивает головой.

Неважно? Ты уже не с ней? Или, может, теперь – не будешь? Неужели всего один день три года назад, когда мы были еще подростками, значил для тебя так много?

Почему нет? Ведь для меня – значил!

Я хочу в это поверить.

Дима все так же держит меня за руку, мы разговариваем, перескакивая с одного на другого, и неважно, о чем. Гораздо важнее то, что без слов. Кто-то заходит на кухню, что-то достает из холодильника, снова уходит. Все это как за стеклянной стеной.

- Юль, может, пойдем?

- Да, давай.

Возвращаюсь в комнату, нахожу сумку. Никто не обращает внимания, все слушают. Бледно проскальзывает мысль: как хорошо, что родители на даче, меня не ждут. Спускаемся по лестнице, и гулкое эхо возвращает каждый шаг – как будто идут не двое, а целый отряд.

Набережная Фонтанки, черная вода, подернутая красным и золотым. Мы идем в сторону Невского, держась за руки, и теперь уже больше молчим.

- Мосты развели, - говорит Дима.

Мосты? Ах, да. Я живу за Невой. Он, кажется, тоже. Ну и что? Я вообще не представляю, как расстаться. Хочется, чтобы эта ночь с ее магией не кончалась. И неважно, что будет дальше. Сейчас – неважно.

От Казанского – к Дворцовой площади. Рука на моей талии, моя – на его. Шаги - в такт. Я еще ни с кем так не ходила. Да ладно, я толком и не встречалась ни с кем. Одноклассник Максим, с которым иногда бегали вместе на концерты в «Орландину», не в счет. Три похода в кино с однокурсником Лешкой Климовым - тоже.

Два ангела смотрят на нас сверху: тот, что над Дворцовой, и с другого берега Невы, со шпиля Петропавловки. И мне кажется, какая-то часть меня сейчас рядом с ними, потому что я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой.

Мы идем до Медного всадника и целуемся в сквере, а потом возвращаемся к Дворцовому мосту, который как раз опускает пролеты – словно нам под ноги. Три часа ночи, еще не отгорел закат, а уже вот-вот рассветет. Стрелка, Биржевой мост, Петропавловка, Петроградская набережная…

- Устала? – спрашивает Дима, когда мы подходим к Кантемировскому мосту.

- Нет.

Утром, конечно, будут гудеть ноги, но я готова пройти еще столько же, лишь бы он держал меня за руку и смотрел – вот так, как сейчас.

- Скоро придем.

На секунду становится страшно. И тут же – да, пусть все будет сегодня. Разве я не хотела этого? Разве не представляла, как все могло бы случиться, именно с ним?

Одна улица, другая. Сталинская пятиэтажка на перекрестке. Дима останавливается у двери парадной. Взгляд – как знак вопроса. С трудом проглотив слюну, киваю в ответ.

Поднимаемся на третий этаж. Дима роняет ключи, поднимает, не с первого раза вставляет в замок. Темная прихожая, коленом уходящая за угол, смутно белеющие закрытые двери.

- Юлечка…

Его губы скользят по шее к вырезу блузки. Я словно стою на краю обрыва. Отталкиваюсь – и лечу навстречу…

Когда через две недели он придет и скажет, что мы не сможем быть вместе, я просто молча открою дверь и подожду, когда его шаги стихнут внизу. Не стану рыдать или резать вены, мстить или вышибать клин клином. Переживу и буду жить дальше. Но что-то во мне замерзнет. Может быть, навсегда…

август 2021 года, Санкт-Петербург